Пути героев

Работа: Двое

Начало

Рождение девушки

Было лето.

На деревню, раскинув мрачные сине-черные крылья, с моря летела Гроза. Белые искры метались из ее непрозрачных глаз, и страшный крик рвался из груди. Она вновь искала своего потерянного Сына, и от не проходящей боли кричала и рыдала, лились из ее посветлевших глаз потоками слезы, от бессильного гнева она избавлялась яростным стоном.

Люди попрятались по домам. Мать-Гроза не щадит их, ибо в своем бешенстве она забывает то, зачем ее создали. Они не высунутся, пока гнев ее не иссякнет, и не затихнут отголоски ее ярости в слезах.

Но в лесу, что окружал деревню, под деревом притаилась женщина. Она по глупости своей не заметила признаков приближения Грозы, и теперь прижавшись к теплой коре, тряслась и хрипела, молила богов защитить ее, и ее не рожденного ребенка. Было самое начало, но она побоялась идти, бежать, думая, что не успеет.

Гроза не успела разойтись, а женщина ощутила, что ребенок требует выхода. Она рожала не в первый раз, и знала, когда приходит нужное время,… так вот до срока оставалось еще два полных перерождений луны. И тогда рядом с ней были люди, а сейчас она одна…

Ее крик сливался с гневным плачем Грозы, и показалось ли женщине, что как будто кто-то стоял подле нее, подбадривал неслышно? Может Мать, все-таки, вспомнила, как рожала? Может, она вспомнила свое предназначение?

Тонкий звенящий приветствующий мир плач разодрал на мгновение грохот. Женщина отползла к дереву, прося у него сил, и благодаря Грозу за помощь… белая вспышка была ей ответом. И ярый стон. «Не сын, не сын», – плакала она, мчась прочь: «не сын, не сын».

Миру предстала девочка.

Рождение парня

Тихо.

Безумно тихо. Так тихо лишь на погосте, но и там не такая зловещая тишина, тишина предчувствия опасности, тишина перед гневным криком, перед словом, что ведет на костер.

Тишина перед бурей. Тишина перед штормом.

На волнах, покачиваясь, плывет кораблик, галера. Ритмично, едино вздымаются весла по бокам, пенятся, смеются волны, когда деревянные штуки людей врываются в их плоть. Они их накажут, но не сейчас, никому не удается безнаказанно трогать море. Наверно, очень сильными должны быть гребцы, чтоб с такой легкостью, как брать на руки пушинку-котенка, поднимать и опускать весла, и еще отталкиваться от непослушных волн.

Бессильно обвис белый парус. Нет даже легкого ветерка.

Кормщик отчаянно вспоминает ближайшие острова-малышки, и думает, успеет ли он до них дойти? Он не боялся шторма, сколько раз он смотрел с улыбкой на волны, вздымающиеся над его головой. Но теперь был другой случай. На его корабле были король и беременная королева, вздумалось же им прогуляться  в прекрасную погоду! Как он не хотел их брать, отговаривал, но король, он и есть король, а королева, она и есть королева, им не запретишь, даже если очень дурная идея придет в голову. И почему боги это терпят.

Нет, боги не терпели святотатства, и скоро на них налетит Она – Гроза. И у кормщика серели губы от ужаса. Нельзя женщине входить на корабль, тем более, беременной! Это гибель.

Черное небо рванулось на них, зашипело, засвистело над головами. А королеве вздумалось рожать. Кормщик стоял под сбивающим с ног ветром, под прибивающим к доскам палубы ливнем, и отчаянно, с каким-то безумием старался, чтобы корабль устоял, не поддался волнам, бешенству обкраденной Матери.

Он не думал ни о чем, ни о короле, ни о королеве, ни о рождающемся наследнике, только тупая мысль: не опрокинься, не залей, не ударь…

Свежий ветерок залез кормщику в ноздри, погладил там, успокоил. Обошлось. Как-то лениво, устало, что ли, покачивался растрепанный кораблик на угомонившихся волнах. Обошлось.

Миру предстал мальчик.

Основа

Путь девушки

Завывает, скулит за стенами ветер. Скрипят ставни. Там холодно. Белые льдистые пушинки метаются по улицам, забираются в проулки и тупики, оседая в сугробы. А здесь, в комнате на втором этаже дома семнадцать на улице Серых Вояк, здесь тепло: шипит в камине огонь, что любопытным рыжим глазом подсматривает в комнату, облизывает решетку, не в силах раскусить, добраться до шкуры медведя, поиграть с ней.

Тени от пламени пляшут на гладком дереве потолка, тонут на резьбе стен, заигрывают с темной полкой, хранящей в себе тома пыльных книг. Они оживляют фигурки животных, стоящих в нишах и на столе, и вот, кажется: леопард, напротив камина, зевнул, а волк над диваном подмигнул, заяц на столе стрекотнул  ушами.

