Книги

Хроники Арции

Книга третья, "Кровь Заката"

Вступление

Серебрись бубенчик на шее вола...
- Девушка из снега, зачем ты пришла?
- На лугу зеленом ищу я цветок,  Всходит ночь по склонам,
                                      а луг мой далек.
- Губ твоих сиянье - не свет ли небес?
- То звезда, с которой любимый воскрес.
- Что прижмешь ты  к сердцу,
                                   в саду покружив?
- Меч, хранимый милым.

                                 Он умер, но жив!
- Не любовь ли  ищешь, вверяясь судьбе?
Не любовь ли  ищешь,

                                    Бог в помощь тебе.
Сыщешь ты едва ли того, кто приник
к омуту печали под слоем  гвоздик.
Серебрись бубенчик на шее вола...
Девушка из снега, зачем ты пришла?
Серебрись бубенчик на шее вола...
Родниковой кровью душа изошла

Ф.Г.Лорка

Ярко горели восковые факелы, заливая светом пиршественный зал.  Ольгерд Длинный праздновал совершеннолетие  единственного сына  - в третьем часу пополуночи Зигмунду исполнился ровно двадцать один год и двадцать один день. Юноша стал мужчиной и отныне должен не только отвечать за себя перед богами и людьми,  но и быть готов принять бремя власти, буде отец не сможет его нести. Увы, король не верил, что его  отпрыск сможет удержать вожжи, слишком уж тот был изнежен и слаб. Где ему повелевать тысячами суровых воинов, знавших только войну, давать отпор  Нижним, глядеть в глаза Горной Ведьме, когда придется просить ее и впредь помогать исскам.

Суровый и подчас жестокий Ольгерд рано потерял жену, и страх  за здоровье  наследника не позволяли ему брать с рожденья слабого ребенка в походы, заставлять его часами бегать взапуски с гончими и стоять на камнях с поднятым мечом, пока усталость не заставит опустить оружие. Король боялся потерять сына и  потерял его. Зигмунд вырос капризным и пугливым. При помощи учителей с Низа юноша выучился читать толстые книжки с пестрыми миниатюрами, бренчать на лютне и слагать непонятные Ольгерду и его воинам вирши, но не был способен заменить на троне отца, к которому относился с приторным почтением, бесившим сурового и прямого исска. Даже Олайя, юная жена короля, которая, как надеялся венценосный супруг, вскоре осчастливит его  многочисленным потомством (а что, его собственному отцу Вольфгангу Медвежья Лапа в год рождения Ольгерда  сравнялась полсотни и еще четыре года, а ему  нет и сорока пяти!),   почитала принца   ничтожеством. Стоило тому появиться на отцовской половине, как, девочка уходила к себе, презрительно передернув точеными плечиками.

При мысли о жене сердце владыки потеплело. Он и вообразить не мог, что дочь одного из Нижних,  отданная ему в заложницы,  покорит его сердце. Тем паче Олайя совсем не походила на его первую жену, наделенную богами внешностью валькирии.  Дочь рагайского короля Меридита  была грациозным миниатюрным созданием, резвым и горячим, как огонь в камине.  А как она его любила! Уж  в этом-то Ольгерд не сомневался, недаром, когда переговоры с Меридитом и его союзниками были благополучно завершены и заложники могли вернуться, девушка ударилась в слезы и, нагрубив  присланному за ней вельможе, выскочила из комнаты.  Отправившийся за ней по долгу гостеприимства Ольгерд не поверил своим ушам, когда  среди всхлипываний и жалоб, перемежаемых яростными нападками на собственного отца, сначала  отдавшего ее, а потом забирающего, прорвались слова любви.

Решенье созрело немедленно. Ему нужен еще один сын, а то, что рагайка еще и знатна, лишь прибавит веса исскам, владыки которых войдут в круг венценосных семей   Двадцати Королевств. И потом девушка была красива, куда лучше его последней любовницы, чьи прелести королю начинали приедаться. Правду сказать,  Олайя  сначала слегка испугалась его слишком варварского проявления чувств, но через  мгновенье она, забыв о слезах, вовсю хохотала, прижимаясь огненной головкой к груди Ольгерда. То, что жена едва доставала ему  до воротника, умиляло, хотя король всегда думал, что любит рослых женщин. Наверное, потому, что до появления в своей постели рыжего котенка никого не любил.  Ильда, подарившая ему неудачного сына, была дочерью отцовского соратника и подругой детства, они слишком  рано узнали, что предназначены друг другу. Отчаянья это не вызвало, но и радости тоже. Ильда была хорошей женой и достойной королевой, но она умерла семнадцать лет назад. Больше он не женился: ночных подруг хватало, но ни любви, ни государственной надобности не было. И вот теперь Олайя. Только бы у девочки все прошло благополучно, уж слишком узкие у нее бедра… Надо же! Он, похоже,  боится расплескать еще не наполненный кувшин, ну да рано или поздно  он наполнится. Может быть, даже  этой ночью.

Король, сглотнув,  отвернулся от жены, одетой в золотисто-зеленую шерсть, красиво оттеняющую безупречно-белую кожу и огненные волосы. Он должен сегодня пировать до зари и остаться на ногах, провожая последнего гостя. Чтобы никто, ни приведи боги,  не сказал, что Длинный сдает или, того хуже, обабился и держится за женину юбку. Что ж, пить, так пить! Для  начала ему предстоит в одиночку осушить рог, поданный наследником. Король, слегка поморщившись – не о таком сыне  мечталось, поднялся во весь свой немалый рост. Принц, от волнения побледнев, (о боги, какая бестолочь!) обоими руками поднял оправленный в золото рог и,  улыбаясь словно бы приклеенной улыбкой, подошел к отцу. По традиции, как только король выпьет, бочка из которой налито вино,  будет выплеснута в огонь в честь богов, после чего в зал внесут зажаренного целиком горного кабана, и начнется настоящий пир.

Ольгерд  легко одной рукой поднял тяжеленный сосуд, подождал, когда стихнет одобрительный гул, и поднес ко рту. Выпить он не успел. Намертво запертые Черные Двери, ведущие на галерею, распахнулись, как распахиваются  ставни крестьянской халупы от порыва ветра, хотя сдвинуть с места  огромные, обитые позеленевшей бронзой  створки  было под силу разве что урагану, а на улице стояла тишь позднего лета. И хозяева, и ошалевшие гости с удивлением и ужасом уставились на высокую женщину в черном, чья рука опиралась на холку огромной снежной рыси. Горная Ведьма почтила своим присутствием пиршественный зал! 

         Ее узнали все, хотя видели немногие. Вопреки титулу Облачных Владык, вот уж шесть  поколений передававшемуся в роду Ольгерда, истинной владычицей  Черных гор была именно Она. Никто не знал, кто Она и откуда пришла,  но когда согнанный со своих земель немилосердными соседями и взбесившимся морем народ  иссков был прижат к горам, к ним вышла женщина  со снежной рысью и указала дорогу. Преследователи же оказались погребены под снежными лавинами. С тех пор люди и Ведьма жили рядом.

Исски не забыли добра и, хотя Она ничего и никогда не требовала, считали своим долгом в День Спасения устраивать в Ее честь празднование с плясками между костров и сбрасыванием в ревущий горный поток  подношений. Чтили Ведьму и Облачные Владыки. Когда новый король принимал Венец  и Меч  из рук жрецов, он поднимался  по едва заметной каменистой тропе к Рысьей  горе, в одной из бесчисленных пещер которой по слухам Она и обитала. Иногда Ведьма показывалась сразу, иногда приходилось ждать несколько дней, но Она всегда появлялась. Даже Слуги Ветра  не знали, о чем Она говорит с наследником, но лишь после  встречи с Ведьмой  он  становился Облачным Владыкой.

Исские жрецы попытались ставить в Ее честь храмы и собирать десятину, но Она воспротивилась этому весьма решительно. Здания  и жертвенники, не успев подняться, оказывались расколоты молниями или сброшены в пропасть, а наиболее ретивые, присвоившие право говорить от имени  Ведьмы, лишались языка или сходили с ума и начинали лопотать  вздор. Исски поняли, что Ведьма не терпит посредников и не желает поклонения. С этим смирились. Ее побаивались и, вместе с тем, на Нее надеялись.

Случалось, отчаявшиеся отправлялись в горы в поисках защиты или помощи; чаще всего  эти походы заканчивались впустую, но некоторым  везло.  И тогда случалось всякое. Ведьма не была доброй, но она была справедлива и, если уж вмешивалась, то наказание часто превышало провинность. Чаще всего Она приходила под утро к дому виновного, никто не видел, как это было, но серые утренние лучи высвечивали  две цепочки следов – женских  и рысьих,  а на двери появлялся словно бы выжженный отпечаток узкой ладони. Это было предупреждение, после чего  клеветник брал свои слова обратно,  нелюбимый жених расторгал помолвку, вор возвращал краденое. Сначала так поступали не все, судьба невнявших была страшной и странной. Вот уже двести сорок  весен никто не осмеливался перечить Ведьме, но никогда еще Она не появлялась в Облачном Замке, никогда не вмешивалась в дела исских владык.

В огромном  переполненном зале воцарилась тишина, прерываемая лишь треском сгоравших в камине огромных бревен. Все смотрели на Ведьму, а Она смотрела на короля. Это была высокая женщина с бледным, совсем еще молодым лицом. Голову ее несколько раз обвивала светлая коса, из которой выбивалось несколько разноцветных прядок, словно бы колеблемых несуществующим сквозняком. Рука с длинными тонкими пальцами бездумно перебирала серебристый рысий мех,  крупный чувственный рот был плотно сжат, а   слегка прищуренные серые  глаза смотрели жестко и спокойно.

