|
…Сгустилась мгла войны под небом Эвиала,
И вот за ратью рать на землю пала.
Хозяева стихий сошлись в последней сече
С титановой ордой. И миг уж не далече,
Когда земная плоть, умывшись кровью,
Родит дитя войны…
/ из сказаний о гибели народа пятиногов/
Солнце
неудержимо клонится к древнему лесу, завершая свой дневной путь.
И с невысокого холма, где собрались девять человек, лес кажется
гигантским чудовищем, которое тянет свои исполинские
деревья-щупальца к обреченной добыче. Неумолимое время лишило
светило его дневного могущества, и вот уже самое длинное
щупальце впивается в свою беспомощную жертву.
Бегут, бегут
минуты… Угасающее Солнце раскрашивает бескрайнее небо в самые
невероятные цвета, поражая воображение, словно художник, который
понимает, что рисует последнюю картину, и пытается вместить в
неё всю свою душу, всё самое лучшее, что ещё не успел подарить
людям. Ещё немного и гигантское чудовище захватит и поглотит
свою жертву. Огромный, бескрайний мир сузится до небольшого
пространства вокруг костра одинокого путника, застигнутого ночью
в лесу. Но пока ещё есть время, чтобы закончить свои самые
неотложные дела.
В столице
Империи Клешней царит возбуждение. Все обсуждают постройку новой
пирамиды. Наверное, никто пока не понял, что в империи появились
новые хозяева. И их жизнь в скором времени бесповоротно
изменится. Исчезнут с улицы зазывалы, всегда готовые на все лады
расхвалить своё заведение, опустеют ярмарки, купцы и странники
с разных концов Эвиала поостерегутся появляться в этих краях,
даже озорной детский смех станет редкостью на улицах столицы.
Ещё вчера они,
носящие почетные серебряные знаки имперских лекарей, приняли
решение покинуть остров. Империя Клешней так и не стала для них
домом, приютив всего на три года. Сегодня на холме недалеко от
города пройдет последнее собрание Малого Круга.
На Волчьих
Островах, где их семья жила в добровольном заточении более
трехсот лет, орочьи маги прозвали их Кланом Сыновей Смерти.
Здесь, на Левой Клешне, их окрестили Десницей Жизни за
удивительные умения врачевания. Сами они называли себя
татвики, жаждущие Истины.
Десять
жаждущих быстро завоевали расположение к себе как при дворе
императора, так и у простых горожан. Их старейшина вернул жизнь
жене императора, душа которой уже искала дорогу к Серым
Пределам. Они прославились как искусные лекари, способные
поставить на ноги простившегося с жизнью старика и юношу,
прикованного с детства к постели.
Заморских лекарей полюбили за
добродушный нрав, приглашали в гости. Ведь они не только лечили
тело, но и душу, часами просиживая с пациентами. Выслушивали,
помогали советом и, имея влияние при дворе императора, могли
помочь решить житейские проблемы. Бывало, что помогали, не взяв
платы, а то и сами давали еду и одежду неимущим. Никто не знал
их имен, обращаясь просто “господин лекарь”. Кто-то по-дружески
хлопал их по плечу, кто-то по-приятельски жал руку, кто-то
почтительно кланялся, но никто не раболепствовал, не боялся.
На вчерашнем Круге всё
решили. Девятеро было за отбытие, и один, самый молодой из них,
против. Лишь он один из всех не имел посвящения. Ему не дали
имя, которое могут носить и произносить только дваждырождённые,
но на Круге каждый имеет равный голос. И он предложил
сражаться.
За три с лишним века, с самого
момента своего основания, татвики ни разу не
воевали, не использовали магию смерти против своих врагов, да и
врагов на Волчьих Островах у них не было. Но они знали, что рано
или поздно этого им не избежать. Мир стремительно менялся: всё
сильнее становится инквизиция, в империи появились хранители
древнего искусства некромантии, похожие больше на исполинских
ящериц или змей, чем на людей. Магия змееголовых дуоттов чем-то
была сродни их искусству, что-то она позаимствовала у ушедших из
Эвиала титанов. Когда мир начинают делить такие силы, не
отсидишься в горах. Их, жаждущих Истины, уже не пять и не
десять. Та сила, что завоюет Эвиал, призовет их или служить, или
умереть.
Но принять
решение о начале войны, и это несомненно будет война, а не одна
битва, как думает ученик без имени, может лишь Общий Круг,
на котором соберутся все татвики.
Высокий
подтянутый седовласый мужчина наблюдает, как его четвёртый
ученик, неотягощенный ни заботами, ни годами, легко бежит к
вершине холма. Вот уже более века он – старейшина их семьи, но
руки по прежнему уверенно держат посох – символ начала Пути. На
вид ему не дашь более полувека, пока не заглянешь в глаза, в
которых отражается мудрость многих поколений. Смугловатая кожа
и безупречно ровные белые зубы выдают в нем кровь салладорца.