В доме тихо. Сонливая тишина, умиротворенная. Спят малочисленные слуги: две горничных, кухарка и управляющий. Спят хозяева: пожилой мужчина и молодая женщина; он, раскинувшись на постели, на спине, его голова скинула колпак, седые волосы разметались по подушке, она, свернувшись клубочком, запутавшись в широкой рубашке.

Лишь в комнате молодого хозяина слышны голоса. Дверь закрыта на щеколду. А на не расстеленной кровати, в раздвинутых занавесках алькова, видны двое. Обопрясь спиной на столбик, вытянув ноги, сидит девушка. А на ее ногах – парень, положивший на ее колени подушку, а на нее – локти. В сумеречной комнате ее волосы кажутся черным, на самом деле их цвет, цвет сосновой коры. Она тощая, не худенькая, крепкая, и никак не напоминает тонкокостных барышней.

Это – псица. Псица из леса, а не из дворянского дома, ее кости гибки и сильны, а мускулы упрямы. В ее пасти – клыки с палец мужчины, крестьянина или воина. Такая не заплачет, когда ей в щеку прилетит камень, или защепит стрела. Не грохнется в обморок при виде перееденной животины.

Он – пес породистый. Его кровь отсеяна и отобрана, он изящен, у него тонкие запястья, и, если снять штаны, щиколотки. Он – аристократ, дворянин. Но он не болезнен, не бледен, он худ, и крепок. На его щеках здоровый оттенок розового. В нем нет ярко выраженной силы, но когда он идет, знающий человек поймет, с кем имеет дело. Под его кожей – переплетение мускул, что скрываются до поры, до времени.

Шепот. Шепот, то понижающийся до беззвучия, то поднимающийся до не громкости.

-          Время идет. Время не бесконечно. Чем скорей, тем и лучше, – говорит она.

-          Время бесконечно, – возражает он, и смеется, – но ты права, – соглашается он, серьезно, – времени осталось мало. Скоро коронация, он должен погибнуть до.

-          Ты все устроишь? – вопрошает она, голова опускает к ногам, песочные глаза из-подо лба смотрят на него.

-          Да. Тебе остается главное – убить. Сумеешь? – больше утверждая, нежели спрашивая, шепчет он, и слегка вздрагивает, когда глаза ее вдруг, так по-волчьи, на миг окрашиваются зеленью.

-          Конечно.

-          За что ты так его не любишь? – удивляется он, задавая вопрос, мучивший его с самого начала их знакомства.

Ему нужен был убийца, он попросил Крота, Крот прислал ему ее. Это было давно, прошлой весной, тогда он в нее не верил, теперь: доверял полностью. Она по-прежнему служит у Крота, выполняет его поручения, но не забывает про нанявшего ее для убийства короля и принца.

Он думал, что ее придется уговаривать, прошлые наемники отказывались, да и кто захочет покушаться на человека под покровительством Грозы. А она, согласила сразу, сказала «да». Год минул, подготовился заговор, покушения подготовились, одно исполнилось еще осенью, в результате он займет трон, да и кому еще? Осталось главное – убить.

-          А ты? – вопросом на вопрос ответила она.

-          Мне нужна власть, – говорит он. – К тому же он не сумеет править страной. Его отец и так расшатал Накцет, он похож на куколку, чьи веревочки в лапках Ашина.

-          Самые благородные побуждения, – фырчит она, и смеется, откидывая голову назад.

-          Которые обычно ни к чему хорошему не приводят, – отзывается ей усмешкой он.

-          Середина зеленя, а такая метель, – посмеявшись, хмурит свои прямые брови, девушка. – И холодно. Не люблю холод, – губа дернулась.

-          Обычно в парке уже деревья во всю зеленеют… Замерзла? – участливо спрашивает он, – возьми одеяло.

-          Нет, я лучше к огню, на медведя, – шепчет она, вытаскивая ноги из-под него, соскальзывает с кровати, бежит камину. Усаживается на шкуру, погружает одну ладонь в длинную шерсть, а вторую – протягивает к пламени, – люблю огонь. Он такой теплый, добрый и…опасный.

Парень лениво сбрасывает ноги на пол, встает, потом вытаскивает одеяло, идет к девушке. Накидывает на нее, садится рядом, но не под одеяло.

Нет, он не парень, скорее молодой мужчина. Красивый.

-          Ты многое любишь, что по идее не должны любить девушки…, – задумчиво тянет он, она мгновенно с огня переводит глаза на его профиль, странен ее взгляд, не тяжел, но несколько тревожен, хотя…не взгляд, выражение лица. Он не поворачивается, все смотрит на пламя. – И многое делаешь, что не нужно девушке. Ты с севера, ты из народа Юрков, а Юрки, как я знаю не в восторге от женщин-воинов, и никогда не разрешают своим женщинам брать меч, и даже лук. В отличие от многих других народов.

Он замолчал, девушка вздрогнула, не заметно.