Король опомнился  первым и  решительно шагнул навстречу  незваной гостье с древним приветствием.

-               Моя жизнь принадлежит той, кто спасла  иссков. Скажи мне умереть, и я умру.

-               Мне не нужна твоя жизнь, Владыка, - голос Ведьмы  был хрипловатым  и негромким, - но она нужна  исскам. Я пришла предупредить тебя. Те, кто живут внизу, но любят горное золото и ищут дорогу к морю, на рассвете подойдут к Серой Стене. Их много, они долго готовились и уверены в победе.    

-               Этого не может быть! – чудовищность известия заставляла забыть о том, кто его принес.

-               Это так, король,  их видели орлы, их чуют рыси, а они не ошибаются. И я тоже их видела. Они идут ущельем эдельвейсов.

-               Меч и доспехи! – загремел Ольгерд! - 

-               Не спеши,  - Ведьма  улыбнулась,  став похожей на свою четвероногую спутницу, -  время терпит, сейчас они не  выше Рысьего Когтя. Я не хочу, чтобы они здесь были, и горы помогут тебе. Те, кто все же поднимется, твои, сколько бы их ни было. Но сначала тебя ждет другое дело, куда менее приятное, чем честная битва. Речь идет, - глаза Ведьмы холодно блеснули,  - о  предательстве.

Шестеро твоих  предков дарили мне свои жизни, они были мне не нужны, но верность вызывает взаимность. Я не хочу, чтоб твою жизнь прервали  те, кому ты доверяешь. Я пришла за предателями, Ольгерд. Им не место в твоем доме. Отдай их мне.

-               Карать предателей – долг короля, но… - он осекся, - Я клялся служить тебе. Они твои, но кто они?

-               Я не обретаю счастья,  карая, король, но ты нравишься мне. Ты мне кого-то напоминаешь, кого-то, кого я некогда знала… Я не хочу, чтоб ты оказался между молотом и наковальней. Не понимаешь? Оглянись.

Ольгерд рывком обернулся и встретился с сотнями побледневших лиц. Одно лицо было особенно белым, и это было лицо его собственного сына…

-               Зигмунд! Ты…

-               Он, - спокойно кивнула ведьма, - в кубке  яд, который подействует на рассвете. Воспользовавшись суматохой, он хотел  открыть ворота.

-               Ты! – повторил король, глядя в перекошенное  лицо сына, - ты вправе ненавидеть меня и желать короны. Ты знал, что я не хотел ее оставлять тебе! Ты мог убить меня, но впустить в свой дом  рогайцев?! Выродок! Пей! Пей свою отраву, - король сгреб сына за шиворот, сунув ему в лицо кубок. Наследник извивался всем телом, как нашкодивший кот, которого тычут мордой в его безобразия, но Ольгерд был неумолим.

-               Венд, Ораг,  держите его! - двое дюжих воинов кинулись вперед.

-               Стой, владыка иссков, - Ведьма говорила все так же ровно, - ты отдал его мне.

-               Прости, - король перевел дух, - ты заберешь его?

-               Обоих. И его, и ее…

-               Ее?

-               Твою королеву.  

-               Олайя!! Это неправда!

-               Правда, король. Спроси сам.

-               Отец, - принц заговорил хриплым баском, сорвавшимся на  визг, - Отец! Это все она! Она  всегда хотела меня… Я не хотел, но она угрожала мне… Она заставила меня… Заставила…

-               Олайя!

-               Он лжет, - королева владела  собой, - ты должен мне верить, Оле, - большие глаза глядели с чарующей искренностью, - я люблю тебя. Только тебя. Твой сын лжет, это он хотел меня, но я отвергла его. Я виновна, что не сказала об этом, но я не хотела причинять тебе боль.

-               Это она! – визжал принц, - первый раз ЭТО было, когда ты  уезжал к Сосновой вершине. Она сказала, что если я не возьму ее, она скажет тебе, что я  ее изнасиловал… Она заставляла меня водить к ней гонцов ее отца, она дала мне яд…

-               Ничтожество, - женщина гневно сдвинула брови, - тебе не удастся оклеветать меня. Король справедлив.

-               Да, король справедлив, - хрипловатый голос Ведьмы поражал спокойствием, - но вы оба принадлежите  мне.         

-               Госпожа! – в возгласе короля слышались все муки ада, - Госпожа, ты ошибаешься!

-               Я не ошибаюсь, король, - вздохнула ведьма, - Олайя виновна, она была конем, а твой сын – лишь телегой. Но хватит. Я забираю обоих.

-               Прости, - король склонил голову, - забери мою жизнь, но верни мне их. Я покараю их, страшно покараю, но я не могу их отдать…

-               …Ведьме, - за него окончила она, - что ж, я хотела облегчить твою совесть, но если хочешь нести эту ношу сам, неси.

-               Взять их! – в голосе Ольгерда  звучал металл, - мы выступаем немедленно. Хватит прятаться за Стеной! Пусть Нижнее узнают силу наших мечей, а эти… Пусть выпьют свой яд поровну. Влейте им его в глотку.

Принц продолжал вырываться и что-то блеять, затем его вытошнило прямо на мозаичный пол, и он безвольно повис на руках стражников,  но королева была  из другого теста. От ее лица отхлынула кровь, яркие рыжие волосы лишь подчеркнули бледность кожи. Женщина с ненавистью, невероятной для столь хрупкого и изнеженного существа,  глядела на короля.

     - Варвар! Грубый варвар! Животное!  Я презираю тебя… Насильник, ублюдок, - поток оскорблений не оборвался, даже  когда стражники выволокли  осатаневшую женщину  вон, ее затихающие вопли еще долго доносились с лестницы. Когда же все стихло, Ольгерд  оглядел замерший зал и рявкнул: все вон!  Собираться  во дворе с мечами.

     Воины и придворные, толкаясь, бросились из зала. Вскоре в нем остались лишь король и Ведьма.

                - Я должен благодарить тебя, - с трудом произнес он

- Но ты меня ненавидишь, - закончила она, - не будь ты королем, лишившимся сегодня наследника, ты мог бы умереть или позволить себя убить, но  права на это ты больше не имеешь.
          - Не имею, - согласился он, - Кто ты, Госпожа? Ты странно говоришь и еще более странно делаешь.

- Неважно, - Ведьма  опустилась в одно из кресел, и замерла, словно прислушиваясь – Если ты хочешь битвы, то тебе пора выступать. Скоро к Когтю подойдет рокайский отряд. Его вождь оказался слишком глуп  и самовлюблен, он не повернул, хотя его предупреждали. Ты должен его встретить 

           - Встретим, -  кивнул головой король, - я еще помню, кто я. И я помню свои клятвы. Я виноват перед сыном,  виноват, что вырастил из доброго семени  ядовитую траву. Но перед ней я чист. Клянусь тебе, она лжет. Я  любил ее.

          - Я верю, - серьезно кивнула Ведьма

          - Клянусь, - повторил король, - я НИКОГДА  НЕ НАСИЛОВАЛ ЖЕНЩИН.

          В устремленных на него серых глазах вспыхнула ослепительная искра. От  бесстрастности его странной собеседницы не осталась и следа. Горная Ведьма смотрела вперед невидящим взглядом только что разбуженного человека. Затем ее губы шевельнулись, и король разобрал «…никогда не насиловал женщин… Великий  Орел! Тарра… Рене!»

Кровь Заката

Книга Тагэре

Все выше, все выше — высот
Последнее злато.
Сновидческий голос: Восход
Навстречу Закату.
                         М.Цветаева

Vivos voco, mortuos plango, fulgura frango[1]

Пролог

- Вы посмели?!

- Вот как ты заговорил, милосердный и всепрощающий, когда дело коснулось тебя? Впрочем, брат меня предупреждал…

-               Оставь ее!

-               Кого?

-               Не лги! Ты знаешь, о ком я говорю…

-               Знаю, а вот знаешь ли ты? Впрочем, она в любом случае свободна в своем выборе и сделает то, что считает нужным!

-               Что ты сделал с ней?!

-               С кем?

-               Прекрати изворачиваться.

-               Я не изворачиваюсь. Да, я  знаю, кем стала та, о ком ты говоришь, но ни я, ни ты, ни кто другой никогда не узнает, та ли это, о ком ты думаешь. Но кто бы она ни была, я с ней  ничего не сделал, только дал ей право вернуться…

Часть Первая

Vim vi repellere licet[2]

Одна из всех — за всех — противу всех! -
М.Цветаева

Эстель Оскора

Я вдыхала холодный горьковатый воздух, пропитанный запахом осенних костров и полыни. Вечерело, по усыпанному крупными звездами небу порывистый ветер гнал редкие неопрятные облака. Звезды свидетельствовали – это Тарра. Или почти Тарра.  Я узнавала  очертания созвездий, но с ними было что-то не так, они  изменились, как меняется проволочный узор, если его немного растянуть.

