Пресс-конференция в Петербурге.
Презентация альбома "Мельницы" - "Перевал"
Часть третья
Чус топлесс, Хелависа в сарафане и порция экзистенционализма



У вашей скрипачки Инны Бурлаковой очень хороший голос. Почему мы так редко слышим, как она поет?

Хелависа: Ну, во-первых, потому что она не вокалистка, а скрипачка.

Чус: Кто ж на скрипке то будет играть?

Хелависа: И ей, в принципе, не очень интересно это. Она не хочет петь, она хочет играть на скрипке. И она, я считаю, права. Если чего-то не хочешь, то лучше этим не заниматься. У нас народ поет для прикола обычно на «новогодних капустниках». Там пели все, даже те, кто петь не может. Мы вот с Лешей были котом Базилио и лисой Алисой.

А у вас одна манера вокала, та, что мы слышим на альбоме, или вы можете петь по- разному?

Хелависа: Я умею петь таким… кантри-хипповым, американским с хрипотцой вокалом, умею петь рок-эстрадным, который вы слышите на альбоме, умею петь ирландским фолковым вокалом. Ирландско-фолковый вокал совсем другой. Там другая подача, другое дыхание. /* поёт */

Да, совсем по другому. А что вы сейчас нам спели?

Хелависа: Это ирландская песня, текст был написан в 17 веке, когда была написана музыка непонятно. Но, судя по мелодике, она тоже достаточно старинная. Обычно такие песни поются либо «a capella», либо под какой-то расслабленный акомпонимент: арфу, гармонь.

А вам нравится Enya?

Хелависа: Нет, мне нравятся больше другие. Мне нравится Мэри Блэк. У Enya совсем все размыто. Что у нее, что у Майры. У них слишком много субтонов. Пережали. Хотя если ранний Clannad послушать, то голоса-то вполне чистые. Но они, видимо, решили, что будут петь на субтонах. И так и поют. Поэтому из ирландок мне намного больше нравится Мэри Блэк, и в группе «Дану» есть чудная девочка. Это песню я как раз от нее выучила.

Такой личный вопрос… вы сказали, что у вас есть в Петербурге квартира, в Москве есть. А где чувствуете себя дома?

Хелависа: Ой, вы знаете у меня такое пространство … какое-то фраевское. Со мной постоянно происходят вещи как в книжках Макса Фрая. Поэтому в некоторых аспектах я не чувствую себя дома нигде. А в других аспектах, которых большинство, я чувствую себя дома везде. И вообще Европа, на самом деле, очень маленькая часть света.

Все-таки… может есть какой-то предмет или человек, который нужен, чтобы ощутить себя дома?

Хелависа: Нет, это не предмет. Вы знаете, просто есть города и места, где я себя чувствую как дома. А есть места, где … ну никак. Если я просто перечислю города, которые мне близки, то может быть что-то станет понятно. Я люблю Москву, Петербург, Тбилиси, Таллин, Прагу, Барселону и Лондон, Копенгаген.

А Париж?

Хелависа: Нет. Не чувствую себя там дома. То есть мне нравится Париж: красиво, хорошо и весело… но не Париж, не Мадрид…

Чус: Просто у каждого места есть своя энергетика.

Хелависа: Дублин, если там как-то организовать энергетику вокруг себя. И если уезжать на выходные в countryside, то тогда нормально. Безвылазно там сидеть не очень хорошо. Но самые любимые города, конечно, Тбилиси и Барселона. Тбилиси просто самый мой любимый город на свете. Я не знаю, что между всеми ними общего. Наверное, что-то есть. Хитрые кружевные балкочики Тбилиси, сумасшедшие дома Гауди в Барселоне. Широкие улицы, птички в клетках, которые висят около магазинов. Мне нравится, когда вокруг есть народ, только не совсем толпа, и какой-то «ритм» есть. Есть понятие ритма в архитектуре, и я его чувствую.

Интересно, понравится ли вам в Греции

Хелависа: Посмотрим. Там я еще не была.

Говорят, вы знаете чуть ли не все европейские языки

Хелависа: Все не знаю, это невозможно. Русский знаю…

Чус: Русский матерный!

Хелависа: Ага, без словаря.

А случаются разговоры на русском матерном на репетициях?

Чус: Да, бывает, конечно.

