Автор

Проза

Искупление

Комната была просторной и богато обставленной, что говорило о немалом достатке ее хозяина. Середину занимал массивный дубовый стол, почерневший от времени и накрытый вышитой скатертью. Вокруг чинно стояли стулья, готовые в любой момент принять человека. Несколько сальных свечей наполняли комнату нереальным колеблющимся светом.

На мягком ромейском диване полулежал человек. Хозяин этого дома. Он был грузен и стар – сеть тонких морщинок избороздила лицо. Под глазами темные круги от недосыпания. Одежда знатного боярина сейчас помялась и висела на нем бесформенной хламидой.

Зачем я вернулся сюда? Лучше остался бы в Царьграде. Нет, там я точно бы умер. А здесь? Что же я хочу найти на осколках прошлой жизни? Смерть? Нет, искупление.

На дворе вдруг раздался какой-то шум. В ворота мощно ударили, тут же забрехала собака, послышались чьи-то незнакомые голоса. Разбойники, как пить дать разбойники, подумал боярин, осторожно приподнявшись, чтоб не разбудить радикулит, подошел к окну.

В темноте подслеповатые глаза видели плохо, но все же различили чью-то массивную фигуру возле запертых ворот. Наконец из дома вышел с чадящим факелом в руке Матвей. Только бы не бандиты… Старый слуга, привезенный из Царьграда, подошел к воротам. До боярина донесся знакомый сильный голос.

-  Кто такие? Чего ломитесь, аки звери лесные?

-  Мы витязи. Едем с дальнего кордона в Киев и просим остановиться на ночь, - от этого голоса так и повеяло силой. Боярин сразу представил молодого воина на взмыленном жеребце с огромным окровавленным мечом в высоко поднятой руке. Да один такой может порубить всю челядь, а потом и до меня добраться. И словно почувствовав настроение хозяина, Матвей сказал.

-  А почем я знаю, что ты витязь? Вдруг ты упырь кровожадный или бес нечистый, а может и ырка?

-  А я вот сейчас ворота-та сломаю и покажу кто я на самом деле. Так что если не хочешь этого, отворяй ворота. Могу поклясться, что никого не тронем… Если конечно нас кто словом или делом не обидит.

Фу, не бандиты. Слава Богу!  Те бы не стали так разговаривать, да еще и клятвы давать. На Руси, в отличие от Константинополя, до сих пор слово крепче кремня. Значит не стоит перечить, а то чего доброго еще и разъяряться да поубивают всех без разбора.

-  Матвей, впусти дорогих гостей, - крикнул он из окна.

Старый слуга поклонился – глупый обычай, который боярин так и не сумел вытравить из услужливого Матвея за все годы жизни в Константинополе – и подошел к воротам. Загремел отодвигаемый засов, скрипнули петли, и в образовавшийся проем въехали двое витязей на могучих конях.

Первый на крепком скакуне, таком же рыжем как и он сам блистал начищенной кольчугой и чудовищным клевцом, прикрепленным на поясе. Второй на черной как ночь лошади. Есть ли у него доспехи, боярин не заметил – незнакомец кутался в теплый шерстяной плащ.

Воины легко соскочили с седел.

-  Ну, где у вас конюшня? – спросил первый.

-  Давайте лошадей, я отведу, - предложил Матвей, но воин так и ощерился.

-  Чтобы я доверил своего коня какому-то слуге? Да он тебя скорее затопчет, чем пойдет следом. Веди давай.

Матвея невозможно было вывести из себя. За долгую жизнь он наслушался оскорблений и свою долю барских плевков тоже получил, поэтому невозмутимо попросил:

-  Следуйте за мной, уважаемые рыцари.

-  Нет, ты слышал, он нас рыцарями обозвал, - обернулся рыжебородый к своему товарищу. – Нас, могучих защитников земли Русской сравнил с какими-то германскими, если можно так сказать, воинами, которые от страха перед нами напяливают все железо, которое только найдут в своем имении! У них даже лошади в броню закованы под самый хвост, - презрительно добавил он и любовно похлопал своего коня по морде, но все же пошел за сгорбленным слугой, но не угомонился – боярин еще слышал невнятный, чему-то возмущающийся голос.

-  Светлана, крикнул он, - давай собирай на стол. И поживее.

***

Топая так, что трясся пол,  дружинники ввалились в горницу. Оба поперек себя шире, смотрят надменно, будто к себе домой пришли. На первом, том, что с огненно-рыжей бородой, поблескивала начищенная кольчуга. Устрашающего вида клевец он оставил с лошадью, только массивная рукоять меча выглядывает из-за спины. Второй оказался не менее широк в плечах, но оружия и доспехов не имел – то ли снял, полагаясь на хозяев, то ли пренебрегал вовсе. Лицо его, скрытое в тени капюшона было словно из гранита высечено, а глаза сверкают как две молнии.

Боярин широким жестом пригласил гостей проходить в комнату.