Послышался топот, и я поспешно отступила в темноту. Конечно, бояться мне было не то, чтобы нечего,  (и в мирах, через которые я прошла, и в междумирье хватало  чудищ, с которыми мне бы  не хотелось встречаться),   но лошадиный топот уж точно не нес ничего такого, что могло бы причинить мне неприятности. Другое дело, что сначала следовало оглядеться. Я не знала ни времени, ни места, в котором  очутилась, а изменившиеся созвездия наводили на тревожные размышления.   Хотя чего следовало  ожидать, если в последнем из миров, где я чуть было не осталась навсегда, устав от бессмысленных скитаний,  перед моими глазами прошло шесть колен Облачных Владык,  а сколько всего было до этого…

И все равно я надеялась, сама не знаю на что. Я должна была вернуться. Чтобы найти Рене, какова бы ни была его судьба, или узнать, что его больше нет. Нигде. В конце концов, его могло точно так же вышвырнуть за пределы Тарры, как и меня, но поиски следовало начинать здесь, в Арции. Даже если  все  окажется  бессмысленным, прежде чем покончить со всем разом (а это, судя по всему, для таких, как я, дело непростое),  придется довести до ума то, что начали Рене и Залиэль. А потом  я отыщу и прикончу ту тварь, которая его погубила, если она все еще здесь. Прикончу  и умру.

…Из-за поворота вырвалось несколько конных с факелами, за ними попарно проскакало десятка полтора воинов, за которыми следовала карета и две закрытые повозки, а замыкали процессию еще несколько десятков вояк. Все это безобразие, немилосердно грохоча и лязгая, быстро удалялось  на юго-запад. Меня не так уж и занимало, куда торопится   честнАя компания, пусть их едут, хотя если они не дадут через час-полтора лошадям роздых, те начнут падать. Поражало другое: воины были в доспехах, весьма напоминавших железяки,  бывшие в ходу при Анхеле Светлом, когда самым страшным оружием был арбалет. И    эти изменившиеся звезды! Неужели я попала в прошлое?! Но этого не могло быть: по всем Законам, явным и тайным Время не имеет обратного хода, в него нельзя войти снова, как нельзя войти в одну и ту же реку. Да, где-то оно течет быстрее, где-то медленнее, где-то и вовсе почти стоит, но нигде не идет вспять. Это невозможно, как невозможен дождь идущий снизу вверх. Но откуда тогда эти нагрудники, налокотники, шлемы, которых в той Тарре, которую я знала, не носили уже лет двести?

От размышлений меня отвлекло  мягкое, прохладное касание. Еще веселее! Меня искали, и искали с помощью магии. Заклятье было сильным и умелым… Впрочем, каким бы сильным себя не полагал, искавший меня маг, я была сильнее. Много сильнее, Я могла поймать нить его волшбы и выдернуть его сюда, как затягивает  в воду нерадивого рыбака  хитрая рыбина. Я не сделала этого только потому, что  пошел бы такой астральный звон, что мое присутствие стало бы очевидным  всем «синякам» Тарры. Я же,  чем дальше, тем больше не желала себя обнаруживать. По крайней мере, пока не пойму, что  здесь творится, и не ошиблась ли я,  не попала ли в мир, невозможно похожий на Тарру, но отстающий от нее лет на триста…

Но сначала следовало разобраться с унюхавшим мое появление колдуном. Вряд ли он искал именно меня -  о том, что я вернусь именно сейчас,  не знали даже Великие Братья, но мое появление вызвало, не могло не вызвать  изрядного астрального возмущения. Неудивительно, что кто-то  пытается выяснить, что же  произошло на этой  дороге. Ну что ж, играть, так играть. Оставаясь на месте, я довольно легко удерживала вокруг себя мельчайшие магические корпускулы, надолго прилипающие к тому, кто возмутил сей мир спонтанным появлением. Теперь оставалось ждать, а ждать я могла долго. Однако не прошло и пары ор[3] (созвездие Агнца над горизонтом не успело смениться созвездием Иноходца),  как тишину вновь разорвал стук копыт - на сей раз  всадник был один и ехал крупной рысью, как нельзя лучше подходящей для ночной дороги. Вскоре появился и сам наездник, лунный свет засеребрился на его шлеме. И этот туда же! Они что тут, про мушкеты вовсе позабыли, только стрел берегутся? Ладно,  посмотрим, но сначала следует заняться путешественником. Возможно, я причиню ему большие неприятности, но чем-то или кем-то всегда приходится жертвовать. Я приготовилась и, когда путник (отчего-то мне подумалось, что это гонец), поравнялся  со мной, мысленно произнесла  Слово.

Как всегда вокруг меня что-то стремительно обернулось, и встало на свое место. Бедняга, так ничего и не почувствовав, проследовал своей дорогой, унося с собой приклеившийся к нему намертво мой астральный хвост, я же направилась в противоположную сторону. Теперь я  могла  спокойно разузнать, что же здесь творится. Пока я не захочу, меня  не обнаружит никто…              

2850 год от В.И.[4]

                                                                        26 день месяца Зеркала[5]

                                                Арция. Мунт.

-               Не люблю Мунт, -   сероглазый  всадник обернулся к своему спутнику, темноволосому атлету -  как попаду  сюда,  так хочется бежать, куда глаза глядят. Суета, вранье, взгляды какие-то липкие…

-               А что ты хочешь, Шарло? Столица, одно слово… 

-               Наверное, - названный Шарло  пожал плечами,   - не понимаю, как кому-то нравится здесь копошиться, тут и дышать-то нечем!

-               Сейчас ты заговоришь об Эльте, - хмыкнул темноволосый, - уж с тамошними ветрами точно не задохнешься.

-               Да я и в Ифрану не прочь вернуться,  - Шарло весело и открыто засмеялся,  - там хоть и юг, но все просто. Война, мы, враги… Если грязь, то только под ногами

-               Повезло с тобой Лумэнам[6]- атлет вздохнул и комично размел руками, - другой бы на твоем месте…

-               Рауль, друг мой, я тысячу раз все слышал. Я знаю,  что мне скажешь ты, и что думает твой отец, но это бессмысленно. Я не собираюсь выдергивать трон из-под Пьера.

-               Пьера, - хмыкнул Рауль, -  да Пьер тебя от своего любимого хомяка не отличит… Можно подумать, ты не знаешь, что всем Фарбье вертит.

-               А можно подумать,  ты не знаешь, что я знаю, что ты скажешь, - отмахнулся Шарло, - ладно, хватит об этом. Раз уж нас занесло в этот город, давай хоть отдохнем. К королю я сейчас точно не пойду, устал!

-               Я так и вовсе бы к нему не ходил…

В словах, сказанных Раулем, был свой  смысл, так как спутником его был никто иной, как Шарль Тагэре[7], герцог Эльты и дважды правнук короля Филиппа Третьего Арроя, имевшего счастье или несчастье пережить своего старшего сына, так и умершего наследником короны. Престол  перешел к внуку коронованного старца Этьену. Второй сын короля  Лионэль герцог Ларрэн  пережил это довольно спокойно, зато третий, Жан Лумэн, счел, что на троне пристало сидеть его собственному отпрыску, а не племяннику. Этьен был свергнут и вскоре умер, то ли сам, то ли с помощью заботливых родичей, и на престоле обосновались Лумэны. 

Первый Лумэн, правивший под именем Пьера Четвертого,  был хоть и не самым приятным человеком, но сносным правителем. Его сын, опять-таки Пьер, полагал себя великим воином, но, прежде чем погибнуть  при очередной осаде Авиры, довел страну до ручки. Наследник горе-полководца Пьер нынешний, а  по счету Шестой, унаследовал корону еще в колыбели, но оказался слабоумным.  Арцией, по сути, правил незаконный дядя короля Жан Фарбье[8] Второй, а дела на затянувшейся почти на сто лет войне с отделившейся от Арции Ифраной шли  хуже и хуже. И не потому, что арцийцы не умели воевать, а потому, что в самой стране  творилось  Проклятый[9] знает что. Неудивительно, что и знать, и купцы, и крестьяне все чаще  и чаще посматривали в сторону Шарля Тагэре, «дважды Арроя»  и, к тому же,  отменного воина и человека, думающего сначала об Арции, потом о друзьях, и лишь затем о себе.

Именно поэтому Рауль имел все основания говорить, что Шарлю Тагэре нечего делать в Мунте.  Под стрелами ифранских лучников красавцу-герцогу и то было безопаснее,  но Шарль, носивший титул лейтенанта всей Ифраны,  счел уместным принять приглашение короля. Отказ означал бы открытое неповиновение короне. Вообще-то многие арцийцы только бы обрадовались, заяви Тагэре о своих правах, но сам Шарль пока  подобных стремлений не выказывал. Да, в Мунт он  не хотел, но развязывать гражданскую войну  не хотел еще больше. И герцог поехал, взяв с собой всего две дюжины всадников и оруженосца.

  Рауль ре Фло, один из друзей герцога, увязался  с ним чуть ли не насильно и всю дорогу отговаривал Шарля от визита. Не помогло. Вечером    26 дня месяца Зеркала они въехали в столицу  некогда простиравшейся от Последних гор до Старого моря империи, а ныне раздираемого на части интригами и склоками королевства. Город, впрочем, выглядел  мирно и благополучно. Из открытых дверей харчевен вырывался вкусно пахнущий пар, по улицам сновали  укутанные в теплые суконные накидки горожане, на многочисленных иглециях[10] звонили к вечерней службе.