Хелависа: Мы не ханжи… Английский, французский, датский, ирландский, могу объясниться по- испански, -валлийски, -немецки и -исландски. Много древних языков знаю, но это уже для науки.

А на каких языках пишете стихи, кроме русского?

Хелависа: Я, наверное, могу писать по-английски. Ведь, в принципе, я могу на нем думать.

Чус: Я не думаю, но могу писать по-английски. Я писал.

Хелависа: Я помню, кстати, да.

А может, на английском бы проще получилось

Хелависа: Да дело не в языке, дело в эмоциях, которые вкладываешь в текст.

Чус: Язык не облегчает и не затрудняет – это инструмент.

Хелависа: У нас с Лешей вообще разные стихи. У меня очень много звукописи, я делаю новые слова. Словотворческий-мифотворческий процесс. Я, как глину, язык леплю. Корежу, разрываю…

Чус: А я на образах больше. У меня язык очень четкий и словарно правильный, а вот образы уже…

А прозаические опыты у вас есть?

Хелависа: Прозаические опыты идут. Редко, потому что времени не хватает. И прозаические опыты обычно …

Чус: Когда презентация твоей книги?

Хелависа: Недавно, между прочим, вышел новый перевод «Ирландского цикла», такая зеленая книжка. Там моих семь или шесть переводов. А свои я пишу так: мне что-нибудь приснилось, и я села и записала. Сочинять я ничего обычно не сочиняю. Сижу как паук в центре паутины, ловлю колебания, в каком то другом мире мега-муха наступила на край моей паутины и я чувствую, что она там делает.

Вайт Игл: К следующему альбому выдашь прозы для буклета?

Хелависа: Ладно.

А почему ваша проза не так известна?

Хелависа: Потому что я к ней очень критически отношусь. У меня очень много, как у Козьмы Пруткова, «из ненаписанного». Кусочки всякие. Я, как Маяковский, хожу с катышками бумажными в кармане.

Чус: Это будет моя третья книга, вторую я решила не писать.

Хелависа: Да, да, да. Совершенно верно.

Случается ли вам в своей жизни делать глупости?

Чус: Постоянно. Так много глупостей, что трудно выбрать.

Хелависа: Вот я, например, была блондинкой одно время.

Чус: А чего тут глупого-то? /* хохот женской части аудитории */ Нет, я правда не понял.

Хелависа: Блондинкой быть очень сложно, Леш. Сложно и муторно.

Чус: Ну мне, конечно, сложно даже попробовать…

Вайт Игл: Это в смысле «Идут люди, говорим о шмотках».

Хелависа: Да-да-да.

Чус: Ну, не знаю… ну ладно, поверю.

Снова вернемся к музыке. Как вы относитесь к Пелагее?

Хелависа: Я хорошо.

Чус: Да, у меня, в общем, тоже хорошее отношение.

А может ли она создавать вам конкуренцию?

Чус: Нам? Да ну что вы. Я вообще не понимаю, что такое конкуренция в музыке. Просто непонятно. Мы же не шашлыком торгуем. Если человек начнет слушать Пелагею, он что - «Мельницу» перестанет слушать? Проблема может возникнуть только в одном случае – если в один день два концерта.

Ну, а покупка диска?

Вайт Игл: Сегодня не смог купить, купит через месяц.

Чус: Ну да, диск выпустили и будут допечатывать и допечатывать. Так что всегда купить можно. У CD-land нет какого-то фиксированного предельного тиража.

Вайт Игл (Чусу): Есть, но очень большой. Загляни в свой контракт.

Чус: В общем, настоящей конкуренции тут быть не может. Это особый товар.

А вдруг она захочет сделать что-то в вашем стиле?

Хелависа: Да ну что вы, у нее совсем другие культурные пласты.

Чус: Мы с ней не знакомы, но мне не кажется, что она такой человек, который станет что-то клонировать. Судя по тому, что она до сих пор делала это всё в достаточной степени оригинально. Конечно, как все пользуется какими-то чужими идеями и наработками. Но всё самому и нельзя придумать. У нее оригинальный продукт, с чего ей вдруг так изменяться? Пелагея культивирует такую сибирскую манеру пения.

Хелависа: Если мне будет очень надо, я, наверное, даже спою как она. Я могу петь казачьи песни. Корни-то есть. Но зачем?