-  Сейчас подадут на стол. Эй, Светлана, поживее, витязи ждут.

Сам он поспешно бухнулся на пышные подушки, заботливо поданные слугами.

-  Эх, годы мои не те, чтобы посредь ночи вскакивать. Устраивайтесь, гости дорогие, меня величать Федором…

-  Православный чтоль? – хриплым мощным голосом осведомился рыжебородый, ерзая на стуле – пытался устроиться поудобней.

-  Так уже почитай десять лет как истинную веру принял. В самом Царьграде, - в его голосе прозвучала нотка скорби.

-  Так ты ромей! Чего ж на Русь потянуло? Небось шпионить, а?

-  Что ты, что ты! Упаси Господь, - боярин поспешно перекрестился. – Я ведь истинно русский, только прожил пол жизни в Константинополе. А сюда приехал на старость лет, чтоб помереть на родной земле.

-  Слышь, Олав, он помереть у нас надумал. Да какой ты русский теперь? Пол жизни в Царьграде прожил, значит ромей! Еще сюда приехал землю нашу тушей своей нечистой осквернять!

-  Не оскорбляй хозяина, Ратибор, - тихо сказал второй гость, так и не снявший капюшона. Голос его хоть и тихий, а пронесся по просторной комнате подобно раскату грома. – Прости его достойный Федор – неделю с седла не слезали, а до этого на кордоне воевали, набеги степняков отражали – озлобился он малость.

-  Да что вы, разве я не понимаю. Конечно не обижаюсь.

-  Еще бы, Христос учит смирению! – мрачно гаркнул Ратибор.

-  И это тоже, - тихо подтвердил боярин.

В комнату вошла Светлана с широким подносом в руках. Ратибор не упустил возможности ухватить за задницу красивую девку. Служанка от неожиданности вздрогнула, крышка одного из блюд съехала, с противным дребезжанием запрыгала по полу. По комнате мигом поползли дурманящие запахи жареного мяса, острых специй. В считанные минуты стол был накрыт и воины, оживленно потирая руки, начали трапезу. Руки так и мелькали, отправляя в рот зажаренных курей, зайцев, заливая все вином.

Какое-то время они насыщали желудки, только причмокивая от удовольствия, но вскоре от избытка вина, язык стал развязываться. Точнее развязался он только у Ратибора, который начал рассказывать байки как они гоняли хазар от границ, как однажды сами сделали набег в степь, поубивали воинов, а детей и женщин продали. Олав сидел молча. Ел неспешно, обстоятельно, вином не пренебрегал, но и не излишествовал.

Воздух в комнате потяжелел, становясь все больше похожим на кабацкий. Федор не знал сколько прошло времени. Вина он пил мало – возраст не тот, поэтому не захмелел.

За окном все так же стояла беспросветная русская ночь.

-  Неплохо живешь, хозяин, - пытаясь обнять Федора, начал Ратибор.

-  Да, наверно. Вам правда повезло, что я перед переездом приказал запастись едой.

-  Так ты только вселился?

-  Даже охрану не успел нанять, - развел Федор руками.

-  Ну ромеи, а! Жить без телохранителей не могут! Значит недавно ты тут?

-  Первый день.

-  Вот ведь! И здесь невезуха. Значит не сможешь нам помочь, - огорченно промычал Ратибор и потянулся за очередной тушкой кролика.

-  А в чем дело?

-  Вопросик один. Ма-аленький такой, - заплетающимся языком ответил Ратибор, - что это за головешки мы видели верстах в пяти к югу? – от этих слов Федор невольно напрягся, в глазах появилась гнетущая тоска. А воин все не мог остановиться. - Славный наверно костер запалили, а, Олав? Я даже поспорил с ним, что это были велеты, - подмигнул он хозяину, мол подтверди, в долгу не останусь. - Эй, да он спит, ты только посмотри на него, а еще всю дорогу похвалялся, что викинги перепьют всю Русь да воевать пойдут!

-  За собой следи – вон язык по столу скребет. А я слушаю.

-  Он слушает!.. – возмущенно рявкнул Ратибор. – Эй, о чем это мы? А, да, че там за головешки, у?

Федор молчал. В горле разом пересохло, он резко схватил кубок, залпом выпил. Он не слышал о чем говорили воины - перед глазами застыло другое лицо.

Ольга. Она кричит.

-  Дерись, трус!

Свист стрел. Не хочу! Вырываюсь из ее рук. По щекам бегут слезы.

-  Стой! Ты же человек? – в ее голосе не остается убежденности, она спрашивает. – Как ты можешь?

-  Я человек… - кричу я, но голос срывается до шепота, - мне дорога жизнь…

-  Что? – она отступает на шаг.

От частокола слышны проклятия умирающих. Скорее, скорее! В темных глазах девушки полыхает гнев.

-  Ты – предатель! Ты – трус! Ты… не человек!

