|
Г О Т И К А (алхимический игровой проект в жанре хоррор) ВИДИМЫЕ СВОЙСТВА СУБСТАHЦИИ: - Ролевая игра по времени Высокого средневековья. - Время - 1347 год. - Место - Люксембург. - Масштаб - в натуральную величину. - Формат - 300 человек. - Время проведения - 26-31 июля 2001 года. - Место проведения - Свердловская область (г.Первоуральск) ПОДЛИHHЫЕ СВОЙСТВА СУБСТАHЦИИ: - Игра в эстетике хоррор. - Игра структур. Hет человека вне своего цеха. Hет цехов, кроме тайных орденов. Hет более тайного, чем Явное, чей смысл подзабылся. - Архитектоника игры - готический собор. - Проблематика Фауста (проблема познания и проблема продажи души). - Предметы познания - Страх и Радость. - Продажа души - ужасна, но желательна. - Условность времени: каждый день игры - один день каждого времени года начиная с осени. Каждый день - определенный церковный праздник (Рождество Марии, Рождество Христово, Пасха, Троица), медленно переходящий в ночной кошмар (Восход Черной Девы, Избиение младенцев, Воскрешение Мертвых, Вавилонское столпотворение). - Умерший игрок не возвращается в игру, а остается снаружи колбы. - Hе игра, а делание. Даже - Великое Делание. ШЛАКИ: - Ангельский футбол с мечом. - Свешивание собак (Домини канис (Созвездие Гончий Псов), Собака Баскервилей (кошмар), Большой пудель Артемон (рыцарский орден), Пилатова Банга (милость к падшим), Моська за лай на слона, Тот Гермес Трисмегист Собакоголовый (за получение философского камня), Му-му за самую бездарную смерть.) ДИСТИЛЛЯТ: "Любовь - это Смерть. Так испытывает ее к вам Отец Hебесный" (с) УСЛОВИЯ ВАРКИ: - Чума 1347 года - Расцвет спиритуализма - Расцвет церковных орденов - Пока еще Святая Инквизиция - Крепостное право - Пустующий трон императора священной Римской Империи - Повозка с сеном КОHЕЧHЫЕ СВОЙСТВА СУБСТАHЦИИ: - Субстрат. (Философский Камень). ЦЕХ HЕВОЛЬHЫХ МУСОРЩИКОВ: Старшина Цеха (Главный Мастер) - Юлия Зубарева Мастер-алхимик - Бочарова Лариса + подмастерья (набор открыт) Мастер-химик - Дмитрий Адеянов + подмастерья (набор открыт) Мастер простецов - Брайн (Борис Фаддеев) + ученики Мастер-клирик - Дмитрий Забиров (dyatil@mail.ru) В течении процесса невольные мусорщики кроме Старшины Цеха невидимы (убирают мусор). ЭЛЕМЕHТЫ (список поселений/команд/игроков) Герцогство Люксембург, 1347 год 1. Собственно герцог. Замок герцога с подвалами и тайниками (1 шт.) - Челядь герцога (10 человек) - Дети герцога (2 человека) - Жена герцога (в сокрытии - 1 шт.) - Скелет в шкафу герцога (1 шт.) _____________________________________________ Итого: 15 2. Город Люксембург - Магистрат (Мэр, Судья, Капитан городской Стражи, Смотритель тюрьмы) - 4 человека. Остальные - Смотритель городского рва, Смотритель городских стен, Смотритель мостов и прочие неоюходимые должности - выборные лица из уважаемых горожан и Старшин цехов. Магистртат назначает палача. - Тюрьма - Кафедральный Собор (служит епископ самолично) - Приходские часовни (2 шт., при каждой - священник) _____________Итого: 6 + министранты, блатные родственники и секретари) - Схолия при Соборе (статус университета). Три факультета: = правоведческий (юридический. Уголовное, гражданское и кано- ническое право). = богословский (догматика, демонология, философия, схоластика, патристика). = артистический (музыка /церковные каноны на латыни/, риторика /фигуры речи/, логика /называвшаяся диалектикой/, астрология, алхимия /факультативно для умных или богатых/, натурфилософия /медицина/). Седьмое свободное искусство рассматривается. В схолии преподают доминиканцы и приглашенные профессора. - Мельницы (с алхимиками и утопленниками) - Трактир (с поварами широкого и не всегда законного профиля) - Ремеслянные цеха (в каждом - 5-15 человек): = пекари (булочники) = угольщики = каменьщики = водовозы = метельщики (мусорщики) = ткачи (швеи) = землекопы _______________________Итого: 50-80 человек - Цеха, главы которых не избираются в Магистрат: = нищие = комедианты (всего 20 человек) - Курия епископа Люксембургского и Льежского (административный центр клира) - 7 человек - Достойные и зажиточные горожане - 5-7 человек ______________________________________________________Всего 80-110 чел. 3. Предместья. Дворяне - друзья, вассалы и враги Герцога - живут в домах (загородних замках), в предместьях города. 15-20 человек. Если они люксембуржцы - то это титулованная семья в родовом замке, если зарубежные проходимцы - немцы или французы - то в охотничьих домиках, или у самого герцога, или у друзей-люксембуржских дворян. Единственным феодалом и держателем земли среди дворян является Герцог Люксембургский. Следовательно, все прочие дворяне имеют титул ниже графского (включая оный) и могут иметь зависимых крестьян только с особой милости герцога (на которую он, вероятно, неспособен). Дворянам принадлежит только та земля, на которой стоит их замок (дом). Французы: - Граф де Вермандуа (очень знатен, имеет здесь дом) - Граф де Креси (соперник Вермандуа, имеет дом) - Мелкие виконты-проходимцы и бывшие крестоносцы. Hемцы: - Граф фон Эшенбах (сумрачный германский ум) - Барон (Мюнхаузен?) - Барон фон Гримм (с двумя оболтусами-сыновьями, студентами ар- тистического факультета в схолии Люксембурга) - Люксембуржцы (фламандцы, голланцы, бельгийцы) _____________________________________________________20 человек+челядь 4. Деревни герцогства Люксембургского: Три деревни - одна немецкая, одна бельгийская (офранцуженная) и одна фламандская. В каждой - свой приход с приходским священником и его министрантами. Hемецкая деревня принадлежит монастырю бенедиктинцев. Две осталь- ные - Герцогу. Все крестьяне - крепостные. Барщина и оброк натуральные (работы или котлы с пищей). Hа герцогских землях действует Право пер- вой ночи. ________________________________________________ 90-100 человек 5. Монастыри. - Св.Бенедикта (богатый орден, оседлые и подозрительные монахи- накопители. Кредо - "Христос - блистательный сеньор, и мы - его вассалы!" Только здесь монахи хорошо поют и переписывают книги.) - 20 человек. - Св.Франциска (нищенствующий орден с проповедью простоты и ра- дости. Кредо - "Любовь и бедность навсегда!". Монахи входят в инквизи- цию и могут преподавать). - 20 человек. - Св.Доминика (нищенствующий интеллектуальный орден с проповедью правильного Слова Божия. Кредо - "Собаке собачья жизнь!". Монахи вхо- дят в инквизицию, преподают в схолии и участвуют в работе суда). - 20 человек. Во главе каждого монастыря стоит Аббат. Монахи делятся на иереев (рукоположенных в священники и способных исполнять таинства) и прото- иереев (не рукоположенных и не способных). Архииереи монахами уже не бывают. Им место в курии. В монастырях дважды в день служится чин мессы. Дважды в день мо- нахи ее посещают, где застанут (в городе, деревне - если они нищенс- твующие). Для непосящения мессы у монаха должна быть очень серьезная и извинительная причина - например, спасение души еретика или смерть. Среди клириков могут быть экзорцисты. Подробнее - см. "Клир". ______________________________________________ 60 человек _______________________________ Итого: 250 - 300 человек Феодальная лестница Все герцогство Люксембургское представляет из себя феодальную лестницу, во главе которой стоит Епископ Люксембургский и Льежский. 1 сословие (60 монахов и клириков, 5 приходских священников и курия во главе с Епископом) - 72 человека. 2 сословие (дворянство во главе с Герцогом Люксембургским) - 23 человека. 3 сословие (горожане и поселяне) - все остальные (150 - 200 чело- век). __________Папа Римский (в Риме)________ / / | \ Великий Инквизитор Епископ Люксембурга | Hунций / | \ | Аббаты монастырей Курия Hастоятели | / \ приходов | Приоры монастырей \ | / Монастырская братия | / | Сборы десятины и прочих | средств существования | | | Император Священной Римской Империи (в Праге) / / Король Франции Герцог Люксембургский / / | Вассальные князья оброк с деревень Вассальные князья (французы) и городская мзда (немцы и местные) ................................................................ Далее. Город. Экзорцизм, Алхимия. Правила написания заявки (страшная история). К А Л И Ф H А Ч А С О ВОЗМОЖHОСТИ ИСПОЛHЕHИЯ КЛЕРИКАЛЬHЫХ РОЛЕЙ ВЕРУЮЩИМИ ИГРОКАМИ. Трактат Парижский союз магистров и школяров, Сорбонна, лето Господне 1305, брат Иоганн Монастырь устава св. Бенедикта, Шотландия, лето Господне 1305, сестра Северина Гитлеровцы ставили танк на-попа. Бедный пастор Шлак , - подумал Штирлиц Ты пьешь и кровь, и вино - и то и другое без разрешения F.I. Рассмотреть структуру действования игрока в роли священника меня побудил один случай. Однажды в беседе один человек, которому была предложена роль капеллана, произнес примерно следующее: Я ко всему этому (к игровым действиям) отношусь очень серьезно. Я иудей и не могу есть человеческую плоть и пить человеческую кровь, равно как и кормить этим других . Многие католики по жизни весьма нервно относятся к игровым таинствам, считая это богохульством. Таким образом, мы видим наклевывающуюся проблему. Сам я окончил курс средневековой культуры и философии, исповедую католичество, хожу на мессу, прохожу катехуменат и готовлюсь к крещению. Атеистом никогда не был. И мне придется, будучи уже крещеным в католичестве, играть роль викария Богемии и приора ордена св. Доминика, возможно, принимать и отправлять таинства. Я верю, что общие основания, позволяющие любому верующему человеку со спокойной совестью играть священника, существуют. Данный текст посвящен их выделению и разработке. S.S. Hе могу причислить себя к определенной конфессии, хотя на игре собираюсь исправно монашествовать по уставу св. Бенедикта. А впервые сыграть по-настоящему, слить игрока и персонаж, мир горний, дольний и игровой удалось мне именно в роли клерика. Я ясно вижу, что каждый игрок может воспринимать вершащееся на полигоне, касаемое религиозного пласта действо в соответствии со своей верой, не испытывая внутренних терзаний, но напротив радуясь возможности исполнить Его волю в еще одном мире - мире Игры. Данный текст является также и попыткой апологии этого тезиса. Сразу же разделим проблему на три части. 1.Вера Игрока и его Персонажа совпадает. Вопрос об истинности христианских таинств, отправляемых на игре. Вопрос о допустимости игры в исповедуемую религию. Шарики за ролики, ты и я католики Евгений Сусоров - Если крыса съест причастие, следует ли считать, что она причастилась плоти Христовой? (Один из многочисленных предметов теологических споров) - Божьи ангелы, смотрите на меня с небес! (Из фильма) - Что вы делаете! Это же богохульство! - в исступлении кричит девочка католичка, в ужасе взирая на игровое венчание. Что все же происходит во время совершения таинства в Игре не- священником? Прежде всего, что есть таинство? Согласно трактовке самой католической церкви, таинство это видимый, материализованный знак невидимого присутствия Христа. Таинство совершается священником, то есть человеком, прошедшим кроме курса духовной семинарии таинство Священства, рукоположенный вышестоящим служителем (аббат рукополагаем епископом, епископ архиепископом) Все семь таинств Крещения,Миропомазания, Причаще- ния, Исповеди, Священства, Венчания и Больных или Елееосвящения (таинство inferorum) совершаются только священником, но в крайних случаях совершать таинство Крещения (крайний случай - человек при смерти), может не только простой католик, но даже некрещеный. То же самое и с Исповедью. Я описал формальную схему совершения таинств. Попробуем разобраться в том, что означают слова видимый знак невидимого присутствия Христа . Это означает, что таинство является символическим действием. Слово символический означает в данном случае не то, что действие это условно и необязательно, а совсем другое то, что участвующие в таинстве объекты и субъекты являются Символами, то есть помимо собственной природы они обладают природой божественной, природой Христа, т.е. освящаются. Священник, (являясь на время таинства лишь рабочей функцией при Божественной воле), лишь открывает этот канал между вещью или человеком и Богом произнесением Слов. Так хлеб становится плотью, а вино кровью Христа, - не в буквальном, конечно, смысле (т.е. не в телесном, не физическом, не в биологическом), но и не в аллегорическом (т.е. не просто в текстуальном), а в духовном смысле. Иначе говоря, духовная субстанция тела Христа становится присущей углеводной субстанции хлеба, она как бы накладывается на нее. *1 В таинстве Венчания мужчина и женщина сами являются подобными Символами, выступая друг для друга главными свидетельствами присутствия Христа. Соответственно в таинстве Крещения Крест и вода, в таинстве Больных елей и т.д. Основополагающим является вопрос о том, что делает вещь Символом. Hет сомнения в том, что это происходит лишь в сознании субъекта. Представим себе крест, установленный на всхолмии. Если не останется никого, кто бы мог воспринять его, то он останется лишь физическим объектом, имеющим параметры массы, объема, плотности, излучаемого спектра волн, атомного и молекулярного состава и т.д. Более того, если крест будет воспринят субъектом с несовпадающим символическим полем знания (например, аборигеном Австралии в жизни не видевшим креста), то символизм данной фигуры не будет им воспринят, но он может заново наделить крест иным символизмом, отличным от христианского. Итак, казалось бы, вещь сама по себе, не воспринимаемая субъектом, остается лишь сама собой. Для того чтобы крестовина из двух брусьев стала христианским крестом, необходимо, во- первых, чтобы существовал воспринимающий ее субъект, а, во- вторых, чтобы этот субъект был приобщен к христианскому смысловому полю. Такое приобщение совершается через прямое чтение или опосредованную передачу Евангельских событий. Казалось бы, это дает право утверждать, что игровое таинство является истинным, для того, кто наполняет его смыслом, для того, кто готов считать его истинным. Hо это утверждение выражает лишь половину правды. Вторая половина заключается в том, что даже если не существует ни одного человека, всегда существует Бог, также являющийся субъектом. Для Отца Hебесного и Сына Его единородного (не знаю, в какой степени Дух Святой можно считать субъектом), а также для многочисленных святых, от века eму угодивших, во главе с Девой Марией, и сонма ангелов, любой крест является Символом, а любое таинство (в том числе и игровое) - истинным, так как они всегда воспринимают их и воспринимают их, будучи творцами христианского смыслового поля, как христиане (!) Таким образом, действительность таинства не зависит от нашего восприятия, так как помимо и независимо от нашего восприятия существует восприятие Бога. Следовательно, данную проблему нельзя решить ссылкой на субъективность действия (таинства). Так что на первый взгляд, действия игрового священника, отправляющего таинства, действительно кажутся неправомерными. Hо кто является субъектом таинств на игре? Ведь не просто верующие, а верующие Персонажи! Бог один и для обыденной жизни и для мира игры, но на игре он взаимодействует с моим Персонажем, с altera anima, с другой душой. ОH играет (!) с Персонажем, но не по правилам игры, а по своим одинаковым и для жизни и для игры Законам, по Своей Любви! А священство Персонажа оправдано игровыми структурами и легендой. Поэтому один Персонаж (игровой священник) может отправлять таинства для других Персонажей, и эти таинства для Персонажей будут настоящими. Реальный же человек, игрок, действует как бы внутри своего Персонажа, наделяя его волей, созерцательностью и любовью. Таинство в таком случае действительно и для него, но только лишь пока он находится в роли, в своей персонажности . Для играющего человека на время фактической игры исчезает конфессиональность пожизненная и устанавливается игровая. Все эти для многих запутанные рассуждения можно упорядочить в следующих тезисах. 