Чус: А она, наверное, вполне может изучить ирландский вокал – вокальная техника у нее хорошая. Но смысле в этом никакого. Мы никак не займем ниши друг друга.

Вайт Игл: Насчет ниши… когда работали над альбомом, да и раньше, я уже три года с группой работаю, я всё время пытался найти хоть что-то похожее. Перебирал известные и неизвестные группы. Нету.

Чус: И как-то оно и не появляется. Часто случается, что кто-то находит что-то удачное, а потом появляются люди, которые копируют. Может, мы просто еще не доросли до момента, когда нас копировать начнут? А, может, по какой-то причине не получается?

У вас еще звездной болезни нет

Хелависа: Да, пока мы не стали требовать красные занавески и коврики в гримерку.

Но идея с «не курить» хорошая, мы приветствуем

Чус: На самом деле некоторые обижаются. Хорошо будет, если вы напишите. «Как так не курить? Что это за понты?”

Хелависа: Да, даже на форуме пишут. «Что за понты, хочу курить и буду».

Чус: На самом деле не понты. Мне, например, не очень мешает. А у Наташи аллергия на табак.

Хелависа: Я не могу. Если Red Club – он маленький. Там даже, если один человек курит, я чувствую. Кислорода и так мало, он долетает, я открываю рот и мне в легкие «ыыы…». Мама дорогая. Я помню, мы пели, я допевала песню со слезами на глазах. Кашель душил.

Чус: Кто-то, по-моему, решил, что ты расчувствовалась.

Это же хорошо!

Чус: Было какое-то такое замечание: «Хелависа, когда пела эту песню, даже заплакала». Настолько проникновенно было.

Вы перечисляли огромное количество европейских городов. Это личные ваши поездки? Или группы?

Хелависа: Личные, да. Пока группой в Европу не ездили. Мы хотим, очень. И, может быть, этим летом мы поедем в Тбилиси.

Чус: Нас хотели пригласить во Львов, в Германию. Но не срастается пока. 10-11 человек нас получается. Тяжело. Это всё тоже вопрос с пиарщиками; того, чтобы нас узнали. Нас приглашали люди, которые работают на радио, в оргкомитете фестиваля. Но всё это пока не очень серьезно, на энтузиазме. Они не являются концертным агентством. Поэтому мы пока никуда и не едем. На самом деле и в Петербург мы в первый раз приехали точно также. Толя Панов просто нас вытащил буквально. Где-то, как-то, услышал. Сам связался, сказал: «ребята, я хочу вам организовать концерт». Он никакое ни концертное агентство. Складской работник тогда был, в компьютерном магазине. У него не было ни связей в клубах, ничего. Он пошел, везде договорился, взял денег со своей зарплаты, купил нам билеты, поселил в свою квартиру, и после этого был концерт. Самое интересное, что концерт еще и прибыль какую-то принес. Пришло человек 200 народу. Несмотря на то, что в последнее момент пришлось менять место проведения концерта. За часа четыре, кажется, его перенесли в другой ДК, на другую станцию метро. В том, первом ДК, был пожар или что-то такое.

Вот поэтому и фолк-РОК группа

Чус: И в итоге, все равно, туда пришел народ. Мы когда ехали вообще не знали – а знает ли нас кто-нибудь в Питере? Вот и Шерхан тогда с нами познакомился, кстати.

Расскажи впечатление о том концерте

Шерхан: Помню, что когда я первое отделение слушал, мысль была: «ну так, вроде ничего». А со второго меня как раз и «проперло». Поехал в Москву на концерты.

Чус: Впечатление от того концерта, конечно, не могло быть адекватным. Там скромненький зал ДК с очень скромным аппаратом был. Мы совершенно сами не представляем, как мы в зале звучали. Народ колбасился страшно. Змейки были по залу. Видимо потому, что люди знали музыку. Они, видимо, представляли, как это должно звучать. И прыгали в соответствии со своим внутренним представлением. Мы же ничего не слышали. Нам было совершенно непонятно, что мы играем. Но были в нашей биографии и более страшные концерты. Помню первый концерт, на котором я играл: там звукорежиссера не было вообще. Он напился и ушел. Это был второй или третий концерт группы «Мельница». Была совершенно устрашающая отстройка, на которой все вопили «сделайте погромче в монитор». А потом кто-то говорит: «ребята, нет тут никаких мониторов». Это был 99-й год… на гитаре я к тому моменту уже давно играл, но с группой в первый раз. Я играю песни, которые я выучил только-только. И я понимаю, что я совершенно не знаю – где я нахожусь по партитуре, в каком месте мы играем. Я себя не слышу. Ориентируюсь только по вокалу. Поворачиваюсь и вижу страшные глаза нашего ударника, который смотрит на меня яростным взором. Я понимаю, что он, в отличие от меня, слышит что я играю. На сцене бывает очень странно – в одном месте ничего не слышно, в другом всё, в третьем – только то и это. Это была катастрофа. В Петербурге такого ужаса, конечно, не было.