Тагэре никогда  не любили столицу и так и не озаботились построить собственный дворец. Эльта, город на суровом северном  берегу,  недалеко от покоящейся нынче на дне Сельдяного моря Гверганды, и для деда и отца Шарля, и для него самого была лучшим местом на земле. Первый Тагэре, отказавшись поддержать  брата-узурпатора, покинул Мунт добровольно, а  его сыновья и единственный выживший внук отнюдь не стремились вернуться в столицу. А раз так, зачем им особняк, тем паче,  Тагэре всегда могли отдохнуть под крышей  Мальвани. Нынешний маркиз  был ближайшим другом Шарля и Рауля и, как и все в этом роду, прирожденным полководцем.  Анри, получивший в прошлом году после смерти своего отца, титул маршала[11] Арции порывался ехать вместе с друзьями, но Шарль встал на дыбы. Тагэре полагал, что нельзя оставлять армию на милость Конрада Батара, который, возможно, и неплохой военный, но слишком много думает о маршальском жезле и слишком мало об Арции. Мальвани скривился при упоминании бывшего приятеля, а теперь соперника, как от зубной боли, но остался в армии, предоставив друзьям в полное распоряжение родовое гнездо, помнящее еще героев войны Оленя[12]. Впрочем, строить с той поры в Арции лучше не стали, скорее наоборот.

Шарль и Рауль намеревались провести вечер вдвоем  за стаканом атэвского вина, но не вышло. Не успело стемнеть, как с черного хода постучали. Наладившийся было прогнать непонимающего благородного обхождения ремесленника мажордом склонился в почтительном поклоне перед командором[13] Мунта бароном Обеном  Трюэлем, явившимся засвидетельствовать свое почтение герцогу. Нельзя сказать, чтобы Тагэре был от этого в восторге,  но деваться было некуда. Трюэль, хоть и играл  с упоением роль недалекого солдафона, был умен и прекрасно осведомлен о том, что творится во вверенной ему столице. Ни господин начальник Тайной Канцелярии, ни канцлер Арции, ни всемогущий королевский родственничек Жан Фарбье,  не сомневаясь в способностях барона,  вынужденно принимали его  игру. Трюэля это, видимо, забавляло, но как выглядит командор славного города Мунта без своей обычной маски,  знала разве что его сестра.

Увидев визитера, Шарль  поднялся ему навстречу:

- Не скажу, что так уж рад видеть вас, барон. Мы только что с дороги, как вы, вероятно, знаете, и очень устали.

- Не сомневаюсь, - Обен, крупный, чтобы не сказать толстый,  мужчина лет сорока  с лицом обжоры и выпивохи пожал могучими плечами, - но лично я посоветовал бы вам промучиться в пути еще ночку. Чем дальше вы будете к утру, тем лучше для вас, да и для меня. Ловить Шарля Тагэре мне не улыбается, потом по улице не проедешь, тухлыми яйцами забросают.

- Вы хотите, чтоб я уехал? – Шарль поднял темную бровь, странно контрастирующую со светло-золотистыми волосами.    

- Хочу, - не стал отпираться барон, подходя к столу и самочинно наливая себе вина, - вы  даже не представляете, как хочу.

- Иными словами, - встрял в беседу Рауль ре Фло, - герцогу грозит опасность.

- Хуже, - изрек Обен, - опасность грозит мне. Поддерживать порядок в городе  во время  покаяния Шарля Тагэре? Увольте! Легче сразу пойти и удавиться.

- Вот даже как? – герцог не казался ни удивленным, ни встревоженным, - значит, Бэррот все же решился

-               Бэррот-то как раз ни при чем, это  Жан с Дианой разыгрались. Ну и сволочная же баба я скажу… Хоть бы кто ее прикончил, я бы Проклятому за это душу отдал. А Вы бы, монсигнор[14], прежде чем в Мунт соваться, справились бы о здоровье кардинала! Он, между прочим, совсем плох. 

-               Сочувствую, - нагнул голову Шарль Тагэре, -  мне Его Высокопреосвященства  нравится, не хотелось бы, чтоб кардиналом  Арцийским стало какое-нибудь надутое чучело,  но причем… 

-               А при том, что Евгений никогда не позволил бы схватить Тагэре и, тем более, не отдал бы его в руки «Скорбящих», но сейчас бедняга лежит  в занавешенной комнате, к нему никого не пускают. Короче, мерзко все, Ваша светлость, так что прикажите седлать коней! 

-               Пойду, распоряжусь, - ре Фло сделал попытку подняться.

-               Садись, Рауль, - махнул рукой герцог, - никуда я не поеду. Благодарю, барон, но Тагэре от королей не бегают, тем более, от таких. Тагэре вообще не бегают.

-               Ну, хозяин – барин,  хочет – живет, хочет – удавится, - командор выдул еще кубок и поднялся, - на всякий случай запомните. Улица Сэн-Ришар этой ночью совершенно безопасна, а привратника в ее конце зовут Гийом-Прыщ. Ну а я, само собой, вас не видел. Если вам хочется лезть в это болото змеиное, лезьте, но я бы подождал, пока гадюки друг дружку не пережалят.

-               Спасибо, - снова улыбнулся Тагэре, протягивая Обену руку, которую тот и пожал с недовольным  видом, пробурчав - и все же нечего вам делать во дворце. Атэвы говорят, что гиены, если их много, могут загрызть льва, а гиен сейчас в Мунте о-го-го… 

 Рауль дождался, пока слуга доложил о том, что Трюэль покинул дворец, и только после этого повернулся к Тагэре.

- Я был прав, Шарло, но сейчас не до этого. Ты должен бежать.

- Я уже сказал, что не побегу!

- Да слышал я, но это твое благородство здесь ни к месту.

- Это не благородство, Рауль, - герцог задумчиво посмотрел бокал на свет, - надо же, какое красное, я и не замечал раньше, -  и повторил: - это не благородство, и не смелость, потому что я  боюсь,  очень боюсь того, что творят в Замке Святого Духа. Только  выхода у меня нет. Я ДОЛЖЕН завтра пойти к королю.

- Должен? Ничего не понимаю

- Тут и понимать нечего. Согласен, я свалял самого большого дурака в своей жизни, когда сунулся в Мунт, но мы уже здесь. Не знаю, пришел ли Обен сам по себе или его кто-то послал,  но то, что мы в столице знает не только он и его люди. Синяки[15], те наверняка, следили за нами с самой границы.  Нас или убьют при попытке к бегству или схватят, но тайно, и объявят, что мы подались за Проклятый перевал[16]. Может быть, ты был не так уж не прав, когда советовал поднять восстание, войска бы пошли за нами, только вот  Жозеф[17] бы под шумок оттяпал от Арции еще кусок. Не хочу и не могу превращать войну с самым мерзким врагом, который был у Арции за последние шестьсот лет, в смуту. Да и что я сказал бы людям? Что  хочу стать королем? Но я не хочу…

- Лучше быть королем, чем покойником, - Рауль ре Фло нехорошо улыбнулся, - но ты прав. Живыми уйти  трудно, даже если Обен не станет нас ловить, а я ему отчего-то верю.

-               Я тоже. Этот винный бочонок нам не враг. Но нам от этого не легче. Мой единственный шанс, Рауль, делать то, чего от меня не ждут. Если  Трюэль  подослан, от меня не ждут, что, узнав обо всем, я все же пойду завтра к королю, а я пойду.

-               А если не подослан и о его визите никто не знает?

-               Нас выследят в любом случае. А если меня схватят, то пусть это будет при всем честном народе. От меня ждут буйства, а я  сопротивляться не стану. И попытки к бегству не будет. А вот ты уедешь, но не сейчас, а утром. В ливрее одного из  твоих людей, якобы с письмом в Эльту.

- Если они поднимут на тебя хвост, я запалю такой пожар…

- Хорошо бы обойтись без этого, мне отнюдь не хочется изображать из себя жертву.     

             А барон Обен Трюэль был недоволен. В порядке исключения он не преследовал никакой  далеко идущей цели, а просто хотел, чтобы Тагэре убрался из Мунта. Герцог ему не поверил и имел на то веские основания. Обен и сам бы себе не поверил, и все же, все же Тагэре нравился  ему много больше полоумного короля и его обнаглевшего родича. Фарбье вел себя так, словно у него на гербе не кошачьи следы[18],  а, самое малое Великий Тигр[19], это не могло не бесить.

  Трюэль был человеком циничным и равнодушным, но  Шарль его чем-то тронул, и барон, посмеиваясь над своей чувствительностью, написал сестре в Фэй-Вейлу. Он не собирался рисковать собой и своим положением, но и не предпринять вообще ничего отчего-то тоже не мог.

2850 год от В.И.

                                                                        26 день месяца Зеркала

                                                Постоялый двор «Веселый горшок»  Арция.

Эстела ре Фло со вздохом отодвинула тарелку с истекающими маслом пирожками. Есть  не хотелось, ей вообще ничего не хотелось, даже жить. Все, что было  хорошего, все надежды, все радости остались в родном Фло, а ее продали. Продали. Чтобы спасти владенья и обезопасить  братьев, племянников, сестер,  кузенов. Воспитанница! Ха! Ей никогда не выйти из монастыря, уж циалианки[20] об этом позаботятся. Она примет постриг, и ее жизнь мало чем будет отличаться от заключения. Эста и раньше слышала, что Лумэны при помощи бланкиссимы[21] Дианы берут в заложницы девушек из знатных семей, но не представляла, что именно ей уготована подобная участь. Сначала воспитанница, через два года – послушница, затем – монахиня, которой если и разрешат увидеть родичей, то лишь через решетчатое окошечко в монастырской приемной. Эстела помнила, как много лет назад они навещали  сестру деда, и бледная женщина в белом  тихо и монотонно говорила внучатой  племяннице, что нужно молиться святой Циале и слушаться папу с мамой, а Эсте отчего-то было страшно.