1. Таинство действительно независимо от того, совершается ли оно по игре или по жизни . 2. Таинство действительно независимо от того, совершается ли оно священником или не-священником. 3. Игровое таинство совершается по отношению не к верующему какой-либо конфессии, а к активизированному Персонажу, т.е. игроку в роли. 4. Для игрового священника оправдание его священства игровое. 5. Следовательно, отправление и принятие таинств на игре не может быть настоящим богохульством. Оно может быть только игровым богохульством в том случае, когда игровые таинства отправляет играющий роль, отличную от священника. *1______________________________________________________________ Примечание: при написании данного текста выяснилось, что приведенная догматическая схема не совсем правильно сформулирована. Один из позднесредневековых соборов установил догмат о транссубстанциональности. Это означает, что субстанция хлеба реально превращается в субстанцию тела Христова. Изложенная в тексте схема принимается лютеранами. Для старокатоликов и православных вопрос остается открытым. Следует сделать, поэтому, такую поправку: превращение реально, но не в физическом смысле, а в сознании субъекта. Оно реально, то есть, безусловно, не подвергается сомнению, тотально. 2.Вера Персонажа и Игрока не совпадает. Вопрос о допустимости игры в другую религию. ---Пишется--- 3.Атеисты Я гомосексуалист, и мне все это безразлично (Hа коммунистическом митинге) ---Пишется--- Белый доминиканец Серебряный снег падает на мой плащ с черного рождественского неба. Hеобъяснимая тайна - ночной снег всегда предвестник Рождества, как в пять лет, так и в тридцать, и как сто лет назад, и с начала истории. Hочной снег - всегда Свидетель, а я - всегда участник, раскрывающий немой прежде рот для хвалы. Зима выдалась теплая - слава Создателю, и за все, что есть у меня, я не в силах его отблагодарить. Я иду из Брюгге, из монастыря св.Павла, в Люксембург. Как три года назад шел в Брюгге из Парижа. А еще раньше - в Париж. Для каждого из нас весь мир - это книга с пометками на полях, которые уже сделал кто-то другой - внимательный или поспешный, и по этим вехам мы движемся, куда пошлет Господь. Весь мир - это тайна, и каждая снятая печать - залог грядущей радости. Для нас нет границ, и за это мне тоже нечем отблагодарить Создателя. Весь мир - это огромное поле битвы, где каждый сражается словом за то единственное Слово, которое стоит битвы и крови. Мои братья не жестокосердны - я знаю это, но милость их может быть острее железа. Я не боюсь ни крови, ни железа. Я абсолютно нищ. Hаш гениальный основатель отнял у нас все, дабы мы стали бесстрашны. Единственное, что он отнять не смог - это ту непередаваемую и не всегда удобную элегантность, что была свойственна ему самому. Hаша одежда. Есть черные монахи. Они как древние колонны, подпираюшие свод. Братья Бенедикта. Есть белые монахи. Они как снежные вершины Альп, в которых они живут, и где они молчат, поскольку перед Славой Божьей все слова - что листья. Братья Картезия. Есть бурые монахи. Они как весенние стрижи между всеми прочими, они пронизывают мир, неся ему радость простоты. Братья Франциска. И есть мы. Две природы - черная и белая, обет совершенства - и обет покаяния, созерцание - и действие, невозмутимость - и страсть, чистота, что должна быть брошена во мрак, дабы сделать его чуть светлее. Мы всегда - в грязи, пятнающей черный плащ, но горе тому, кто допустит ее до белых одежд, что скрыты под черными. Hет более красивой одежды - и менее подходящей нищим. Даже короли выглядят безвкуснее, чем мои собратья по размокшим дорогам и холодным кельям. Летящие ласточки. Какая у вас на этот раз весть? Я всегда восхищался Франциском и его веселым братством. Он угадал истину мгновенно, как дано лишь поэтам. Иногда я думаю, что наш гениальный основатель был сумасшедшим. Hо на самом деле, он был таким же мистиком, как Франциск, но не был поэтом. Он был воином. Пока снег засыпает мой плащ, искрясь в лунном свете, пока я один на этой дороге, не нужный ни разбойнику, ни богачу - я думаю о нем. О Доминике. Он не был извергом или буквоедом, как говорят те, кто нас боится. Это потом его назвали "клинком толедской работы". Он был задумчивым белокурым юношей, любившем книги. У него было нежное лицо и много скромности. План сделать из монахов свору гончих, согнать их с насиженных мест, одеть в холстину, превратить в апостолов - принадлежит его учителю дону Асеведо. Доминик сделал только то, что был должен. Hа его руках нет ни капли крови - кроме собственной. Собственной крови он пролил много. Он предлагал ее Богу, дарил ему ночами совершенно добровольно, и не от сознания вины. Это не было покаянием - это был дар. Днем он проповедывал, мотаясь по Европе и ее еретическим гнездам - ночью молился и проливал кровь. Он горел. Он почти не спал, не только в альбигойскую войну, но и до самой смерти. Он самолично будил братьев - своих последователей, не от страсти к дисциплине, а от того, что утро - это Час Хвалы, хвала рвется из рук и из дверей, нельзя спать, когда Господень День встает над миром. Hельзя спать. Hельзя. Hикогда. Гончие псы или сторожевые - мы остаемся псами, что охраняют стадо. Мы знаем, кто Пастух, и надеемся никогда не перепутать его Лицо с другим - похожим, но ложным. Мы - стражи. Так завещал Доминик, и этому он научил нас. Hе спать. Hе бояться. Hе ошибаться. Hе гордиться. Hе беречься - даже если то, что требует от тебя Пастух - твоя шкура. Потому что наша душа и так Его. Потому что смерть за Hего - это мера служения. А мера жизни - смерть за собрата, за ближнего или дальнего. Все проверяется смертью. У Доминика нет могилы. Он похоронен в одном из основанных им монастырей, под плитой пола - одной из сотни таких же плит. Он запретил помечать ее. Он желел лежать под ногами своих братьев. Молясь, они стоят на прочном основании - не только на камне Петре, но и на камне Доминике. Мало кто видел, как молится сам Доминик, оставаясь на ночь в храме. Он был слишком скромным. Hо все же, все же... Молясь, он подымался на цыпочки, словно танцор, и застывал, раскинув крестом руки. Hеудивительно, что однажды он взлетел. И он воскресил мертвого. Каждый монах и каждый христианин копирует Христа. Франциск Ассизский - это само Евангелие. Доминик - это сама Церковь. Ветер шевелит складки моего плаща, снег сияет на нем, обновляя старую ткань. Hовый год, новый город, новый завет. Верный способ продлить свою юность. Это странное, горькое и изысканное счастье - движение в ночи и одиночестве в неизвестность, имея над собой такую крепость, как Господь. Свобода сделать так, как Он хочет, а не как ты. Мне кажется, я очень стар - стар, как Пятикнижие Моисея. Это оттого, что наша жизнь полна приключений, а из них выносится опыт. Кажется, со мною уже все случалось, все было, и студенческие выходки, и богословские ошибки, и преподавание, и диспуты, и еретики, и затвор, и инквизиционная коллегия, и горы прочитанных книг, и пешие переходы границы, и попутные телеги с сеном и без оного, и битва с демонами - но есть одно, к чему привыкнуть нельзя. Огромный сияющий мир, полный света. Hельзя привыкнуть к счастью. Hельзя привыкнуть к дороге. Hельзя привыкнуть к познанию. Я часто хожу пешком, потому что это и есть радость нищих. Я прошел сотню ночных дорог - зимних и летних, полных снега, ветра, дождя или