А случалось петь что-то неожиданное, не запланированное?

Хелависа: Ну, во времена, когда мы выступали в клубе «Форпост» в середине концерта обычно был мой сольный выход. И ни я, ни кто другой заранее не знал, что я буду петь. Сейчас это перенесено на мои сольные концерты. Я могу спеть что-то своё, а могу, просто, если захочется, всё что угодно: «Тёмную ночь», Новеллу Матвееву… Ну вот наши новогодние капустники, про которые мы говорили, но это такой запланированный сюрприз. Вот в последний раз Леша был очень хорош в роли кота Базилио в моем жилете на голое тело.

Чус: Ну не совсем на голое. Я был топлесс!

Хелависа: Угу, Чус топлесс, а у меня хвост лисий, перчатки и всё как надо.

А кто костюмы готовил?

Хелависа: Да мы сами. У нас костюмеров нет.

Чус: Жилетку я вообще в гримерке одел померить. Она не моего размера, и было очень смешно. Видно, что с чужого плеча снято.

Хелависа: Кот Базилио, нищий.

Чус: То, что надо, да. Спер где-то.

Возвращаясь к упомянутому где-то в начале разговора сарафану. А ведь был он когда-то. Мы даже фотографии видели

Хелависа: Я долго занималась исторической реконструкцией. До потери пульса шила всякую викингскую одежку. Шила-вышивала. На каких то конкурсах призы получала. И когда, в итоге, я стала выступать на сцене, я попробовала делать это в историческом прикиде. Но одежка богатой женщины викингского Дублина конца 10-го века - это длиннущая нижняя рубаха из домотканого шелка с вышитыми манжетами, поверх неё надевается верхняя туника из другого шелка с поддернутыми рукавами, поверх этого надевается скандинавский аналог сарафана, который не сшит по краям и шнуруется; всё это нужно закрепить немерянным количеством огромных фибул, повесить на себя пояс тесмяный, надеть ремень, на этот ремень повесить ножнички, ножик, еще что-то болтается. Петь в этом – невозможно. Тем более я, когда пою, не стою столбом, я двигаюсь. А в этом всём можно только степенно ходить.

Чус: Чем, собственно, и занимались богатые женщины викингского Дублина.

Хелависа: Да, так что я такие эксперименты быстро прекратила. Последний раз, когда я выступала в каком-то специальном наряде, был здесь же, в Петербурге, прошлым летом на фестивале «Морской перекресток» в Летнем саду. Но я там играла на арфе, а это совсем другое дело. С ней можно сесть хоть в каком угодно платье. Да и музыка, если честно, в «Мельнице» совсем не та.

Чус: Кстати, да, у нас же не аутентичная старинная музыка.

Еще немного об альбоме «Перевал». Что же он у вас, все-таки, такой мрачный-то получился?

Хелависа: Да потому, что мы пишем в состоянии стресса. И этот стресс мы и выписываем.

Чус: В состоянии аффекта. На самом деле, правда, стихи о чем-то грустном и философском - они ведь преобладают. Сам мир, он, с субъективной человеческой точки зрения, трагичен для человека. В мире много чего хорошего, но в нем изначально заложен элемент трагедии. Смерть как неизбежность: человек стареет со временем, всё разрушается. Ничто не вечно под луной. Эти мотивы бесконечны и есть у всех поэтов. И когда ты пишешь о сущности мира, тебе приходится на это ориентироваться. Потому что мир, по сути, не радостен. Объективно он нейтрален. Но весь мир держится на смерти и рождении, и мы ведь, фактически, ходим по костям. Это всё кости, кости и кости живых существ.
 

продолжение ->>