А ведь когда  Вивьен увезли из дома, ей было столько же лет, сколько сегодня самой Эстеле. Уж лучше  сразу умереть, чем заживо гнить всю жизнь,  без солнца, без родных и… без Шарля Тагэре. При мыслях о сыне герцога Эдмона  Эста вовсе расклеилась, и  доселе сдерживаемые слезы вырвались наружу. Девушка разрыдалась, уже не заботясь о том, что на нее смотрит и ее эскорт и все, кто находился в зале придорожной гостиницы.

Валентин Рузо, сопровождавший Эстелу ре Фло в  Мунтскую обитель святой Циалы не был злым человеком, к тому же у него тоже были сестры. Белый рыцарь понимал, что девушкам всегда тяжело отрываться от дома, эта же, по мнению Валентина, вряд ли приживется в монастыре. За свои сорок с лишним он повидал немало благородных девиц, поначалу плакавших, затем молчащих, а, в конце концов, решительно поднимавшихся вверх по ступенькам циалианской иерархии.

Такой была нынешняя предстоятельница[22] ордена Виргиния,  такой будет и юная Моника Бэррот, весной  принявшая обет послушания, но вот эта темноволосая девочка,  задыхающаяся от страха и обиды на судьбу…  Рыцарю было жаль Эстелу, но помочь он не мог, да и права не имел. Ре Фло были могущественным семейством, а явная дружба нынешнего графа и его  младшего  сына с Шарлем Тагэре, столь выгодно отличавшегося от сидящего на престоле слабоумного Пьера,  была занозой для всех, кто сделал ставку на Лумэнов.  Тагэре в отличие от родоначальника  новой династии не запятнали себя свержением законного короля и братоубийством.  Лумэнов терпели, потому что на их стороне была Церковь, и потому что у баронской оппозиции не было головы, но наметившийся союз  двух могущественных фамилий  мог стать для них роковым. В лице Шарля Тагэре и старого медведя[23] Этьена ре Фло оппозиция  получала  сразу двух вождей. Если же Эстела  станет герцогиней Тагэре, то ее дети, особенно если наследуют отвагу и красоту Тагэре и честолюбие и ум владетелей Фло, могут не только потребовать корону, но и завоевать ее. Нет, бланкиссима Диана права, девушка должна стать циалианкой, это, возможно, удержит ее отца и братьев от мятежа.

 Валентин подозревал, что заложниками Лумэны не ограничатся, и в глубине души был рад, что его миссия ограничивается  доставкой девочки в монастырь. Куда печальнее, если бы его заставили поднять меч на Тагэре. В глубине души циалианский рыцарь не то, чтобы сочувствовал Шарлю, но слишком  уж тот выигрывал в сравнении с жалким полоумным юнцом, превратившим арцийскую корону в шутовской колпак. И это он, Валентин, не один десяток лет верой и правдой служащий бланкиссиме Диане и в ее лице равноапостольной Циале! Что же тогда говорить о других нобилях[24].  Пьера большинство нобилей презирает и за глаза называет не иначе, как дурачком, а Тагэре  любят, а от такой любви до гражданской войны один шаг. Нет, бланкиссима  правильно поступила, потребовав юную Эстелу, хоть и жаль ее, но покой в государстве и святое дело дороже.

Рыцарь покачал головой и потребовал старого чинтского. Несвоевременные мысли лучше всего запить. Скоро ему придется  позабыть  о вине – рыцарям Оленя пить не то, чтоб запрещалось, но замеченные в этом могли забыть о продвижении вверх, сегодня же он еще не в обители, а в дороге, причем  среди его людей, как ему кажется, доносчики отсутствуют.

Трактирщик принес кувшин и поспешно ретировался:  простолюдины недолюбливали  белых рыцарей, хотя те и служили божьему делу. Нобили тоже предпочитали по возможности не иметь дел с теми, кто посвятил себя святой Циале, так что в уютной комнате с Эстелой и ее эскортом оставались лишь трактирщик с подавальщиками да маленькая серая кошка, в отличие от  людей и не думавшая бояться воинов в белом. Валентин с умилением наблюдал, как зверушка деликатно доедает предложенное ей угощение. Затем киска подняла головку,  так что стал виден  аккуратный белый треугольник на шейке и, коротко мяукнув, вспрыгнула рыцарю на колени, несколько раз обернулась вокруг себя  и улеглась. Грубая мужская ладонь коснулась мягкой шерстки, кошка прищурила  желто-зеленые глаза и замурлыкала. Доверие слабого всегда умиляет, и рыцарь с сожалением  ссадил разнежившееся животное на пол, когда полоры спустя его вызвали на улицу. Гонец от Ее Иносенсии молча передал свиток и, развернув его, Валентин ахнул.

Им предписывалось везти девушку прямо в Фэй-Вейлу, минуя Мунт. Значит, юная Эстела понадобилась самой Виргинии! Что случилось,  посланник не объяснил, возможно, сам не знал, но Валентин родился не вчера, объяснение могло быть лишь одно: Ее Иносенсия не намерена оставлять в руках арцийской бланкиссимы, слишком часто заглядывающейся на рубины Циалы, такой козырь, как дочь Рауля ре Фло.

Скрипнув зубами, рыцарь отдал необходимые распоряжения воинам и поднялся в зал расплатиться. Хозяин гостиницы,  узнав, что гости его покидают, с трудом скрыл вздох облегчения. Теперь предстояло забрать девушку. Та, к счастью, немного успокоилась, чему  поспособствовала все та же трактирная кощенка. Валентин был, в сущности, незлым человеком и ничего не имел против, когда его подопечная захотела взять киску с собой. Трактирщик и вовсе лишь плечами пожал, но  от дополнительной серебряной монетки, на которую можно было купить и прокормить дюжину мурок, не отказался. Вскоре опасные гости покинули  гостиницу «Веселый горшок» и сразу же общая зала наполнилась смехом и разговорами.     

2850 год от В.И.

                                                                        27 день месяца Зеркала

                                                                         Арция. Мунт

Обычно  в эту пору в Мунте было теплее, но на этот раз осень взялась за дело раньше, чем обычно, до срока сорвав с деревьев разноцветную листву. Канцлер Луи Бэррот  был человеком смелым, но иссиня-черные скрюченные  стволы каштанов,  лишившихся пышного летнего убранства с детства вызывали у него безотчетный страх. Впрочем, для мерзкого настроения нынче были куда более серьезные основания, чем просто плохая погода. Жан Фарбье, заклятый друг  и фактический правитель,  не посоветовавшись, захватил Шарля Тагэре. Бэррот считал это чудовищной ошибкой, но он был в одной лодке с Лумэнами и бланкиссимой Дианой  и понимал, что тонуть придется всем вместе, а тонуть  сорокапятилетний нобиль ну никак не хотел. Он только  весной закончил постройку нового особняка на Собачьей улице и поселил там очаровательную рыжую кошечку, чьим родичам пришлось  дать хорошего отступного. Бэррот собирался провести осень и зиму в милых развлечениях, а эти уроды сделали все,  чтобы страна заполыхала!

-               Он не сопротивлялся? – канцлер с трудом сдерживал раздражение, но  командор Мунта, одновременно являющийся и начальником городской Стражи, был не виноват в том, что получил идиотский приказ, а ссориться с ним было себе дороже.

-               Нет, Тагэре не только не трус, но и не дурак. Вырваться из Мунта он все равно не смог бы. Я знаю, что его предупредили, но он решил, что ему не уйти. И правильно решил, между прочим, -  маленькие глазки барона задержались на лице Бэррота, и тому стало не по себе, -  «синяки» и капустницы[25]  караулили на всех дорогах,  его бы прикончили, разве что Проклятый бы помог… 

-               Кому он отдал шпагу? Вам?

-               Никому.

-               То есть?

-               Красавчик Шарло переломил клинок о колено, бросил обломки за спину, скрестил руки на груди и, насвистывая, направился за «синяками». Мое участие не понадобилось, чему я донельзя рад. Этот парень мне нравится. И не только мне. Молодые нобили, ошивавшиеся в королевской приемной, от его выходки были в восторге.

-               Этого еще не хватало. Он в Замке[26]?

-               Где же еще… Диана с этим поганым Домиником добычу из рук не выпустят. Они хотят,  чтоб Шарло  сказал на площади  то, чего он на самом деле знать не знает.

-               Я бы предпочел знать, как обстоят дела.

- А как они  могут обстоять? Жан с Дианой, как тот  чудак из притчи, который хотел и яичницу слопать, и цыплят осенью продать, - Обен разразился довольно-таки неприятным смехом, - если им нужна правда, герцога следовало бы отдать палачам. Может, он  что и сказал бы, хотя вряд ли… Заговоры не  по его части, тут, скорее нужно старика ре Фло потрясти, а Шарло, тот все больше воевать любит да к женщинам в окна лазить. К тому ж беднягу придется предъявить народу,  так что калечить его нельзя, а то мунтские бабы Лумэнов на клочья разорвут. 

         - Не паясничайте, Обен. Что сделано, то сделано. Вы не хуже меня знаете, что пока Тагэре жив, спать нам не придется, так что нужно спешить.

         - Ну и глупо, - махнул  лапищей Обен, - красавчик  не сделал ничего такого. Его любят, особенно на севере, это да, ну и что с того? Его отца тоже любили, а тот взял да и помер. И никто не виноват. А тут такого нагородили: и подложное письмо, и обвинение в измене, и  публичное покаяние или чего там еще удумали. Тут недолго и голову сломать, причем свою...

         - Это не ваше дело, - резко оборвал барона Бэррот.