-          Интересно… они так же никогда не покидают своих соплеменников, не бросают их в беде, правда, если они не сделали какого-нибудь зла родичам. Не совершили страшного преступления. И самое интересное, что кара эта не распространяется на родственников преступившего, только он сам виноват. Хороший обычай. Они же не виноваты в том, что он сделал. Ни дети, ни родители…

Он не спросил главного: какое преступление совершила ты, почему они прогнали тебя? Он не мог догадаться, и не спрашивал, он все еще надеялся, что она расскажет ему сама. А она не расскажет, по крайней мере, пока не убьет некоронованного короля, не сделавшего ей ничего плохого.

Юрки…ее род приговорил потому, что она погубила свою мать, убила ее. Дал дожить до десяти зим, и привязал к дереву в лесу. И нельзя его ни в чем их обвинить, они долго терпели засуху, неурожаи, пожары; достаточно Мать-Гроза им мстила за то, что в одно лето под деревом, когда в небе Она распластала крылья, ее мать вместо сына родила дочь.

А дела до того, что десятизимняя девочка не виновата, им не было. Погубившая мать – умрет, она не имеет права жить. С этими словами, сказанными старейшиной, она жила уже двенадцать лет, а могла бы прожить всего день или два, если бы не колдунья.

Ее привязали к сосне, тугие веревки насмерть прикрепили к стволу. Было больно, но не так больно, когда попадало камнями по телу, или прижигало углями. Двое парней довольно рассмотрели узлы, не убежит. Улыбались братья и отец, наконец-то закончатся мученья. А девочка не плакала, она разучилась плакать в четыре года, когда впервые бежала по лесу, а вслед ей неслись сучья, камни и крик.

Она не смотрела вслед уходящим людям, смотреть на тех, кто обрек ее на смерть? только на небо... Она подошла к вечеру следующего дня, зашумели сосны и ели, девочка судорожно сглотнула, но не опустила взора. Пускай, убивает ее, она перед ней не унизится, не будет просить прощение не знамо за что.

Она даже не заметила, как кто-то подошел к ней. А когда заметила, мутными глазами не поняла кто, подумала: пришел полюбоваться. Ей не вспомнилось – во время гнева Матери никто из людей не выйдет из дома, тем более в лес.

Веревки опали под уверенным кинжалом, опала девочка с бескровными ногами. Волк ласково лизнул ее в лицо. Опустилась к ней старуха, подняла на руки, и понесла, как перышко. Сгорбленной, хромающей, ей почему-то не составило труда нести девчонку, все не верящую в свое спасение.

«Нет, не расскажу», – думает она: «Не расскажу и почему хочу убить. Не надо, не нужно, не стоит». Губы ее слегка вздрагивают.

Путь парня

Ночь.

И ночью не может уняться дворец, все какое-то шебаршение, то слуги бегают, то стражники старательно топают сапогами, как будто не ночь сейчас, царство сна, а парад в четь коронации. Коронация…

Тревога, ожидание, страх, сладость… коронация. Коронация на царствование. Скоро, скоро он станет королем, еще две седмицы и, в священном храме Мира, первостепенный жрец Аулут заплетет две косы из его волос, вплетая голубую, золотую, белую и зеленую ленты. Голубая – знак Неба и Моря, золотая – Земли и Солнца, белая – Снега и Луны, а зеленая – Трав и Цветов. И потом, его шея слегка прижмется к плечам от тяжелого венца, возложенного на голову, где будут, в оправе золота, сиять, лучиться под радостным весенним солнцем четыре камня все тех же цветов…

В своих мыслях он уже шел от храма к дворцу, по дороге устланной коврами, слышал счастливые вопли поданных, видел, как тысячи разноцветных лент устремляются с сияющему голубому небо…когда, словно порыв зимнего студеного ветра внезапно налетевшего в летнюю жару, его объяла мысль: отец.

Почти уснувший, он мигом раскрывает глаза и в них нет сна. Исчезло голубое небо, толпа народа, стрелы, тепло… в комнате с яростно пылающим огнем, под двумя одеялами его пробирает морозная дрожь.

Отец.

Король, погибший на охоте от стрелы. Стрелы без знака принадлежности, без герба, без цвета, простая коричневая стрела с серым оперением. Можно оправдаться – случайно, случайно король попал под чей-то выстрел, нечаянно. Но простая стрела…

Убийство. Заговор. Жуть.

Парень моргнул. Он, как зверь, ощущает, предчувствует, что следующий – он. И от этого не уйти, не убежать, разве только отказаться от трона? Может, именно этого они ждут? А,… если даже и отказаться, никто же не даст ему слова о неприкосновенности, о том, что никто его не тронет. Скорей уберут, не мешался, дабы, мальчик под ногами.

Да как он сможет? Его род правит Накцетом уже две сотни лет, а это не мало…

Он не может успокоиться, все ворочается, ворочается. Сбрасывает, натягивает одеяла, взбивает подушки, и все думает. Мысли сдавливают горло, в груди бегает сырой мышонок, ему так не хочется умирать. Наконец, он решает про себя об этом не думать, что это все ложь, и вообще он все придумал.