Лишь одним взглядом он может остудить пыл любого орочьего
вожака. Под этим твердым, холодным, как сами северные льды,
взглядом, ражий орк невольно сгибается в поклоне и извиняется за
дерзость. А в следующий миг какое-нибудь дитя, обласканное его
взглядом, подбегает к покрытому сединой мужчине и видит в его
глазах только доброту и заботу. Его ученики хорошо знают, что
Учитель всегда строг к себе и в речи, и в поступках, а случайные
гости, которых он примет в своём доме, скажут, что это самый
мягкий и радушный человек во всём Эвиале.
Молодой ученик, легко пролетев
последние шаги, поклонился и коснулся рукой края плаща
старейшины.
– Учитель… – слово отозвалось
тупой болью в груди. Ещё несколько лет назад он называл его
ласково “дед”, а не почтительно “учитель”. Они сражались друг с
другом на деревянных мечах, бродили по лесам и горам Волчьих
Островов. Он так и не смирился с тем, что сын его единственной
дочери больше никогда не обнимет его, а будет лишь учтиво
касаться края одежды, и с тем, что именно ему предстоит
совершить пугающий простых смертных обряд посвящения для своего
внука.
– Учитель, нас ждёт
император…, – ученик не заметил, как тень боли скользнула по
лицу его деда.
– Начнем.
Старейшина
воткнул в землю длинный, с него ростом, посох, возвестив о
начале Круга. Теперь здесь нет учеников и учителей, все
равны. Когда всё будет сказано, они закончат.
– Уважаемые
братья, император изъявил желание видеть всех нас сегодня во
дворце, – голос ученика срывался, а сам он дрожал от
возбуждения. – Наш долг помочь ему увидеть ложь змееустых.
Великий посох Основателя рассеет колдовство дуоттов. Наш род
имеет возможность показать… проявить своё могущество. Разве вы
хотите, чтобы мы и дальше прятались от всего мира в пещерах?!
Разве Великое Учение создано только на благо избранных?!
Молодой
человек всё время пытался поймать взгляд своего учителя. Но тот,
казалось, совершенно не воспринимает окружающий мир, хотя все
знали, что старейшина внимательно слушает каждое слово. Юноша
всё говорил и говорил, приводя одни и те же аргументы по
несколько раз. Его никто не прерывал, пока у него хватало запала
говорить. Наконец, он выдохся, и на бледном худощавом лице
выступил румянец.
– Я должен вернуться, даже если
пойду один. Если змееустые попробуют мне помешать, то… то… они
узнают, с кем имеют дело.
Никто так и не проронил ни
слова. И юноша сел, тупо уставившись на посох. Чувство
одиночества и обиды терзало его. Пусть он не посвящённый, пусть
не стоит даже мизинца своего могущественного учителя. Пусть не
носит, как его дед, великого имени Акшар – “победивший смерть”,
но, что такое честь, что такое ответственность за тех, кому
помогал, он знает не хуже остальных. Много раз он терпел боль,
неотступную спутницу любой самой простой лечебной магии. Он
хорошо усвоил, что лекарь должен принимать часть страданий
пациента на себя. И потом, здесь он получил от императора имя,
пусть и не настоящее, настоящее он выберет сам во время
посвящения. Император назвал его Джерам, что на местном наречии
означает заступник.
Старейшина
поднялся, как только закончилась речь внука, являя всем своим
видом величие древней магической традиции.
– Уважаемые
братья, наш брат явил нам своё истинное сострадание к стране,
давшей нам кров и пищу. Я предлагаю удостоить его чести Носящего
Посох и от имени Круга поручить ему заверить императора в
нашей поддержке и готовности к сотрудничеству на благо
государства, не смотря на срочную необходимость нам всем отбыть
из страны. Я дождусь его здесь, и мы вместе покинем империю.
Молодой ученик
был ошеломлен. Никто кроме старейшины не носил посоха, хотя это
и допускалось по закону. Лишь на время, отпущенное чтобы
прочесть древний гимн, а затем назвать своё новое имя,
посвящённый принимал его из рук Носящего.
Один за другим
встали восемь его “братьев” и поочерёдно подняли раскрытые
правые ладони. Старейшина смотрел на него, ожидая решения. И
внук видел в глазах своего деда тень насмешки, словно он хотел
сказать: “Рано тебе состязаться со мной в политике”. Да, он
проигрывал деду и в состязании на мечах, и в борьбе, и в магии,
и только в привораживании животных ему не было равных в семье.
Облачённый ролью посла он должен будет сообщить императору об их
позорном бегстве и затем вернуть деду посох. После такого не
покажешься во дворце.
Юноша медленно
встал и поднял руку, и, отстав лишь на миг, десятая рука его
учителя завершила голосование.
Когда все
сели, снова заговорил старейшина:
– Пока наш брат будет во
дворце, все покинут остров. Я дождусь его здесь.
Солнце окончательно сгинуло в
лесной чаще, но небо ещё хранило воспоминание о его дневном
могуществе, сменив пёстрые наряды на серые тона.