         - Вот уж нет, - Обен не собирался уступать, - дело самое что ни на есть наше, потому что королек ни хрена не поймет, даже если его вверх ногами повесят,  эта чертова баба отсидится в монастыре,  Фарбье не жалко, прибьют и ладно, а мне и вам, между прочим, по улицам ходить и по дорогам ездить. Вам нужно, чтобы какой-нибудь ополоумевший баронский сынок влепил нам в спину по стреле просто потому, что на наших плащах золотые нарциссы? Мне – нет!

Бэррот сжал зубы.  Барон Обен  Трюэль  слыл хамом, пьяницей и взяточником, но знавшие его  давным-давно убедились, что командор  куда как не прост. Вот и сейчас проклятый  пьянчуга смотрел в корень.  Луи Бэррот был полностью с ним согласен: затея с захватом  Шарля Тагэре была опасной и глупой. Однако ни его, ни Трюэля не спросили,  все устроил Фарбье, заручившись согласием слабоумного короля и помощью своей любовницы. Ненависть всемогущего бастарда к Шарлю была общеизвестна, а недавний отказ  ре Фло поженить единственную  дочь Жана и  одного из сыновей графа стала последней каплей. Старый Медведь заявил, что не собирается родниться с аганским[27]  боровом, от которого за весу[28] разит кошками. Это была правда, но не вся. Хитрый ре Фло спал и видел свою дочь женой Тагэре, а внука - королем.  Оскорбленный и встревоженный Фарбье начал действовать с грацией слона в посудной лавке.  И как после всего этого прикажете обеспечить покой в столице? 

- Ты прав, - угрюмо бросил Бэррот, - я говорил Диане и Жану, но они уперлись, как мулы. Ладно, что сделано, то сделано, а наше дело, чтобы в Мунте было тихо. Если Старый Медведь зашевелится, мы должны об этом знать.

         - Мы?  Ну, нет…. Когда дело дойдет до драки,  на меня и моих кабанов можно рассчитывать. А подслушивать,  подглядывать и шарить под кроватями – на это  синяки есть. 

         - Хорошо, - устало вздохнул Бэррот,  - но чтоб с сегодняшнего дня патрули ходили в два,  нет в три раза чаще  и чтобы все улицы, примыкающие к Льюфере и ратуше, были освещены. Деньги для людей получите у казначея.

-               Деньги это хорошо, - заржал толстяк, - но лично я предпочел бы получить их за другое. Связываться с Фло я злому врагу не пожелаю… Хоть бы кто вправил мозги этой Диане. Да там и мозгов-то нет, один гонор.  Ну, прощай, монсигнор! -  От могучего удара по спине, Луи чуть не свалился, но ничем не выказал своего неудовольствия. Хорошими отношениями с Обеном нужно дорожить.

 А насчет Дианы старый хитрюга прав, но  циалианку может унять только циалианка. Жаль, Елена тут ему не помощница, напротив. Попробуй она вмешаться, Диана только бы укрепилась в своем решении. Если он хочет переиграть эту парочку он ни в коем случае не должен до поры до времени обнаруживать связь с ифранской бланкиссимой. Но и сидеть, сложа руки, больше нельзя.    

Отец нынешнего Пьера был еще тем подарком, но он был королем и думал о том, что его потомки станут  и дальше править Арцией,  а вот сын, похоже, и вовсе не знает, зачем ему голова. Идеальный король для умного министра или духовника, но пока вокруг бедняги сплошные стервятники, которые  думают о будущем не дальше, чем на месяц вперед. Похоже, единственный способ выгнать взашей эту стаю -  найти Пьеру подходящую невесту. Правда, бедняга  не нуждается в женщине, но это и к лучшему. Он найдет королеву…  для себя. И с ее помощью  покажет, как нужно управлять государством. И хорошо бы, чтобы Жан  со своей бланкиссимой  поначалу считали, что это они подобрали подходящую девицу. Решено, именно этим он и займется, когда расхлебает историю с Шарлем.        

2850 год от В.И.

                                                                        29 день месяца Зеркала

                                                                         Арция. Фей-Вейа

-               Говори все, как есть, ты меня знаешь, делать при мне хорошую мину при плохой игре не стоит, - покачала головой полная женщина лет тридцати с небольшим, -  так что натворили эти ублюдки?

-               Шарль Тагэре явился в Мунт по приглашению короля, при нем была охранная грамота, подписанная Пьером. Сейчас  он  в Замке Святого Духа, -   загорелый воин с упрямым подбородком с наслаждением взял с подноса посыпанную корицей булочку, закрученную наподобие  раковины улитки – Фей-Вэйла славилась своими стряпухами.

-                Да ты не стесняйся…. Все только из печи, я бы с удовольствием к вам присоединилась, но я и так больше похожа не на лань[29], а, прости святая Циала,  на свинку…

-               Если сигнора простит мне такое,  то  пышки куда приятнее сухарей, - вообще-то  Агриппину Трюэль, сестру-наставницу  в Фэй-Вэйле полагалось называть «бланкиссима», но Антуан знал и ее и ее брата с детства. Да и сама Агриппина, когда они оставались наедине,  с готовностью откликалась на  мирское обращение,  тем паче, новости, о которых  сообщал Обен, не оставляли времени для этикета.

-               Спасибо, Антуан,  но приличия требуют, чтобы  циалианская сестра не походила на жену трактирщика.

-               Как глупо!

-               Не спорю, но я привыкла. Какие  обвинения  предъявили герцогу?

-               В заговоре против короны.

-               Доказательства?

-               Доказательств нет, если не считать свидетельств людей, которым бы я не поверил, даже скажи они в месяц Вепря, что на улице снег.

-               Даже улик не подготовили?  Это неразумно… Именно неразумно…

-               Вот и сигнор Обен говорит то же, что и вы, сигнора Агриппина.

-                Значит, Обен согласен со мной… Это и радует, и огорчает. Радует, что брат думает так же, и огорчает, потому что  такую ошибку легче совершить, чем исправить…   Как вы думаете, Антуан, они оба рехнулись, Фарбье и Бэррот? Или кто-то один? Что они думают делать и что говорит Диана?

-               Все затеял бастард.  Бэррот вне себя и думает, как выскочить из горящего курятника, не подпалив хвост.  Диана довольна. Она  считает, что смерть  Шарля Тагэре окончательно обезопасит трон Пьера.

-               Дура, - не выдержала собеседница Антуана, -  самый страшный враг  Лумэнов - сами Лумэны, вольно им было сотворить все глупости, которые только можно удумать. Их распрекрасный Пьер – слабоумный. Это даже мунтским тараканам известно, а  слабоумный король -  вечное искушение для любого  сильного нобиля. Пока Тагэре на свободе, но не посягает на трон, другие поневоле сидят тихо, так как  у Шарля поболе прав, чем у всех остальных вместе взятых. Если его убить, объявится толпа мстителей с прицелом на корону.  Лично  я при таком раскладе за Пьера гроша ломаного не дам, они и оглянуться не успеют, как на троне окажутся ре Фло или Мальвани…

-               Вот-вот, - Антуан запил угощение вином и блаженно улыбнулся, - Шарль Тагэре не больно хочет усесться на трон,  но  кошкин хвост в это не верит.

-               Каждый судит по себе, дорогой… Ты когда возвращаешься?

-               Как только бланкиссиме, - в устах Антуана титул прозвучал как-то интимно, -  будет угодно меня отпустить

-               Я еду с тобой. 

Антуан пожал плечами. Он и не сомневался, что она поедет. Антуан Кроасс не первый год варился в мунсткой грязи, он знал, что делал его молочный  брат и господин, когда посылал отвезти сигноре письмо, сообщающее, что у ее третьего племянника режутся зубки. Разумеется, тетушка Агриппина, узнав новости,  не останется в стороне, но решение ехать в столицу  только ее решение. Обен не при чем.   

2850 год от В.И.

                                                                        6 день месяца Волка

                                                             Арция. Фло

Сквозь щель в занавесках можно было видеть кусок луны, через которую неслись похожие на гончих облака. Было ветрено, и ветки огромного клена назойливо скреблись в окно, воскрешая в памяти веселые истории об оживших мертвецах и прочих прелестях.

-               Отец, что мы будем делать? - Рауль ре Фло  старался говорить спокойно

-               Ничего, разумеется… Пока ничего, - немолодой человек, вполне достойный иметь своей сигной медведя,  задумчиво потер переносицу, - Бедняга угодил в ловушку, тут уж ничего не поделаешь. Взять Мунт я пока не могу,  если бы мог, этот крысеныш не просидел бы на троне и недели.

- Но не можем же  мы бросить Шарло?

- Разумеется, не можем,  - старый граф подошел к столу, зачем-то тронул бронзовую чернильницу в виде спящего медведя и отошел к окну, - Проклятье! Надо же было такому  случиться именно тогда, когда я был в отъезде. Ты не должен был  пускать его в Мунт, хотя бы ему привезли не одну, а дюжину охранных грамот.  Пьер  подписывает все, что ему подсовывают,  хоть пустой лист, хоть непристойные вирши… Я думал, в свои двадцать девять твой друг научился хоть чему-то, а он… Или ты чего-то не договариваешь?

- Да нет, все так и было. Король писал, что его уговаривают заключить мир с Ифраной, но что он хочет выслушать не только тех, кто сидит в столице, но и тех, кто воюет. Разумеется, это было изложено иначе, но смысл таков.

- И вы не учуяли ловушки?

- Мы долго думали, отец… Но Пьер, он же блаженный, он, действительно,  мог такое написать. А если так,  мешкать было нельзя.

- Да кто б ему дал это написать?! Эта лиса Жан или его капустница? Не смешите меня! Да и сам королек… Я отнюдь  не уверен, что он и читать-то умеет. И вы с Анри пустили Шарло одного?!