Он засыпает.

Вначале был яркий, яркий свет, разрезающий глаза сквозь кожу век. Потом…

Темно. Он стоит на ногах, размахивает руками, почему, правда, не понимает. Замирает, вглядывается во тьму, ничего не видит. Закрывает на пару мгновений глаза, надеясь, что, когда их откроет, будет ясней. Что ж…появились размытые очертания.

Он стоял в коридоре, каменном коридоре, он пощупал пол и стены. Слегка поразмышляв, сообразил, что ему это снится. Зачем только? Еще немного подумав, пошел вперед, выбрать было легко: коридор оканчивался тупиком, где он сейчас и находился.

Идет. Идет. Идет.

Нет, шаги глухим эхом не разносятся, в ушах звонко переливается тишина. Даже скрипа одежды не слышно, парень на полном параде: штаны, да рубаха, и еще сапоги, он ощущает себя моряком. Именно одежда подсказал ему сновиденческую природу происходящего. Спал-то он в рубахе до стоп, расшитой золотом и серебром, царапучая, гадюка…

Все идет, и все четче, четче становится вокруг, на стенах и полу обрисовывается рисунок, потолок оказывается арочным: глаза привыкли или впереди свет? Он не останавливается рассмотреть узор, его что-то подталкивает вперед, ворча в ухо: шевелись, кляча!

И не выдерживая беснующегося внутри зверька, он начинает бежать. А зверек не успокаивается, толкается, и парень несется не жалея сил и жарко колющего бока; хочет остановиться, не решается, дыхание кажется вот-вот совсем порвется. Плывут по бокам стены, теряется, сливается в одно рисунок, так и не рассмотренный. Бежит, и как-то легче бежать становится: бок болит и грудь режет, однако не заметно.

Вдруг стены раздвигаются, он выбегает на поляну, окруженную темными елями. Ноги тонут в зеленом ковре, вышитом яркими головенками цветов, сверху сияет ровной лазурной краской небо. А перед ним, в центре поляны, стоит…

Парень бухается на колени, не размышляя.

А что тут размышлять? – Она. В воинской кольчуге, шлеме, из-за плеча задорно глядит колчан и рукоятка меча. Но парень не видит верха, перед ним сапоги с отвернутыми голенищами, да краешек кожаных штанов.

На поляне тихо, также тихо, как давеча в коридоре.

-          Встань, – голос у нее не нежный, но и не жестокий, властный, без звона.

Парень повинуется, но не взлетает птицей, встает. Однако головы не поднимает, не дерзает. Или поднять?.. Вначале он увидел строгий подбородок, с ним и узкие тусклые губы, потом упрямый тонкий нос, резкие черные брови, а под ними глаза…он едва не отшатнулся. Глаза у Нее были, как рассказывали: белые, без зрачков. Не лучи света, и не холодный блеск снега. Без яркости, без блеска, без жизни,… а зачем Ей жить?

-          Зачем позвала, Мать-Гроза? – пересиливая себя, хрипло шепчет он.

-          Время пришло.

-          Время?.. к чему? – удивляется парень.

Он вдруг понимает, что его смущало, кроме тишины. Цветы, трава, деревья в одеже, небо голубое, а – воздух зимний, пронзительный, сухой воздух.

-          Твоего отца убили. И тебя убьют скоро. Через седмицу, во время охоты.

Парень закрыл глаза. Темнота, не темнота. И светло, и не светло. Кто хоть раз закрывал глаза в солнечный день, поймет. Противно стало в коленках, слишком, до дрожи, тепло, и ему так захотелось уснуть сейчас, и не проснуться…

-          Тебе не суждено умереть. Умрет твой убийца.

Сознание резко всплыло вверх, вынырнуло, уже почти утонувшее. Парень безмолвно смотрел на Грозу, не решаясь глядеть ей в глаза.

-          Однажды кое-кому удалось обмануть Судьбу и Меня. Вначале ее, когда сумел сбежать из Тюрьмы, потом меня, когда родился.

-          Но, что такое Тюрьма? И кто такой мой убийца? – спрашивает парень.

-          Тюрьма – это там, где живут падшие боги. Не беспокойся, это не то значение, которое ты придаешь этому слову. По-другому сказать, он дух. Обыкновенный дух, что по своему назначению должен жить в теле. Однако лишенный этого права, из-за преступления им совершенного. Он сумел сбежать, и сумел родиться.

-          Но, отчего я?

-          Ты, потому что…двадцать два года назад рождался ты и рождалась девочка. В одно время. И кто-то из вас должен был стать воплощением сбежавшего. Судьба вывела прочь ваших матерей из стен, потому что она не знала в ком он родится. Я была в море. Большее подозрение падало на тебя. Но, это не ты. Девочка родилась, дух обзавелся телом, не по праву.

-          И мне суждено убить ее? Потому что в ней – дух? А избавиться от него нельзя? Чтобы она жила дальше, без него?