В ее узкой ладони появляется нож. Лицо смертельно побелело,  но в глазах застыло ледяное спокойствие и глубокая печаль.

-  Ты предал нашу любовь, - голос бесцветный, я отступаю на шаг. - Ты трусишь защищать Родину, - еще шаг. - В тебе не осталось ничего человеческого, - я побежал…

-  Вот так, вот это по-нашему, - порадовался за боярина Ратибор и наполнил свой кубок. – А что с головешками?

Почему он спрашивает? Почему? Неужели что-то знает? Нет, не может быть. Там все погибли. Все. Все! Но почему этот нажравшийся ратник так упорно спрашивает. Ишь уставился, щас дыру просверлит.

Федор ощутил как неприятные комочки муравьев привычно зашевелились под рубахой. В горле как в пустыне, а руки подрагивают как у старика или пьяницы. Отвечай же, чего ждешь? Отвечай, не трясись, ничего он не знает, просто любопытно, ведь он же поспорил.

-  Там раньше был город, - просипел Федор, закашлялся, глотнул вина и продолжил. – Даже не город, а так, маленькая деревня дворов на двадцать. Правда, богатая – земли тут хорошие, дивно родили, да и с купцами проезжим приторговывали. Ну и во время набега степняков погибла. Все печенеги порушили да пожгли.

-  Да, знатно степняки порезвились. А вот если бы мы тогда были на кордоне – не допустили бы иноземную заразу!

-  Тогда кордонов еще не было.

-  А чего это ты так прекрасно осведомлен обо всех здешних делах, говорил же, что только вчера приехал?

-  Я… я…

-  Почему ты побежал? – спросил вдруг Олав.

-  Побежал?.. Я не…

-  Как ты мог предать?

-  …

-  Почему ты перестал быть человеком?

…Все кричат. Неужели Они ворвались в город? Что-то рушится, падают тела. Горящий дом. Внутри грохот. Скорее! По стенам взметнулись ярко-рыжие языки пламени, грохнуло. Бревна в снопах искр рухнули на дорогу, закрывая путь.

Бежать! Ольга… Нож метит в сердце. Я перехватываю тонкую руку, и он летит в нее.

Потом ничего.

Человек умер.

Видение мелькнуло перед глазами, но шрам на сердце, не заживающий все это долгие годы взорвался болью. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Фигуры гостей расплывались.

-  Ты мертв, - сквозь пелену сковавшую сознание до него донесся ровный голос только что пьяного Ратибора.

-  Почему ты здесь, когда она давно там вместе с погребенным духом Эйнара? – Олав подступил к самому лицу, но Федор видел только ярко блестящие, как молнии глаза.

-  Я не человек… - губы ватные, непослушные, как у мертвеца. – Предатель… Я должен быть там.

***

Ночь распахнула перед ним свои объятия. Он рухнул в кружащийся водоворот бледных огоньков и осторожных шорохов. Со всех сторон нависали горбатые тела деревьев, тянущих скрюченные жадные узловатые пальцы.

Дом остался позади. Не надо больше уюта. Не хочу! Свободы!

Вот и город. Черные скелеты домов. Обуглившиеся жерди заборов. Его влекло вперед к той цели, о которой он не мог забыть не в Царьградском дворце, не в русском доме.

Небо раскололось оглушительным раскатом грома. Ослепительно сверкнула молния, озаряя на миг капище нереально призрачным светом. В застывшем воздухе разлился запах приближающейся грозы.

-  Перун уже рядом. Он хочет узреть жертву, - серый, бесцветный голос ворвался в сознание, затопил, проник в саму суть. – У тебя есть шанс исправить ошибку сделанную в тот день.

Федор сорвал с шеи золотой крест, швырнул под ноги, втоптал в пыль. Я не Федор, не Федор. Я Эйнар, погибший на этом самом месте, когда убил ее. Я не жил, даже не существовал. Я был мертв.

-  Ты жив сейчас! Исправь ошибку!

-  Я жив. Я человек. Молю тебя Ольга, прости! – взвыл он и рухнул на колени.

Яростно взвихрился ветер, в разрывах туч блеснула молния, высвечивая на миг жесткое, будто из камня высеченное лицо Олава.

-  Спасибо, Перун, ты примешь жертву!

Какой восторг, ликование. Словно гора рухнула с плеч. Он вздохнул свободно, на глазах застыли слезы, но он улыбался. Нож вышел из ножен легко, будто только этого и ждал.

-  Прими последнюю жертву на этом капище! – выкрикнул он и вспорол горло. Кровь брызнула тугой струей, окропляя обуглившиеся столбы. Как хорошо, успел подумать он и увидел, как из одного из идолов вышел Ратибор. Он улыбался, а рыжая шевелюра развевалась по ветру, словно огненная. Видение расплывалось. Ратибор вспыхнул как хорошо просмоленный факел и обнял Эйнара.

-  Спасибо, Огонь… - прошептали его мертвеющие губы.

Ваше мнение