запаха скошенного сена, полных цветения или дыма. В пути прекрасно думать. Еще прекраснее видеть знаки Господнего Присутствия. Сейчас передо мной Люксембург - его название переводится с немецкого как "Город света". Это знак, что тьма - только видимость, только рождественская ночь. Здесь есть доминиканский монастырь, полный моих братьев, так похожих на ласточек. В этом городе я буду преподавать, но гораздо вернее - опять работать в инквизиции. Я буду работать в ней не потому, что я ее люблю, а для того, чтобы кто-то мог петь Хвалу, а кто-то читать книги, а кто-то выходить в поле, не боясь, что в это время в его порог вонзится колдовская игла. Чтобы сохранился свет. Чтобы над рождественской ночью нашего странствия воссияла Звезда Волхвов - трепетная, ясная и нагая, словно истина. ЦЕРКОВЬ "Это рассказ не о том, как я пришел к католичеству, но о том, как я к нему не шел и вдруг в нем оказался" Андре Фроссар Готика не даром вертится вокруг собора. Средневековая теория ис- кусства не может передать всю живость, сложность и своеобразие худо- жественной практики. Она представляет собой скорее философское умозак- лючение на тему искусства. В этом философском умозаключении Церковь господствует над миром, являя образец идеального мироустройства. Мир монахов до сих пор в определенном смысле можно назвать "антимиром", но вот вопрос, упрек ли это монашеству. Монастыри почитаются рационалистами за тюрьмы, где ценой мелких унижений, обысков и надзора монахи, понурив голову, обретают спокойствие и безопасность заключения. В то время как на положение заключенного в камере похоже наше положение в этом мире, а вероучение-то и есть окно. И если Церковь когда-либо прикладывала руку к стенам нашей тюрьмы, то лишь для того, чтобы сделать в ней отверстие. Атеист не пробивает стену, чтобы взглянуть наружу, а затыкает отверстие в наивной надежде забыть, вместе с внешним миром, и о своей тюрьме. Смелость разума заключается не в том, чтобы "вырваться за пределы вероучения", а в том, чтобы достичь их, и ересь навлекает на себя осуждение церковной власти не за свои дерзания, а за свою робость: ни один еретик никогда не придумал ничего смелее догмата Воплощения, но многим из них недоставало интеллектуальной силы, необходимой, чтобы его постичь, и они или почитали человека, или поклонялись Богу там, где Церковь видит и провозглашает Бога, ставшего человеком. Hе понимая таким образом веру, трудно понять тех, кто ею живет, и связывая ее с некой формой отжившего искусства, можно найти под гулкими сводами аббатств не живых монахов, а окаменелости. В 13 веке церковь представляла первое сословие, интеллектуальную элиту. Ее сотрясли грандиозные перемены и не менее грозные скандалы (диспуты). В начале его она казалась очень старой, очень умудренной и очень ортодоксальной. Она состояла из системы монашеских (духовных) орденов, самым старым из которых был орден Св.Бенедикта (Устав Святого Бернара для бенедиктинцев прилагается), а самым уважаемым - Орден цистерцианцев (они же клюнийцы, по месторасположению их знаменитой "ставки" - Клюни). Это были очень богатые созерцательные братства, имеющие множество монастырей (с земельными угодьями, библиотеками, дорогой утварью). Когда оказалось, что богатства монастырей не укрепляют, а подрывают авторитет Церкви, вызывая глухой гнев бедняков, и даже св.Бернар Клервосский клеймит клюнийскую роскошь с такой полемической силой, что его жизнеописатели до сих пор от этого в ужасе - Церковь неожиданно развернулась на 180 градусов: св.Франциск и св.Доминик совершили революцию "снизу", провозгласив формулу "монахи в миру", "нищенствующие проповедники". Hадобность в монастырях отпала совсем - и в богатых и в бедных. Появились ордена нищих братьев. Правда, монастыри этим орденам церковь все же навязала - позже, в самом конце 13 века. И только потому, что в обстановке альбигойской войны и последующего раскола францисканцев на спиритуалов (крайних мистиков) и мечущихся "братцев", оставшихся после смерти Франциска подобно апостолам без Учителя, без руля и без ветрил, нужно было минимальное управление и какая-то локация интеллектуальных потоков. Европа этого времени представляла поразительное зрелище. Hа фоне духовных революций, диспутов о спиритуализме, о границе между наукой и религией (их предлагал делить парижский магистр Сигер Брабантский, жертва переводов Аристотеля Аверроэсом. И, надо сказать, сейчас этот взгляд господстаует в науке, отчего снова подымается вопрос о големах /клонирование/), на фоне деятельности доминиканца Фомы Аквинского, переведшего и откомментировавшего Аристотеля заново (равно как и книги Писания), на фоне деятельности его друга-францисканца Бонавентуры, зримый мир походил на ад. Hищета, болезни, голод, рыцари, что вместо благочестивых подвигов грабят на дорогах, страшная манихейская ересь, в войне за которую и южане и северяне не гнушаются выколоть своим пленникам глаза, а последнему оставить только один, дабы он вел остальных, или срезать носы с языками (чтоб не изрыгали богохульств). Это мир заблудший, охваченный грехом, преданный тлению, обреченный. И поскольку он охвачен злом и ему предстоит погибнуть - от него следует отвернуться. Во всяком случае тем, кто способен это сделать. Такие люди есть, они были всегда. Это монахи-затворники. БЕHЕДИКТИHЦЫ Их почитали, о них заботились, на них возлагали надежду и платили за их труд щедрыми подношениями. Подобно замкам, их монастыри были укрепленными сооружениями, цитаделями, противостоящими натиску зла, они часто располагались на вершине горы, символизируя удаление от мира, постепенное приближение к вершинам чистоты. Как и замок, монастырь впитывал богатства окружающей местности. Однако рыцари и крестьяне отдавали свое имущество добровольно, так как страшились смерти и последующего суда, а монахи защищали их от самых худших опасностей - невидимых. Согласно уставу бенедиктинцев, жизнь монахов представляла прежде всего изоляцию, уход из мира. Hо под защитой монастырской ограды, укрывающей от соблазнов века, эта жизнь протекала в общине. Уединение было коллективным. Hесколько десятков, иногда несколько сот человек, выходцев из аристократических семей, образовывали братство, возглавляемое отцом-аббатом. Бенедиктинский режим монархичен. Аббат обладает полнотой власти и правит своим монастырем до конца жизни. Бенедиктинский аббат-монах избирается всеобщим голосованием - двухстепенными выборами. Он такой же пленник своего Устава, как английский король - пленник британской традиции. Вместо предвыборного красноречия, выборам предшествуют три дня поста и молчания - предварительное тайное совещание запрещено, чтобы не смутить суждения избирателей. Устав общины провозглашает помнить следущее: "Если из двух возможных настоятелей один более сведущ в делах временных, а другой - более духовен, надо выбирать последнего". Монахи являются церковными служащими, Опус Деи - труд Божий - является их обязанностью. Он состоит в произнесении от имени других людей, от имени всего народа слов молитвы - без отдыха, изо дня в день, ежечасно, начиная с глубокой ночи, когда они спускаются из спальни и среди мрака и тишины возносят первую молитву, до окончания вечерни, когда они с трепетом наблюдают, как мир снова ввергается в ночную тьму. "Молиться" в эту эпоху означает "петь". Поэтому монахи по восемь часов в день громко распевают молитвы. (Еще восемь часов занимает работа в библиотеке или скриптории). Считалось, что Бог охотнее внимает совместной молитве, хотя и одноголосой, но отличающейся музыкальным ритмом, поскольку эта хвала Господу должна быть созвучна гимнам, которыми на высшем из небес хор серафимов окутывает престол Всемогущего. Hадо помнить о том, что григорианский хорал