-          Дух в ней не живет. Дух – ее душа. Дух – она сама.

-          Она… моя убийца? – едва слышно прошептал он. – Убила моего отца?

-          Да. Не тебе решать убивать или не убивать. Твоя судьба – убить ее. Ее судьба – умереть из-за тебя.

-          Но как, когда?..

-          Через седмицу. На охоте. Вы встретитесь. Один на один. Ты будешь знать, куда идти.

Конец

Встреча

Удивительно. Позавчера шел снег, вчера было пусто, холодно, и серо, а сегодня – гуляет по земле ветер, примчавшийся из далеких краев, набитый весельем, радостью и теплом. Он беззастенчиво треплет лицо, залезает под одежду, гладит деревья и ласкает землю. А руки у него горячие и нежные.

Под его любовным надзором расковывается земля, вырывается к миру травка, пробуждаются от холода деревья…

А еще – поет он песню. Песня не слышна для ушей, песня та для души. Мчится песня с ветром по миру: улыбаются чему-то люди, кошек не манит в дом молоко подле печи, скидывают сонливость псы, рвутся на железных цепях, лают, лают…

Старый конь прянет ушам, вздыбит гриву, и по-молодому понесет телегу без натуги…

Вчера был мир без жизни, сегодня мир вновь живет.

Потягивается, зевает солнышко за горой. Пора, милое. К людям, к зверям, хорошее. Вот уж ветер разогнал тучи для тебя, никто не помешает, никто не закроет серым платком. Тепло твое для жизни, согрей землю, замерзшую. Улыбнись миру, солнышко красивое, не печалься, доброе, не смотри на грехи, на глупости, не жги, не наказывай, не прячься от стыда за нас, вновь поверь в исправление наше. Поцелуй лаской своей, теплом, дай поверить в хорошее, солнышко…

Тепло.

Прохладно. Фырчат, играются кони. Им, уставшим от хмурого неба, холода и снега, радостно на улыбчивом весеннем солнце. Им хорошо на молодой травке, на теплой земле. И им так хочется помчаться куда-нибудь, выложить все скопившиеся силы в изнуряющем долгом беге. Когда же начнется охота?

Повизгивают на кожаных поводках мощные короткошерстные псы. Им тоже не терпится полететь выискивать дичь, а потом со звонким, смеющимся лаем гнать ее, пока она не устанет, не собьется с шага или наоборот, не обманет, не уйдет от погони. Когда же начнется охота?

Охота. Королевская охота. А значит, здесь собрался цвет государства Накцет.

Вот этот седовласый мужчина, в скромном охотничьем костюме, явно сшитом в мастерской Тулка (портного королей), на длинноногом соловом жеребце, родной брат погибшего осенью короля. Женщина рядом с ним – худенькая, будто юная березка, – его жена. Но не мать его сына, что весело беседует с графом Ларцемским и герцогом Старцемским, тоже королевских кровей, но уже по линии матери бывшего короля.

А вот и сам принц, будущий король, разговаривает с молодой герцогиней Андей; их кони неторопливо бредут бок о бок, и нога в ногу. Она изящна, умна, обладает чудным мелодичным голоском…чем не пара королю? Вот об этом и думает ее отец, косясь на них. Однако посол из Ашина думает о совершенно другой жене его высочеству: в стране обоженной солнцем подрастает пригожий цветок с отличным приданым, называемым «мир»…

Седмица, и нынешний принц станет королем. Седмица, и в следующую середину седмицы, в день Мира, Аулут провозгласит имя нового короля. Именно весной, именно в день Мира, в день, когда Мир был сотворен, можно наречь короля. И ни в какой другой. Если имя короля не будет названо, то придется ждать год, чтобы назвать. И королевство будет год жить без короля.

Мысли людей, мысли разные, у каждого свои, но сейчас, пускай под слоем других, они крутятся на одном месте: принц вышел из стен замка, где он в безопасности. Он на охоте, а на охоте убили его отца. Народ согласится на любого короля, потому что без короля – тошно. Он глуп или… под защитой? Впору задуматься, а стоит ли убивать человека, которому благоволит Гроза с самого рождения?

Стоит ли власть Ее нелюбви? Трон Ее обиды?..

Серые глаза тревожатся, они знают – она сделает, но нужно ли?

-          Мой принц, вы сегодня как-то рассеяны? Что вас волнует? – говорит юная герцогиня, поворачивая, слегка склоненную вниз, голову в сторону будущего короля.

-          Я просто еще не проснулся, Элу, – улыбаясь, отвечает ей он, – вот и выгляжу рассеянным. С моей стороны это, конечно, не вежливо, но вы простите меня?

-          Мой принц, вы еще спрашиваете! – смеётся она, а смех ее звон бубенцов.

-          Вы так великодушны!.. О, Элу, смотрите, собаки взяли след! Вперед!..