- Ну, он взял с собой охрану и оруженосца.

- А собак  и кадку с геранью не прихватил случайно?! Если уж вы решили поверить, то ехать в Мунт должен был ТЫ. Случись с тобой что, у меня  останется еще два сына и пятеро твоих оболтусов-племянников, не говоря уж о девчонках, а Шарль Тагэре один! Ты с ним так спелся, что забываешь, какой он крови, а вот Лумэны  помнят.

- Ты прав, отец, но что теперь делать?

- Не знаю!  - отрезал старый граф, - мы можем сделать вид, что нас это не касается, а можем поднять восстание.  Если сговориться с Мальвани,   закрутим такое, что Лумэны удерут впереди своего визга в Авиру и дальше. Только вот, Шарлю это не поможет…  Да и я, как бы  не гордился своей родословной, помню, что Фло не Аррои.

- Но неужели ничего нельзя сделать?

- Во имя Проклятого! - рявкнул ре Фло старший, - для того, чтобы что-то делать, нужно быть в Мунте, а ты все еще тут торчишь!

- Отец, значит, мне… Значит, я…

- Значит, ты одеваешься попроще, состригаешь эти проклятые лохмы, и отправляешься. Этой же ночью. Возьмешь с собой  Жака и  Эдгара. Да, пускай этот плут тебе волосы и брови высветлит. Золота бери, сколько сможете увезти, пригодится. Чем только Проклятый не шутит, когда Циала спит. Жак в свое время  кое с кем в Мунте знался,  ты его слушай, но решай сам. И запомни: лучше смерть, чем дюз[30]...  Для всех ты тут с девицей загулял, и я даже знаю, с какой.

- А  Эста?

- А о ней придется забыть.   Да не дергайся ты! Пока ей косы отрежут, три года пройдет, за это время много чего случиться может.

2850 год от В.И.

                                                                        6 день месяца Волка

Фей-Вэйла

Ее Иносенсия с любопытством рассматривала невысокую  девушку с темно-каштановыми волосами. Красива, ничего не скажешь. И, похоже, неглупа.  Хотя чего в этом удивительного? Быть ре Фло это почти наверняка быть красавицей и, к тому же, незаурядной личностью. Эстела совсем молода,  из нее  можно вылепить что-то полезное. Эта надутая гусыня  Диана видела в юной графине  только заложницу, а зря. От девчонки, если ее приручить как следует, может быть прок.

Диана с Еленой уже полагают Рубины  своими,  причем каждая обманывает каждую. Ну и пусть им. Она намерена  прожить еще лет пятьдесят, если кто-то из наследниц не укоротит ее жизнь, а это вряд ли: обе крысы понимают, как за ними следят. Но с помощью Эстелы ре Фло можно перетянуть на свою сторону  ее отца и братьев. Совсем уж ломать  их не стоит,   пусть думают, что играют свою игру, пусть даже выигрывают, но в самом крупном выигрыше будет она… Она добьется того же, что святая Циала и будет Архипастырем всех Благодатных Земель[31]. 

         - Я рада видеть тебя, дитя, - Ее Иносенсия  поцеловала Эстелу в лоб, – тебе следует с дороги переодеться и отдохнуть. Утром я поговорю с тобой и дам тебе наставницу, которая подготовит тебя к   Вопросам[32]. Дениза, - юная девушка в  белом бесшумно склонилась перед бланкиссимой, - отведи свою новую подругу в ее комнату и позаботься о ней.

Дениза почтительно наклонила головку: слушаю Ее Иносенсию.

- Вот и хорошо, идите, дети мои. Я еще должна поговорить с нашим рыцарем.   

            Аудиенция была окончена, Эстеле оставалось только поклониться и выйти. Вроде бы все было хорошо, ее никто не обижал, Ее Иносенсия была ласкова, а другие сестры добры и внимательны, но девушка отчего-то чувствовала себя так, словно ее, обнаженную, привязали к позорному столбу, как уличенную в прелюбодействе. Эста была не робкого десятка, да дочь старого Этьена  и не могла вырасти трусливой дурочкой, но Виргинии она боялась, боялась до безумия, до дрожи. Она скорее согласилась бы оказаться среди  сотни разбойников, чем рядом с этой женщиной, красивой и холодной, словно вылепленной из снега. Только добравшись до своей комнатки и тщательно затворив дверь – засовов воспитанницам не  полагалось, - Эстела ре Фло немного перевела дух. Святая Циала, как же она хотела домой к отцу, к маме,  братьям... 

Сейчас они, наверняка сидят в большом зале у камина. Отец маленькими глотками пьет  из своего любимого кубка подогретое вино, мама вышивает очередной покров для замкового иглеция, Леон и Морис   по обыкновение препираются, а Марион пытается читать, но нет-нет да  и вставляет пару реплик. А, может быть, во Фло приехали  Рауль и  герцог Тагэре. Тогда они заперлись  с отцом в его кабинете и папа, наверняка, убеждает Шарля заявить о своих правах на корону, а тот  смеется и говорит, что не хочет.

Эста знала, что отец прочит ее в жены красавцу-герцогу, но пока дальше намеков дело не шло. Девушка так и не поняла, любит ли ее Тагэре или просто относится к ней, как к дочери своего старшего друга и союзника. Впрочем, Эстела не сомневалась, что папа все уладит,  и тут за ней приехали. Сначала она надеялась, что ее не отдадут, но, увы,  даже ре Фло не могли отказать бланкиссиме Арции. Она совсем уже впала в отчаянье, но оказалась, что ее привезли не в Мунт, а в Фэй-Вейлу. Эстела-Ангелина-Рамола ре Фло была истинной дочерью своего отца  и знала, что бланкиссима Диана и Ее Иносенсия отнюдь не одно и тоже. Но вспыхнувшая, было, надежда  погасла. Кто его знает, какой была Диана, но Виргиния оказалась очень страшной. Девушка не могла понять, почему она так думает, она просто знала. Если бы она могла бежать, она бы бежала, но из Фэй-Вейлы, охраняемой не только высокими стенами  и рвом с водой, но и магией, выйти было невозможно…

         Мягкий удар отвлек девушку от невеселых размышлений. Привезенная с разрешения рыцаря Валентина трактирная кошечка бесцеремонно вскочила ей на колени и всячески старалась потереться о  лицо. Эста прижала мурку к груди и разрыдалась. 

2850 год от В.И.

                                                                        6 день месяца Волка

                                                                         Арция. Мунт

Камера была небольшой, но чистой и, если бы не решетки на окнах и тяжелая дверь, вполне бы сошла за комнату в третьеразрядной гостинице. С тех пор, как Скорбящие Братья  окончательно сговорились с судебными магиками, заплечных дел мастера, гнилая солома и железные цепи стали уделом воришек, фальшивомонетчиков да контрабандистов. Тех же, кто оказывался достаточно смел, чтобы затевать интриги, и достаточно глуп, чтобы попасться, ожидала участь куда более мерзкая.

Шарль Тагэре не верил, что сила, которая подчиняется «синякам»  от Творца, но откуда бы она ни шла, она была, и против нее считались  бессильными  любая воля и любой меч. Он слышал, что здешние маги каким-то образом подчиняют тела узников, заставляя  делать и произносить все, что хотят допросчики. К счастью, те не умели развязывать языки своим жертвам и, тем более, читать мысли. От Старого Медведя Тагэре знал, что  «синяки» неустанно совершенствуются в своем искусстве, надеясь овладеть  не только телами, но и душами. Шарло надеялся, что он этого уже не увидит.

Герцог постарался поудобнее раскинуться на кровати: что толку метаться по комнате, радуя тюремщиков. Этого удовольствия он им не доставит. Если бы только  вырваться! В глубине души Шарль не верил, что он, никогда и никого не боявшийся,  словно  глупая птица папагалло из южных краев, станет повторять чужие  слова о собственной вине. Он всегда считал себя сильным,  вот и посмотрим, чего он стоит. Самое малое, что можно сделать, это публично отрицать свою вину, тем паче он, действительно, не злоумышлял против этих ублюдков, и, право слово, зря!

 Полоумный король, пляшущий под дудку мерзавцев и выжиг, это не то, что нужно Арции. Святой Эрасти не зря наградил Пьера Пятого таким сынком: Лумэны преступили все законы божеские и человеческие и должны уйти. Если он вырвется, он таки сделает то, в чем его обвиняли: поднимет  восстание и еще вопрос, за какими нарциссами[33] пойдет Арция. Но сначала  выжить. Проклятый! Из замка Святого Духа не убежишь, по крайней мере, без посторонней помощи.   В магии же он, увы, не силен. «Скорбящие» и «синяки» не подпускают простых смертных  к своим тайнам, даже печатных волшебников, и тех подмяли. Оно и понятно, без волшбы эти уроды, как гадюки без яда. Впрочем, циалианки тоже хороши, в их монастырях, говорят, всякое творится.

  Интересно, где сейчас Рауль?   И вернулся ли старый граф? Они что-то должны предпринять, но, сильные на Севере, в Мунте ре Фло почти что изгои. А Анри в Сарриже. Каким он был дураком, отговорив его ехать с ними. А, может, Рауль догадается взбунтовать войска?  На радость Жозефу!  Куда ни кинь, везде клин! Да и Мунт, как назло, принадлежит Лумэнам, хотя простолюдины, конечно, и не питают к ним особой любви. Но достаточно ли этого, чтобы вспыхнул бунт? Пожалуй, да, если за дело возьмется Старый Медведь! Его могут попытаться  освободить в момент покаяния,  беда в том, что Лумэны это тоже понимают… 

2850 год от В.И.