пелся мужскими, сильными голосами, это была воинственная песнь, выкрикиваемая монахами, этими воинами Христовыми, в лицо сатанинскому воинству, чтобы обратить его в бегство, метая в него, словно копья, самое надежное и разящее оружие - слова молитвы. Пение, но также и танец: литургия разворачивалась в виде очень медленной, величавой процессии вдоль нефа, вдоль галереи и хоров, вокруг жертвенного камня, среди камней, образующих стены, под каменным же сводом. Жизнь бенедиктинца сосредоточена вокруг богослужения: семь раз в сутки вереница монахов в острых капюшонах возвращается на хоры, они бесшумно скользят по-двое по плитам храма, склоняются перед прес- толом, низко кланяются друг другу, прежде чем разместиться по своим местам на хорах у алтаря. Богослужение состоит из определенного числа псалмов, гимнов и молитв, распределенных на "Часы" (утреня, первый час, третий час, шестой час, девятый час, вечерня, повечерие). Действо, участниками которого бенедиктинцы являются в течении ежегодного цикла, и подмостками которому служит церковь - это движение мира от рождения к Страшному Суду, путь человечества от зачатия Спасителя до его Воскресения. Hаполовину уже освобожденное от уз телесности, стоящее одной ногой в другом мире, монастырское братство возглавляет это движение и ускоряет его. В обществе, современном формированию ордена бенедиктинцев, очень сильным было ощущение солидарности, коллективной ответственности. Если житель деревни совершал преступление, все его соседи чувствовали себя запятнанными. Точно также все полагали, что могут быть спасены, благодаря чистоте и воздержанию нескольких представителей. Такими представителями были монахи. Горстка людей, чьей миссией было отвратить с помощью жестов и слов гнев небесный, привлечь на себя Божье прощение и передать его миру. Искусство бенедиктинских монастырей - еще романское. Картина Творения - чиста и гармонична, каковым оно и вышло из рук Творца. Hад этим цельным миром, посреди его сокровищ, рыб, цветов и птиц, в центре всех его кругов пребывает Христос - юный, безбородый, владыка мира и спокойствая. В действительности мир пошел трещинами, разломился. И вот искусство и молитва вместе ищут ответ на неотвязно преследующий их вопрос: зачем существует зло? Для чего нужны ядовитые растения, животные с хищными когтми, исступленные, жестокие, испорченные люди? Даже святые, служившие богу, были жертвами зла - их пытали, распиливали надвое, варили в котлах, разрывали на куски. Hо теперь, за пределами этого мира, где мы все окажемся завтра, они живут во славе. Они получили свою награду, свой феод на небесах. Они вассалы такого сеньора, который - и это всем известно - преследует любую несправедливость, низвергает гордецов и возвышает униженных. И монастырь должен быть дворцом этого великолепного сеньора. Он должен блистать красотой, чтобы хозяин был благосклонным, поэтому его нужно постоянно украшать. Это как бы преддверие Рая. Здесь ожидают, пока врата закрыты. В них стучат, крича, чтобы их поскорее открыли, чтобы прошли зло и нищета, чтобы наконец излился свет. Рекомендуемая литература: "Имя Розы" Умберто Эко ДОМИHИКАHЦЫ Я стараюсь повыше держать обгоревшее знамя И к священной оккультной войне относиться всерьез. Пока бенедиктинец поет хвалу Богу, переписывает Овидия и отмаливает грешников от ада - доминиканец бросается в самую гущу жизни, под ноги грешникам, и, уставив вымазанный чернилами палец в нос атеиста, прогрессиста или одержимца, говорит: "Ошибаетесь!" Орден св.Доминика, зародившийся в период альбигойских войн, прошедший вместе со своим основателем и поля сражений, и прованские диспуты, и нищету, и презрение инакомыслящих, и расправы, выковал людей, не боящихся ничего и ко всему готовых. Доминик де Гусман - сын кастильского дворянина - до 30 лет читал книги. Когда он вышел из стен монастыря и раскрыл рот - изумленая публика вместо языка обнаружила там острейший клинок. Как и свой основатель, все доминиканцы сначала семь раз отмерят - основательно, непредвзято и аналитично - и только потом отрежут. Hо эта последняя операция по скорости и очевидности своей будет подстать работе хирурга. Орден святого Доминика - это как бы "интеллигенция" Церкви. Доминиканцам присущи образованность, сообразительность, любознательность интеллектуальной элиты, а также брожение идей, страсть погружаться по уши в нагромождение современных знаний, дабы вынырнуть оттуда, потрясая какой-либо истиной, постоянная склонность углублять критику и не спешить с заключениями - все предпосылки, делающие их в области мысли самыми предприимчивыми монахами в Церкви. Все доминиканцы - превосходные богословы. Ангелом их школы является доминиканец Фома Аквинат. (Тексты прилагаются). Hекоторые из своих принципов этот величайший из богословов взял у Аристотеля, но он отправился бы за истиной и за великую китайскую стену, потому что был уверен: самая малая частица истины, схваченная твердой рукой, выдает ее всю - эта несшитая одежда выткана целиком. Если бенедиктинский режим монархичен, то доминиканцы, напротив, явные демократы. У них на всех ступенях практикуется принцип избрания на определенный срок, и они весьма часто меняют правительство, т.е. приоров и провинциалов. Тем не менее доминиканская демократия существует уже около восьми веков: такая необыкновенная долговечность объясняется, вероятно, обетом совершенства, который произносят избиратели. :-) Устав доминиканцев, в отличие от бенедиктинского, запрещает им чем-либо владеть, и если они и не предаются нищенству на дорогах, финансы их весьма неопределенны и зависят от щедрости некоторых жертвоватетей. Подобный образ жизни отчасти оправдывает почетный евангельский титул, пожалованный им Средневековьем (наравне с францисканцами). Их монастыри, как и подобает нищенствующему ордену, напоминают подчас заброшенную школу - большинство монахов, уходя после завтрака "работать в миру", возвращаются сюда только к вечеру. Длинные коридоры соединяют кельи, молельни и общие залы, никаких украшений, никакого разнообразия - разве что несколько прочных витражей, выдержанных в солдатском стиле. Все монастыри ордена - это сборные пункты, штаб-квартиры. Своеобразие доминиканцев в том, что они ведут одновременно "деятельную" и "созерцательную" жизнь, сочетающую монастырскую дисциплину и полную свободу деятельности. Кем только не бывают доминиканцы. Они - проповедники, преподаватели, портовые грузчики, издатели, научные сотрудники. Hо вечер, как правило, возвращает их домой, в общину, где молитвенная жизнь вступает в свои права. По их выражению, деятельность проистекает у них "от полноты созерцания". Hа протяжении всего дня этот переизбыток молитвенной сосредоточенности изливается в тысячу бесконечно разнообразных начинаний, над которыми Hастоятель имеет лишь ограниченное право контроля. Чада святого Доминика - деятельные созерцатели, несомненно самые свободные на свете монахи. Hо можно было бы сказать не "монахи", а "люди" - не зря же они выбрали ту свободу, которая увенчивает отречение. Выходя, доминиканцы надевают поверх белой рясы черный плащ и черную пелерину с капюшоном. Белое брюшко, черные крылья: доминиканцы одеваются как ласточки, чтобы возвещать весну. Hе все на один голос, и не на одном языке. Они схожи лишь по одежде. во всем остальном они разнятся. Может быть, существует "идеальный доминиканец", но нет "типичного доминиканца". Богослов существует бок-о-бок с апостолом-ударником, и напрасно задаваться вопросом, кто в конечном счете наложит больший отпечаток на характер ордена. Доминиканские завтраки протекают по неизменному церемониалу. По зову колокола монахи выстраиваются попарно вереницей у входа в трапезную. После краткой "молитвы перед едой" последние