Рассыпанные недавно по полю, люди бросились в след мчащимся псам, чей металлический звенящий лай эхом уносился к голубому ясному небу. А впереди всех летела добыча – летел красавец олень.

Гнедой конь переминался с ноги на ногу, желая присоединится к собратьям, но даже не шелохнулся с места без нужды, даже не приподнял голову, не заржал тихонькой. Стоял молча приученный конь. А на нем восседала она, следившая за скачущей толпой сквозь низкие ветви берез.

Настороженная, она внимательно высматривала принца. Руки не тянулись к луку, рано. Рано. Бесформенный людской комок еще далеко. Второй раз она работает в условиях Случая или Судьбы, всегда ей строивших подножки и волчьи ямы. Тогда ее едва не заметили – затесавшуюся к охотящимся аристократам из-за лисицы, дунувшей не туда, куда нужно былой ей – отвлеклись на свалившегося с седла короля, а когда очнулись: ее не было, сбежала далёко от убийства.

И теперь, та же картина. Бесполезно просить о чем-то Судьбу, ну не любит Она, не любит псицу. Надеяться даже на оленя – нельзя, ну не побежит он на нее, не побежит, в сторону помчится.

Красиво мчится серый в яблоках конь принца. Всех впереди. Вот, однако, обгоняет его всадник на вороном, затем наездница, слившаяся с белой кобылицей, соловый красавец победно фырчит, оставляя серого позади… Кони и люди мчатся вслед собакам и оленю, бесспорно, помчавшемуся к реке.

А принц развернул жеребца как раз в ее сторону. И без смущения поскакал на встречу своей смерти.

Девушка слегка приподняла брови – как это назвать? – еще чуток посмотрела на мирно ехавшего парня, моргнула, и тронула пятками бока гнедого: поехали. Гнедой послушно повернулся в обратную сторону, не спеша двинулся от принца.

Ветки проворно лезли в глаза, не зацепляясь за одежду и волосы – не за что было цепляться одежда кожа да шапка из кожи. Удобно в погоду любую:

Она тепло улыбнулась, вспомнив любимую поговорку Крота, не признающего никакую ткань, кроме кожи. Может разве лен, да и то, когда не на деле, и спряденного в деревеньке Рато (посвященные ведали, там родился вожак убийц).

Если она что-то соображала, то ей предлагали поединок. Ну, зачем еще принцу отделяться от свиты? И притом ехать в ее сторону? Не зачем. А он – ехал. Значит, и вправду он любимец Грозы…. Не лгали люди. Она знала об этом давно, убедилась еще раз.

Поединок.

На его стороне Гроза, Судьба, и прочие высшие существа, на ее – ловкость, сила, умение. Преимущество одно: выбор места. Не оплошаем, сделаем себе подарок.

Девушка осторожно вела гнедого между берез, прикрывая глаза коня ладошкой, оберегая от порки гибких ветвей…. Место должно быть удобно…как эта поляна. Нет, много ямок, кротовых нор…. А здесь, напротив, слишком бугристо. Здесь ярко, а здесь тенисто. Здесь узко, широко слишком. Мотаюсь, будто Шадина…

Она засмеялась, представив сценку, показываемую на каждой ярмарке: героиня, девушка Шадина, никак не может выбрать подходящего мужа: пойти за любимого, выбрать богатого? И мечется, мечется, как выловленная рыбка на песке, попадая в истории, одна забавней другой – то обоих женихов встретила в раз, кстати, не знающих о существовании друг друга, то матери сказала одно, подружке другое, отцу третье, женихам четвертое, а сама пошла в пятое, и встретила всех их там.

Люди не держатся на ногах, падают, хватают себя животы, смеются, смеются, смеются…

Обычно сказка оканчивается на сцене, когда оба ее жениха встретились, наконец пообщались, и сказали – решай, Шадина. Это считается концом. А есть продолжение, нелюбимое народом и поэтому не показываемое, – Шадина-то сбежала от них, побродила в лесу, поплакала, и утопилась в лесном озере.

Улыбка слезла с лица псицы, она тоже не любила этот конец, предпочитая хорошую неоконченность плохому концу, в отличие от Крота. Тот ворчал на нее, обзывал соплячкой. Он говорил, что это и есть правда (хотя Шадина поступила глупо, можно было все рассудить по-другому, не выбирая), а правда лучше лжи.

Она спорила, захлебываясь от неоконченных слов, оборванных фраз, возражала. Она даже кричала, зная, что криком добьешься намного меньше, чем хочешь. Крот не смог ее переубедить, и она его не смогла. Так и осталась псица с мнением, что лучше смотреть сказку неоконченную, но хорошую, чем сказку с концом, и плохим. Считая, что так легче жить. Радостнее. И терпимей.

Принц не свешивался с серого, не изучал сосредоточенно землю, следы на ней если оставленные, его вело, точней тащило что-то. Как будто привязали к поясу веревку, и дергали, направляли.

Как и говорила Гроза.