                                                                         10 день месяца Волка

                                      Арция. Мунт.

В комнате бланкиссимы Козимы  было душно и жарко. Тощая и изжелта-бледная, словно съедаемая изнутри каким-то недугом,  Козима, даже летом куталась в шаль и зажигала камин, осенью же и зимой ее покои и вовсе превращались в подобие Преисподней. Не хватало только сковородок да жарящихся на них грешников, впрочем, под тяжелым взглядом наставницы воспитанницы   чувствовали себя не многим уютнее, чем души в преисподней.  

Соланж Ноар преклонила колени перед комнатным алтарем, облобызала перстень циалианки  и замерла, опустив глаза. Козима кашлянула, поплотнее закуталась в белую шаль и обратила свой пугающий взгляд на девочку.

-               Мы слушаем тебя, Соланж. Сегодня ты должна рассказать нам о Войне Оленя.

Сола судорожно сглотнула  и  молитвенно сложила руки.

«Война  Оленя началась в 2228 году.  В те времена светоч Церкви Единой и Единственной освещал Арцийский материк до Последних гор, но в Таяне и Эланде уже прорастала ересь,  - Сола запнулась, испуганно вздрогнула и торопливо продолжала, - однако  Творец  не желал  гибели Благодатных Земель. Своим  орудием он избрал непорочную деву той же крови, что и Равноапостольная Святая Циала. Это была дочь  тарскийского герцога Мишеля...

- Надо говорить «благочестивого тарскийского герцога».

           - …благочестивого тарскийского герцога, -  послушно повторила Соланж. 

-               Как было ее имя?

-               Ее имя было  Мария-Эрика.

-               Так, дальше.

-               Благочестивый герцог Мишель выдал свою дочь за престарелого  таянского короля Марка, который не мог сделать ее своей женой. И тогда свершилось чудо. Юная Мария понесла по воле Божией и разродилась младенцем мужского пола,  который должен был стать  Спасением Благодатных Земель. Но у короля Марка была дочь Илана…

-               Упоминая ее, - перебила наставница, - следует всякий раз осенять себя Знаком и  добавлять: "да будет ее имя проклято во веки веков".

-               Да будет ее имя проклято во веки веков.

-               Арде, - веско произнесла Козима.

-               Принцесса, желая после смерти отца единолично владеть Таяной, вознамерилась погубить мачеху и брата и обратилась за помощью к богомерзким тварям, именуемым гоблинами и обитавшим в Последних Горах. Твари эти испокон века поклонялись Антиподу и почитали Проклятого и были весьма искушены  в черном колдовстве. Среди них находили приют и маги людского племени, предавшиеся Запретному. С одним из них, именуемым Романом Черным, и  сошлась Илана, да будет проклято ее имя во веки веков.

-               Арде!

-               С  его помощью дочь короля Марка убила брата, призванного стать спасением Благодатных Земель, но Мария-Эрика  была спасена Святой Циалой. Босая и одинокая, она прошла зимой через леса, горы и болота, и дикие звери не трогали ее, а лютые морозы не причиняли ее вреда. Ведомая Святой Циалой, она вышла к святому городу Кантиске, где и нашла приют. Илана, да  будет проклято ее имя во  имя веков, сказала своему отцу и благочестивому герцогу Мишелю, что не ведает, где их супруга и дочь. И те поверили.

Мишель отправился на поиски дочери. По дороге ему явилась Святая Равноапостольная Циала и поведала, что Мария  в Кантиске, и что грядет поход Тьмы против Света, а он, Мишель Тарский, избран, дабы встать на пути вражеских ратей. Благочестивый герцог Мишель Тарский отправился в Мунт, предстал пред мудрым императором Базилеком  и  сказал  то, что открыла ему Святая Равноапостольная Циала. И выслушал его император и повелел собирать воинство. Но племянник императора Луи не захотел принять сторону Света  и предался Тьме,  потребовав у богомерзких за помощь арцийскую корону. И те ему обещали. И соединилось войско Луи Арцийского с нечестивым воинством, приведенным с Последних гор магом Романом. И оскверняли они храмы и иглеции, и приносили жертвы человеческие Антиподу, и желали они освободить Проклятого и править его именем. Многое множество народа погубили они, и среди всех прочих благочестивого кардинала Таянского Тиберия, который перед смертью постиг, что Илана, да будет проклято ее имя во веки веков, и есть та, кого именуют Темной Звездой,  погибелью Тарры. 

И все, что было в Благодатных землях темного и порочного принимало сторону Луи арцийского и чернокнижника Романа, а все, что было доброго и светлого, вставало под знамена благочестивого герцога Мишеля.  И пришел срок. И сошлись два воинства под стенами святого города Кантиски, - Соланж перевела дух и робко взглянула на наставницу.

- Продолжай, дитя мое. 

              - Герц… Благочестивый герцог Мишель сражался, как лев, но был убит. Непорочная дева Мария-Эрика  видела со стен святого города гибель отца. В отчаянье она воззвала к Святой Циале, и ее мольба была услышана. Святая послала на поле боя Белого Оленя, который поразил  чернокнижника Романа и остановил  полчища мерзких тварей, именуемых гоблинами, которые в ужасе бежали.   Но Илана, да будет ее имя проклято во веки веков,  избежала кары, воззвав к Антиподу,  и тот укрыл ее до поры до времени. Если Тарра вновь погрязнет во грехе и Свет ослабеет, именуемая Темной Звездой  вернется, дабы сеять смуту в душах и готовить возвращение Проклятого. Это об Илане, да будет ее имя проклято во веки веков, и да защитит нас Святая Циала.

         - Арде! Чем же закончилась битва?

- После бегства чудовищ  открылись  ворота Кантиски, и оттуда  выехало Святое Воинство, обрушившееся, как меч карающий на головы таянских еретиков, ведомых предавшимся Тьме арцийским принцем Луи. Меч ударял о меч, - монотонно шептала Сола, - ломались копья и сокрушались щиты. Но у Луи было много богопротивного зелья, именуемого пороКом, и исход битвы не был ясен. Но тут подошли войска эландского герцога Рене, который, увидев великую сечу, заколебался.

Эландский герцог Рене был смел и честолюбив, но душа его  была далека от Света, хотя в те поры еще не погрязла во Тьме. Душой эландский властелин тянулся к власти, а телом к разврату, но, подобно  двум крыльям,  удерживающим птицу над бездной,  удерживали Рене  Эландского от грехопадения благочестивая жена его Ольвия и кардинал  Максимилиан…

-               Обычно, - вмешалась Козима,  - первым  называют духовную особу, но  в данном случае надлежит говорить  так, как ты и сказала. Ибо благочестивая Ольвия впоследствии стала Предстоятельницей ордена Равноапостольной Циалы. Итак, что же сделал Аррой Эландский?

-               Он, - выдохнула трясущаяся Соланж, - он… Он колебался, и, видя это, кардинал Максимилиан посулил ему корону Арции, если он сразит впавшего во Тьму принца Луи. Так извлечен был мед из львиного чрева и властолюбие герцога Рене подвигнуло его к подвигу… К подвигу подвигнуло… И он свершил во имя короны, что не желал свершить во славу Творца нашего. Рене Эландский бросил свои полки на полки безбожного Луи, и вновь закипела битва, и вновь Свет не мог одолеть Тьму, а Тьма Свет.

И тогда во всех храмах и иглециях Святого города Кантиски воззвали к Творцу, и Творец услышал  и послал свое воинство на помощь воинству церковному. И узрели люди сверкающую рать на  дивных конях, и за плечами всадников вздымались  белые, как снег, крылья. И при виде их в ужасе бежали полки безбожного принца Луи, а сам он погиб в битве, и даже тело его не удалось найти. Так была одержана великая победа у Святого Холма, на котором позднее был воздвигнут храм.     

-               А что было дальше? - немигающие глаза продолжали буравить девочку.

-      Дальше корона Благодатных земель была вручена эландскому герцогу, как и обещал ему Максимилиан. Но герцог захотел большего. Он увидел Марию Герику и, пленившись ее красотой, воззж… вожж… Возжелал ее. Дочь благочестивого герцога Мишеля с негодованием отвергла домогательства старого императора, который уже был  женат на достойнейшей из женщин. И тогда Рене Аррой предался Тьме. Он воззвал к Проклятому, и тот ответил ему из бездны. При помощи Тьмы, которой Аррой  предавал свою душу и свою кровь во веки веков, император  совратил Марию-Эрику и вместе с ней бежал за Запретную Черту. С тех пор никто никогда о них не слышал. Однако благочестивой Зенобии, наперснице супруги герцога Рене благочестивой  Ольвии перед смертью было видение, что Святая Равноапостольная Циала послала бурю, утопившую корабль нечестивцев. Сама же Ольвия, дабы искупить грехи, совершенные тем, кто был избран ей в мужья, вступила в Орден, и не было в те времена женщины достойнее, добродетельнее и мудрее ее. Ее молитвы умилостивили святую Циалу, и она послала Благодатным Землям золотой век, а с сына Ольвии и Рене Сгинувшего не было спрошено за грехи отца,   и он царствовал долго и мирно, - Сола замерла, с опаской глядя на наставницу.

Темные губы тронуло нечто, напоминающую улыбку, и Козима еле заметно кивнула. 

         - Идите, дочь моя. Сегодня вы отвечали удовлетворительно. На  завтра подготовьте  житие святого Анхеля.