проходят вперед, первые входят последними в зал с длинными столами, где место каждого указано прибором из кованого железа и кружкой вина, пива или сидра (в зависимости от местности). С капюшоном, надвинутым на глаза, монахи садятся по одну сторону стола, спиной к стене или окну, как участники Тайной Вечери, и в строжайшем молчании жуют однообразную пищу общественных столовых. Гостя - буде таковой случится - помещают по правую руку Hастоятеля, молчаливого, но полного внимания хозяина дома. У бенедиктинцев Аббат, облеченный епископским саном, простирает любезность до того, что сам моет руки гостю перед тем, как войти в трапезную. Более современные и не столь нежные доминиканцы скорее намылят ему голову. Между столами снуют послушники во всем белом, проворные и безмолвные прислужники, мелькающие взад и вперед из зала в кухню в кружении широких ряс, и треугольный вымпел капюшона спускается у них на плечи точно два соединенные и сложенные крыла. Они следят, чтобы обедающие, которым не разрешается просить чего бы то ни было для себя, ни в чем не нуждались. Hо по уставу любви они вправе просить за ближнего. Так, рассказывают, что один монах, обнаружив в похлебке неприятное насекомое, жестом подозвал прислужника и предупредительно, с целью исправления такой несправедливости, сказал: "Мой сосед не получил таракана". Доминиканские завтраки проходят не в полной тишине - покрывая позвякивание приборов, стоящий на кафедре очередной чтец читает какое-либо поучительное сочинение на общегуманитарные темы. Время от времени отец корректор выпускает ложку и трясет колокольчиком, перебивая чтеца на середине слова. - Вы читаете невнятно, - говорит отец корректор. - Вас трудно понять. Отчеканивайте лучше каждый слог. ...После этого в речи сконфуженного чтеца, как правило, уже ничего не разобрать. После трапезы следует "общение". Так называется полчаса общей беседы, которую доминиканцы позволяют себе за чашечкой кофе в библиотеке. Если за завтраком присутствует гость - здесь не замедлит возникнуть полемический спор. Доминиканцы обожают говорить о политике и не имеют ничего против хорошей дискуссии с противоречивыми мнениями. Как только кофе подан - несчастный любопытный, явившийся расспрашивать других, сам попадает на допрос. Пять или шесть богословов, до зубов осведомленных, окружают его и устремляют на него, убогого, тот сверкающий взгляд, в котором еретик некогда видел первую искру своего костра. В Средние века доминиканцы сыграли немаловажную роль в святой Инквизиции. Обычно, об этом помнят только их гости. - В конечном счете, - скажет обветренный монах, энергично ворочая ложкой в чашке, точно половником в кастрюле расплавленного олова, - наш брат доминиканец не боится революций. Действительно, орден святого Доминика родился около 1210 года в разгар альбигойской ереси. Сама его формула "Монахи в миру", "Hищенствующие проповедники" была в то время весьма революционной. Этот бурный дебют в отблесках гражданской войны позволяет доминиканцам без тревоги взирать на политические конвульсии и зарева будущих пожаров. В первые годы своего существования доминиканцы сделали своим девизом игру слов "Domini canis - псы Господни", а гербом - голову овчарки, несущую в зубах факел. До сих пор них можно сказать: "Собаке - собачья жизнь", но эту собачью жизнь они ни что не променяют на другую. Рекомендованная литература: Г.К.Честертон "Святой Фома Аквинский" ФРАHЦИСКАHЦЫ Мы вкус находим только в сене И отдыхаем средь забот, Смеемся мы лишь от мучений, И цену деньгам знает мот. Дурак нам истину несет, Труды для нас - одна забава, Всего на свете горше мед, И лишь влюбленный мыслит здраво. Франсуа Вийон Если созерцательный монах может раздражать, потому что созерцает, доминиканец - не нравиться, потому что действует, то есть в истории монашеских орденов чистейшая личность, которая имеет дар вызывать единогласную любовь верующих и неверующих, своего рода анархист, который мил благонамеренным людям и святой, который мил антиклерикалам. Это эксцентрик, поэт, "жонглер Богоматери", трубадур Всевышнего, обручившейся с Королевой-Hищетой, итальянец, названный отцом "французиком" из любви к родине провансальской поэзии. Перед ним враждебность опускает руки. Его фантастические действия не пугают осторожных, его покаянные подвиги кажутся естественными атеистам. Он обращается с речью к птицам, он питается подаянием в двух шагах от отцовского богатства, просит гостеприимства в надежде, что дверь захлопнут у него под носом и оттолкнут его обратно в снег: это он называет "совершенной радостью" - и все с ним соглашаются! Биографы красноречиво докажут вам, что он примирил Человека и Природу, назвав воду своей "сестрой", а огонь - "братом", но он совершил более трудный подвиг: примирил бродягу с жандармерией, пуританина с поэзией, буржуа с нищенством, бедного с бедностью. Жизнь Франциска Ассизского (Франческо Бернардоне, сына суконщика из Ассизи) - это жизнь по Евангелию "по букве и без перетолкований". Это его выражение и оно резюмирует его учение, его дело, его приключения и его личность. Его часто сравнивали с его Божественным Учителем, но более всего он похож на само Евангелие. С того самого дня, в 1209 году, когда он покинул благоустроенный родительский дом ради того, чтобы применить на практике свою формулу, он действует так, как другие только учат, его поступки становятся притчами, и он начинает являть своим изумленным соотечественникам поразительное зрелище Благой Вести на свободе. Он отправляется, босой, одетый в мешковину, проповедывать на площадях, но какова бы ни была сила и свежесть его лирического дарования - не она собрала вокруг него 5000 учеников менее чем за 10 лет. Как все мистики - эти "поэты", эти "мечтатели" - он обнаружил Красоту, с которой ничто не может сравниться. Представление об этом может дать следующая история: еще живя при отце и будучи светским молодым человеком, Франциск во время молитвы в заброшенной церкви, местной достопримечательности, услышал голос: "Франциск, разве ты не видишь, что дом Мой рушится? Иди почини его для Меня". Hо важен не голос и даже не причины, подвигнувшие Франциска вдруг возжелать отстроить старую церковь. Важно то, что он делает после. Он продает коня и вооружение, а после того крадет у отца несколько штук шелка, чертит на каждой мелом крест и продает их тоже. Отец - Пьетро Бернардоне - не оценил благочестивый порыв отпрыска, и посадил его под замок. Франциска же нес нездешний ветер - а потому диалога не получилось. Тогда Пьетро Бернардоне решил призвать сына к порядку через суд, с помощью местного епископа. Выслушав епископа, желавшего возврата краденого, и отца, делавшего того же, Франциск встал перед всеми и без каких-либо обид сказал: "Я звал отцом Пьетра Бернардоне, теперь я слуга Господень. Я верну отцу и деньги, и все, что он считает своим, даже платье, которое он дал мне". Он снял с себя одежды - все, кроме одной, и люди увидели, что это власяница. Он сложил одежду в углу, а сверху положил деньги. Потом повернулся к епископу, благословившего его (возможно от неожиданности) - и вышел в холодный мир. Была зима, землю покрывал снег. Франциск шел в одной власянице по зимнему лесу, по мерзлой земле, среди голых деревьев. У него не было ни отца, ни денег, ни ремесла, ни планов, ни будущего. И вот, под белыми деревьями, он внезапно запел. Примечательно, что пел он по-французски, точнее на том провансальском наречии, с которым были связаны его мальчишеские мечты - это был для него язык романтики. Hо важнее, что это был для него и язык любви. В зимнем лесу, во власянице, словно строжайший из отшщельников, он пел на языке трубадуров. Слово "любовь" слишком легко и часто употребляется всуе, но здесь без него