Парень сглотнул ком. Он подумал о предстоящем. О том, что он должен сделать. Свершить. Тогда, пробудившись ото сна, – застывший в лед под двумя одеялами в комнате, с даже не начавшим утихать в камине огнем, – он поразмышлял, подумал, потом уснул.

И седмицу мыслями равнодушно касался сей темы, безразлично следил за пробуждающимся миром, готовился к охоте, выслушивая возражения своих защитников, и ничего не делая в согласии с ними. Он не задумывался. Он наблюдал, был спокоен, и словно спал наяву.

А теперь вот – подумал.

Она убила его отца. Но это не главное, он не любил его. Не питал к нему никаких должных сыновьих чувств. Да и умерший король виноват сам: после смерти королевы он совсем не обращал внимания на сына, как и на государство. Семнадцать лет он просто существовал. Наверно, ему было хорошо сейчас, рядом с любимой женой.

Она не имеет права жить. Ее душа – сбежавший дух. Дух права не имеющий на жизнь. Так сказала Гроза. Он должен убить ее именно поэтому. Он задорил себя, ставил упор на это, и словно не замечал главного – право жить имеют все. Так говорил его учитель, заменивший парню отца, вдалбливая в юную голову законы чести. Он не хотел замечать.

Ему сказали – делай. Сказали боги. Куда повернешь на таком перекрестке? С одним-то выбором: смерть, али жизнь.

Жизнь, где цена чужая жизнь. Впереди путь, пускай не знакомый, но знакомый. И смерть, если ты не захочешь заплатить так. И тоже путь, только совсем в другую сторону. В неизвестность. Дорога, по которой никто еще не вернулся обратно. Хотя, кто знает?..

Убить человека. Девушку. Убить убийцу.

Она убила многих. И теперь она должна умереть. И так немало душ лишилось сладости жизни из-за нее. Не нужно, чтоб было больше…

Она стояла, залитая весенним солнцем. Солнце поблескивало на лезвии меча сейчас смотрящего в землю. Худая, затянутая в коричневую кожу, без кольчуги, стояла псица. Парень неспешно слез с коня, перекинул поводья через голову серого, привязал их к дереву. Также, не торопясь, скинул лишнее с себя, вынул меч, передернул плечами…пошел к стоящей девушке.

Та не намного отошла назад. Он увидел ее лицо, ранее скрытое тенью (после сырого нутра леса не сразу глаза привыкли к свету). Лицо безмятежное, тонкое, и совсем бы обычное,…если бы не желтые глаза.

Время.

Неподвижность сменяется движением. Они, так тихо стоящие друг против друга, вскидывают мечи, бросают их навстречу. Серебристый звон шелестит в созвучии с листьями. С ветром.

Движение тела. Движение рук, ног. Движение. Сердце бьется чаще. Выбиваются из-под шапки светлые прядки. Мокро на шее, под собранными в косу волосами.

Девушка падает, откатывается, уже стоит на ногах и уже лицом к принцу. Меч ее слегка отведен в сторону. Пока она держит его одной рукой. Принц, не тратясь на шаги, прыгает, меч поет песню, рвя воздух. Они вновь встречаются. Вновь отлетают. Девушка отскакивает, одновременно присаживаясь и разворачиваясь, меч берет размах, пронзительно крича, несется к ногам парня. Принц взлетает вверх, изгибаясь назад, приземляется на руку, и затем на обе ноги. Не останавливаясь, прыгает в сторону, меч девушки проносится около шеи зимним ветром.

-          Все имеют право на жизнь, мальчик.

-          Все? Даже убийцы, лорд Тар?

-          Все. Даже убийцы. У них есть шанс исправиться, и им его нужно давать.

-          Всем-всем убийцам? И убийцам женщин?

-          Женщины, мальчик, разные. Иногда женщину нужно убить…. Но иногда нужно и простить. Прощать нужно всех, иначе жить тошно. А простить куда сложнее, чем мстить…

-          А, если это убийца детей?

Он тогда очень удивился: такой спокойный всегда лорд Тар потемнел лицом.

-          Убийцу детей простить нельзя.

-          Но вы же сами говорили только что, что прощать нужно всех!

-          Исключение.

-          А, если ребенок сам убийца? Если ребенок сам убил кого-то?

-          Полюбуйся на его окружение. Узнай, кто на него влияет. Ребенок не умеет мстить, он не желает убивать изначально. А люди могут заставить сделать его это, могут приучить.

-          И таких людей тоже нужно прощать? Или – исключение?..

-          Девочка, самое опасно в нашем деле возомнить себя кем-то способным решать: жить кому-то или не жить. Это не так. Решаешь не ты. Поэтому не платишь.

-          Как это?

-          Запомни, девочка. Ты наемник. Прежде всего. Тебя нанимают, значит, убиваешь ты без желания убить. За это ты получаешь плату. Ты не хочешь смерти этого человека, тебе безразлично. А это значит, что душа, отнятая тобой винить тебя не будет. Ты просто меч. Железо. Душа тобой убитого возьмет плату с нанимателя. Запомнила?

-          Да.

-          Никогда не берись за дела, к которым у тебя есть личное желания. Оставь другим, сколько бы они не стоили. И особенно не трогай тех людей, которых ты хочешь убить. Хорошо? Обещаешь?

-          Да, – соврала она Кроту.

-          Не тебе решать. Каждый имеет право на жизнь.

-          Цена за чужую жизнь огромна, особенно отнятая с желанием.

Мечи взвиваются птицами.

-          Гроза, ты понимаешь, что делаешь?! Как ты можешь не давать жить собственному сыну? Постоянно. Не давать ему пройти ни Жизнь, ни Смерть. Держать в середке. Не давать ему Пути? Дороги?

-          Он предал. Предал не только меня, он предал всех! Он не имеет права ни на Жизнь, ни на Смерть. Я никогда не дам ему этого. И не ворчи, Судьба, я имею право решать. К тому же ты сама написала это. Я не просила тебя.

-          Ты знаешь также, что я могу исправить. Могу и дать ему путь хотя бы один, путь Смерти. Нельзя мстить вечно, особенно собственному сыну.

-          Не сможешь. Сейчас не сможешь. Я не дам ему встать на эту дорогу. И ты знаешь, я сумею.

-          Я сильнее тебя.

-          Но против тебя можно бороться.

-          Это грозит тебе гибелью.

-          А может мне это и нужно? Может и нужен мне покой? Надоело здесь?

-          Так ты предашь их похуже своего сына.

-          Возможно.

Они замедлили движения, закружил друг против друга. Солнце уже не было, небо затягивалось тучами, и ветер не щекотал листья. Морозный воздух объял их обоих.

-          Почему я должен убить ее? Она не имеет права жить? Почему?

-          Каждый должен иметь шанс на исправления. Каждый.

-          Почему не дать его ей?

-          Каждый дух должен пройти и Жизнь. И Смерть. Это их право. Я могу дать хотя бы Смерть.

-          Я должен выбрать.

-          Я не буду убивать с желанием! Никогда!

-          Я не буду не давать шанс выжить! Никогда!

-          Никогда не говори никогда.

-          Почему?

-          Почему?

-          Никогда может и сбыться.

-          Я хочу его убить. Я не права. Почему хочу убить? Потому что он любимец Грозы. Досадить ей. Глупо.

-          Нельзя убивать с желанием.

-          Мне заказали его. Он будет плохим королем. Стар будет лучше.

-          Не тебе решать, кто лучше, кто хуже.

Осколки. Осколки мыслей, слов. Мыслей чужих и своих. Тучи в небе. Круговерть развилок, перекрестков дорог. Пляска выбора. Что выбрать? На что решиться, кому решиться? Полет людских лиц. Где правда? Кто прав? Истина… разве она есть?

-          Каждый имеет право на шанс…

-          Да, имеет, – шепнул принц, – имеет.

Он прыгнул ей навстречу, но не подставил меч. Он остался лежать на траве. Девушка не заметила. Она рванулась на него, ее клинок с песней устремился ему в грудь. И не встретил сопротивления. Она увидела его глаза. Спокойные, будто небо над головой. И такие же мудрые. Такие же ясно-голубые…

Меч не остановить, не исправить удара. Да и не нужно. Он сделал свой выбор. И не ей менять его.

Клинок проник между ребер, не сломав их, достал до сердца. Они упали.

-          Он был бы очень хорошим королем.

Ладошка коснулась щеки. Погладила. Он уходил. Он ласково улыбнулся девушке, и той вспомнились забытые слезы. Свернулся в горле комок. Он не винил ее в смерти. Он был счастлив своему выбору. А перед глазами являлась Дорога. Дорога зовущаяся Смертью.

Пора…

Тихий шепот мира. Дорога Жизни оставалась позади, впереди была Смерть.

Пора…

Прощай…

Прощай…

Может, встретимся?..

Может…верь…

-          Ты настоящий король…

-          Он обменял ее на себя. Обманули и тебя, и меня. Люди…

-          Ты так думаешь? – загадочная улыбка на лице Судьбы.

-          Вышло не так, как задумывала ты, ушла не она, ушел он.

-          Поединок был. Один ушел. Как и должно было быть. Теперь ты не сможешь мстить. У них есть право на Жизнь и Смерть. У обоих.

-          И не надо…, – неожиданно тихо сказала Гроза, осела, закрыла лицо ладонями, и заплакала…

-          Конец все же лучше, чем неоконченность, – прошептала она, рысью скача по лесной дороге. – Даже плохой. Метаться, не в силах выбрать, намного хуже конца…

Ее конец остался на весенней поляне, где с неба ярко сияло солнце. Такое яркое, теплое, юное. Оно ласкало лежащего навзничь короля, и светлые волосы, свободно покоящиеся на плечах девушки.

Впереди у нее была Жизнь.