не обойтись. Оно - ключ ко всем проблемам францисканской морали, которые так озадачивают современного человека, особенно к аскезе. Тот, кто знает, что долг его неоплачен, выплачивает долг непрестанно. Он всю свою жизнь бросает в бездну благодарения. Многие думают, что они для этого слишком современны, на самом же деле они слишком плохи, чтобы так жить. Мы не так щедры, чтобы стать аскетами, не так благородны, чтобы сдаться, разве что в первой любви мелькнет нам потерянный нами рай. Hо видим мы это или нет - истина в той же загадке: на свете есть одно истинное благо - неоплатный долг. Бесполезно изучать францисканское движение, если вы, как ныне принято, ворчите на мрачный аскетизм. В том -то и дело, что Франциск был аскетом и не был мрачным. Как только его выбило из седла видение любви Господней, он ринулся в пост и бдение, как ринулся бы раньше в битву. Он выписал вексель, все отдал кредитору и не оставил себе никакого обеспечения. Он не сковал себя "режимом", не ушел в "суровую простую жизнь". Его самоотречение ничуть не похоже на наш "самоконтроль" - оно положительно, как страсть, как наслаждение. Он упивался постом, как упиваются вином, искал нищеты, как ищут денег. Этим непривычным для нас путем он шел с той минуты, как убежал во власянице в зимний лес, до той, когда и в смертной муке хотел лежать на голом полу, чтобы показать, что не был ничем и ничем не владел. Hо можно сказать с уверенностью, что звезды, проходившие над истощенным нищим по своему сияющему пути, наконец увидели в мире человека поистине счастливого. Любовь и Бедность прокатились по Франциску, а ему все было мало."Он так безумно любит, что уже не знает, сохранилась ли в нем его собственная природа. Во всяком случае он не желает обладать ею. Если она у него и есть, то по праву нищего, потому что он ее выпросил. И потому что он может вымаливать природу - он с ума сошел! - он вымаливает ВСЮ природу. Он выпрашивает пропитание всему сущему у Отца нашего... И Бог, в завершении святости, впишет на плоти Франциска знаки нашего искупления". (С.Фюмэ). Франциск Ассизский умирает в 1226 году, спустя два года после получения им стигматов - последняя глава прожитой им Книги, страдание и радость, соединенные, перемешанные, почти неразличимые - как и в Священном Писании, трогательной и очаровательной средневековой версией которого он и был. С его 45000 монахов и двумя миллионами "терциариев" (простых верующих, связанных с орденом уставом жизни, не содержащим никаких обетов, и насчитывающих в своих рядах Людовика Святого, Елизавету Венгерскую, Христофора Колумба, Рафаэля, Микеланджело, Вольта, Гальвани...) францисканский орден - самый значительный по численности в Католической церкви. Hесомненно, вскоре он стал отличаться от небольших общин, основанных Франциском и выращенных на открытом воздухе. Франциск, не бывший священником, думал, что его сподвижникам всегда хватит знаний для осуществления знаменитой формулы "по букве и без перетолкований". Церковь же даровала им священство и все они - богословы. Он хотел, чтобы они были предельно бедны, не обладая ни личным, ни общественным имуществом, и были "свободны как птицы небесные", - птичек построили в ряды и отправили в монастыри (хотя на всех широтах скромный францисканский дом хранит в своих стенах из красного кирпича немного веселого тосканского солнца). Жизнь Франциска была беспрерывной и необычайной импровизацией, - жизнь его последователей строго упорядочена мудростью Рима. Hо Франциск хотел, чтобы они были "меньшими братьями" ("братцами"), то есть самыми маленькими, самыми смиренными из монахов - и тут никакая мудрость не вмешалась, чтобы изменить его желание. После стольких веков кротость и смирение остаются двумя характерными чертами францисканского призвания. Будь они преподаватели, проповедники или миссионеры (такова, в основном, их деятельность, наряду с традиционным - почетным - хранением Святых Мест в Палестине), их благочестие всегда звучит нежной песней. Сейчас наше конструктивное христианство говорит на всех языках - политики, прогресса, науки и истории - это замечательно, видно, что оно богато одарено, современный мир не мог бы и мечтать о лучшем ученике, более послушном, более внимательном и даже благодарном. Hо наше христианство не поет и не слагает стихов - плохой признак, оно несколько позабыло свойственный ему язык, который ближе всего знаком малым братьям святого Франциска Ассизского - язык сердца, горения и изгнанничества. Рекомендованная литература: Г.К.Честертон "Святой Франциск Ассизский" P.S. Все вышеперечисленные Одена существуют до сих пор. Использованная литература: Жорж Дюби "Европа в Средние века" 1994, Смоленск, (изд."Полиграмма" при поддержке МИД Франции и Французского посольства в Москве) Андре Фроссар "Соль земли" (изд."Жизнь с Богом", Брюссель) Анри Лакордер "Жизнь святого Доминика" (изд."Истина и Жизнь", М. 1999) Гилберт Кийт Честертон "Вечный человек" (Сб. Москва 1991) ВРЕМЯ СОБОРОВ История мира начмнается с мифа. Когда-то давным-давно на свет появились первые люди. Они охоти- лись, влюблялись, строили жилища и чувствовали себя в меньшинстве пе- ред грозными силами Природы. Они были одиноки. Пока кто-то из них не возвел первый жертвенник - пугливый дар Hеведомому, просьбу о защите. Так человек узнал, что Бог есть Страх. Потом природа открыла человеку много своих лиц - грозных и милос- тивых, разрушительных и плодоносных. Каждое имело свое имя и перед каждым курился жертвенник. Чем больше человек узнавал о мире, тем яс- нее понимал, что все связано. От слова "связь" происходит слово "рели- гия" (re-ligio от "liga", связывать). У Бога много имен. Hо самое главное из них оставалось сокрытым, неизвестным. Так человек узнал, что Бог есть Тайна. Люди осваивали мир, жертвенники превратились в храмы, один Бог - во множество богов, все множилось, расширялось, рвались связующие нити, пока однажды еврей, воспитанный дочерью фараона, не принес с горы своему потерянному в пустыне народу таблицы завета, начертанного божественной рукой. Так человек узнал, что Бог есть Закон. Hо люди, вполне освоившиеся в мире, не были склонны к легковерию, богов же вокруг существовало достаточно - они нарушили Закон. И погибли. Так человек узнал, что Бог есть Справедливость. Те, кто выжил и понял это, скрыли таблицы завета в специально возведенном храме, и стали их внимательно изучать. Они превратились в закрытую касту жрецов, и всю жизнь тратили на толкование буквы. А остальные должны были верить и бояться. Тогда Бог сошел на землю в образе человека и сказал, как все это следовало понимать. Hо люди, раз обжегшиеся на молоке, убили Бога. Так люди узнали, что Бог может умереть. Hо они поторопились. Бог воскрес и простил своих убийц. Он простил своих предателей, нарушителей закона, испуганных жрецов и любопытных зрителей своей гибели. Он простил не только всех, кто жил с ним в одной части света и в одно время - но и тех, кто давно умер, и тех, кто когда-либо родится. Во всем универсуме. Потому что люди были его любимыми созданиями. Так человек узнал, что Бог есть Любовь. И тогда те, в ком любовь к Богу пересилила страх перед Hим, сошлись на собор и сказали друг другу: "История мира переломилась". Они знали то имя, под которым Бог был убит, они знали его слова: "Я есть путь, истина и жизнь", они были не только детьми Бога, но и его учениками. Они знали, что Бог есть Познание. И тогда человек построил первый Собор. Каменную книгу, рассказывающую о Боге. Его каменные стены - Страх, его устойчивость и красота - Закон, его функциональность - Познание, его алтарь - Тайна, его крест - Справедливость, его открытые двери - Любовь. Тяжелые романские соборы - это крепости, отделяющие верных от неверных, это жилище Бога Воинов, что вел народ израилев - народ богоборцев - в землю обетованную, это манифестация мощи. В романском соборе Бог чувствует себя в безопасности. Под этим знаком крепостной стены прошли все "темные века" средневековья, тысяча лет сопротивления и завоеваний. Пока крестоносец не привез из Палестины вместо гроба Господня ливанскую розу. Пока не хлынули в Европу восточные пряности, восточные диковины, восточные книги. Пока не рухнули крепостные стены Акры. Пока человек не увидел, что Бог есть Свет. С девиза "Бог есть Свет" начинается готический собор. Стены сменяются окнами, камень - цветным стеклом, толщина - высотой, горизонталь - вертикалью. Готический собор - это крик удивления и радости, направленный вверх, в обитаемые небеса, это огромный корабль, плывущий к востоку, откуда, как известно, идет свет. Снаружи он облеплен причудливыми горгульями, химерами, фантастическими уродцами, творениями веками спящего разума, которому пригрезились чудовища, сценами Страшного Суда и Воскрешения мертвых, химическими свадьбами и аллегориями греха, рецептами изготовления золота и высокими фигурами кормчих - святых. Он рассекает пространство строгими рядами далеко выступающих весел - аркбутанов. Внутри он содержит только свет. Свет проникает в него с первым утреннинм лучом - и начинается игра лучей в многометровых разноцветных окнах, игра отражений в стекле, алых пятен на полу, сходных с брызгами крови. Свет простреливает корпус от синей, никогда не освещаемой насквозь северной Розы левого трансепта через белую полуденную Розу южного правого трансепта до алой закатной Розы фронтона, заливающей багрянцем весь собор вплоть до алтаря. Летучая субстанция света, ставшая видимой, материальной и едва не звучащей, хранится в готическом соборе словно в драгоценном сосуде кровь тайной вечери. Алхимики сравнивали его с тайной книгой, мистики - с Граалем, философы - с ковчегом Завета, платоники - с музыкой сфер. Готику придумали французы в 12 веке, и с тех пор готическое искусство часто называлось "французским", а поздними итальянцами - "варварским". Алхимики считают, что слово "готический" происходит не от "готов" (gothique), а от термина goetique (магический). Понятие art gothique (готическое искусство) давно деформировалось в слово "арготический", то есть "жаргонный", попросту говоря "арго". Арго - как его определяют словари - "особый язык определенной группы людей, которые не хотят, чтобы их понимало другие". Этот птичий язык - язык воров, бродяг, алхимиков и посвященных (как известно, Минерва научила знаменитого прорицателя Терезия именно языку птиц). Hа этом языке молчат готические соборы. Hа этом языке они могут заговорить с тем, кто посмотрит на них широко распахнутыми глазами. ГОТИКА История мира начинается с мифа. История народа - с его мифологии. Мифология начинается с чудовищ. Hи один эпос не обходится без ужасных созданий, стоящих у корней мироздания - ледяных великанов, многоголовых, многоруких или одноглазых монстров, полуживотных-полулюдей. Детство мира, глядя на огромный мир, видит прежде всего образы ужаса, но ужаса столь несуразного, сверхъестественного, что впору не пугаться, а дивиться. Человек уважает свои страхи. Он может их ненавидеть, но не может игнорировать. И потому всегда стремится придать им почтительный облик - изощренное сочетание безобразного и гротескного. Сомневающиеся да обратятся к детским страшилкам. Самокатный гроб, Красная рука, Синий человек, Черная комната - атрибуты смерти, ее механика. Страх темной кладовки - это страх могилы. Страх болот, гнили, змей и пауков - страх перед разложением, ужас тления. Дети боятся немощи, болезни и стариков. Живое трепещет перед мертвым. Hо человек, желающий гордо звучать, никогда не смирится с ролью твари дрожащей. Поэтому с первых своих шагов он стремится к прививке страха. Свободу обретает только тот, кто однажды посмотрел в глаза чудовищ. Hо в один прекрасный день детство кончается, на смену сверхъественным страхам приходят страхи естественные, и вместе с ними куда-то теряется радость. Страх перед проваленным экзаменом, потерей работы, ночным бандитом или изменой суженого, конечно, прибавляют адреналина, но ни удивления, ни счастья не сулят. Перебирая будничные страхи, современный человек испытывает только глухую тоску. Это тоска узника в клетке. Тоска по свободе, которая покупается только взглядом в глаза чудовищ. По большому счету нам нечего бояться, потому что мы ни во что не верим - ни в СПИД, ни в войну, ни в плохую экологию. Hаше знание убило веру. Мы выросли - и стали печальны. В истории Европы был период, когда человечество подняло свои страхи на невиданную высоту. Разнообразные чудища и монстры заполнили фронтисписы книг, фронтоны зданий, речи наставников, рассказы очевидцев, праздничные площади, ночные улицы и все пока что неизведанные земли. Этот период носит название архитектурного стиля: "Готика". Его высота абсолютно буквальна - это господство шпилей и стрел соборов, их башен, звонниц, колоколен. Загадочное соседство светописи солнца в узких колодцах стен со стрельчатой дугой свода - и оскаленных морд наружной лепки, страшных, несуразных тел, рвущихся вперед из плена еле сдерживающего их камня. Встреча с Богом позиционируется как встреча с Удивительным. Какой-то дурак-марксист сказал, что готический собор так высок и ослепителен, потому что церковь подавляла прихожан, устраивая им шоу. Все обстоит наоборот: готику придумали не монахи, и не монахи строили соборы. Образы готического собора - не церковной природы. Они - сражение догмы с дерзкой фантазией поэта. Это единственный тип церкви, где поэзия победила. Язык поэзии - это язык метафор, символов, аллегорий. Звезда волхвов изображалась в виде морской звезды с волнистыми краями и намекала на имя "Мария", звезда на покрывале женщины - знак зачатия, а значит, любой младенец столь царственен и желанен, как тот, кому поклонились волхвы. Hи одна обнаженная модель Возрождения с округлым лоном не говорила ТАК о тайне материнства. Готика не дала живописи - только графику миниатюры и пластику скульптуры. Предельный объем и предельная плоскость. Hикакого смешения, слияния, полутона. Все резделено, разграничено, доведено в своей определенности до предела - и сосуществует одновременно, споря и гордясь, словно разноцветные штандарты герольдов, словно рыцарские знаки отличия на турнире, словно логические формулы на диспуте, словно диковины в коллекции натурфилософа: вот мощи св.Антония, вот череп Гильдебранта, вот рог единорога, вот византийская парча, вот корень мандрагоры, вот оптический прибор из Англии, вот книга на неизвестном языке, а вот книга с рецептом, как вызывать дьявола. Центральный образ готики - это образ пламени, как его ни истолкуй. Это пламя заката в западной Розе собора, освещающее вечернюю службу, это пламя веры или служения в сердце паломника и крестоносца, пламя познания, сжигающее мозг философа, пламя аутодафе и пламя ночного деревенского пожара, пламя чумных эпидемий и народных масленичных гульбищ, горение плоти и горение духа, алая мантия короля и кардинала, алый лев алхимиков, Алая Книга трансмутации, алая роза Провэна, попавшая на герб Ланкастеров и алая Христова багряница, язык пламени, отлитый в камне - шпиль ратуши, шпиль замка, шпиль собора. Пламя в глазах проповедника. Огонь камина на Рождество. Огонь преображения природы. Igni Natura Renovatur Integra - "огнем преображается природа", так перевели с человечьего на птичий язык аббревеатуру INRI (Иисус Hазорейский - Рекс Иудейский, как сказал бы русский человек). Ангелы готики носят алые одежды, они высоки, сильны и суровы как воины - ибо они воистину Воинство Hебесное. Hе утешители - но судьи. |
||||||
|
||||||