После того, как все детали
путешествия были обсуждены, старейшина завершил Круг и
передал посох Носящему. Юноша осторожно принял посох, словно он
был сотворён не из дерева, не уступающего твёрдостью закалённому
железу, а из высохшего песка, который в любую минуту может
просыпаться сквозь пальцы. За прошедшие века основание посоха
почернело и покрылось сеточкой мелких трещин. Его навершие
украшал большой белый, точно молоко, камень, на котором древними
рунами была выведена надпись: “Три дороги ведут к счастью, и
лишь одна – к Истине”.
Будто старик,
несущий непосильную ношу прожитых лет, юноша побрел к подножью
холма. Медленно, как во сне, залез в седло своей Вьюги, лошади,
подаренной императором, и направился в город.
Мысли, обычно
неуловимые и легкие, как степной ветер, теперь давили на него
тяжким грузом, точно соревнуясь, какая из них первой сбросит с
седла и вомнёт в землю. Зачем учителю нужно было это
представление?! С тех пор, как он напросился к своему деду в
ученики, тот очень сильно изменился. Будто тёплое весеннее
Солнце превратилось в дарующую прохладу Луну. Но в чём он
виноват, ведь его выбор пал на самого достойного? Только деду он
может доверить свою жизнь на обряде посвящения. И вот теперь его
дед, его учитель, старейшина водрузил на его плечи непосильную
ношу. Лучше умереть сразу, сражаясь хоть со всеми дуоттами
Эвиала, чем явиться к императору и опозорить всю семью таким
послом. А вдруг император разгневается и прикажет его
четвертовать или бросить в змеиную яму. Дед конечно вернёт его в
мир живых, но дорога в империю будет закрыта. Он только лишь
хотел, чтобы его могучий и мудрый дед помог прогнать змееустых,
и совсем не собирался тащить на себе такую ответственность.
– Эх…, ну что,
как говорят орки: “Взял точило, не ворчи, что не мило”, –
подбодрил себя юноша. – Былого не вернуть, седым виднее.
Всё-таки посох не простой костыль для немощных, он принимает на
себя удар враждебной магии, словно огромный дуб ловит молнию,
защищая молодые побеги, ограждает носящего от боли при волшбе,
да и сил, говорят, прибавляет Носящему.
*****
– Акшар, – подошёл другой
учитель, как только посол спустился к лошади, – твой внук хотел
показать дуоттам, на что мы способны. Возможно это лишь
похвальба юнца, но всё же постарайся его остудить. Пусть до поры
до времени мы так и останемся для всех лекарями.
– Я чувствую,
что дуотты готовят нам сюрприз во дворце. Император становится
их куклой, которую они дёргают за верёвочки. Раз он позвал всех
к себе, значит нам хотят сделать предложение, от которого мы не
сможем отказаться.
– И с такими
думами ты послал его одного, да ещё и с посохом?!
– Не тащить же
мальчишку силой. Он бы всё равно был потерян для Круга.
Трещина недоверия со временем разрушила бы его сердце, а тогда
уже не вернуть с тропы умерших. А посох не так легко уничтожить,
– понизил до шёпота голос старейшина. – Это лишь сосуд созданный
Первым, в который он собрал Силу, рассеянную по всему Эвиалу во
время последней битвы. Теперь Сила в каждом, кто назвал своё имя
с посохом в руках и в Носящем. Пока жив хоть один
дваждырождённый из рода татвиков, способный быть
Носящим, он сможет влить силу в новый сосуд. А форма может быть
разная: посох, меч, кольцо, даже человек, если это послужит
цели. Но настоящий сосуд – это не палка, а дух Носящего.
– Но почему ты
доверил Силу посоха юнцу, рождённому женщиной?
– Она сама
выбирает свой сосуд.
– Раз ты
уверен, что змееголовые готовят ловушку, может, ударим сами.
Древние тексты говорят, что правитель, не нападающий первым,
видя неизбежность войны, совершает преступление против народа,
– глаза старика вдруг заблестели, словно у мальчишки, которому
отец подарил настоящий клинок.
Старейшина
улыбнулся, увидев такую перемену в почтенном всегда
хладнокровном учителе. Три года в Империи Клешней не прошли
бесследно для его спутников. Этот небольшой избранный народ
привык к аскетичной жизни, к добровольной изоляции от мирских
дел. А здесь среди невообразимого смешения всех народов Эвиала
стало казаться, что их дом – наш дом, и их заботы – наши заботы.
Ещё совсем немного и уже не удержать жаждущих, которые ринутся
на дуоттов, так и не разобравшись, кто или что движет фигурками
в этой игре. Слова его внука – это лишь первый крик
новорожденного, сделавшего свой первый обжигающий свободой
вздох.
Акшар обнял на
прощание своего названного брата со всей беззаботностью, на
которую был способен, – До встречи дома, мне ещё нужно
подготовиться, – повернулся и уверенно зашагал к городу.
– До встречи,
брат.
Прибыв в
империю по морю вместе с орками, как и все смертные, они за всё
время ни разу не воспользовались тайными путями известными лишь
магам. Но теперь, когда обычная дорога для них опасна, и время
играет не на их стороне, нет выбора. Восемь человек в зелёных
плащах вступили на приготовленную тропу, соединившую Остров
Клешней с их домом, мгновенно скрывшись с глаз.
*****
Лошадь
тащилась медленно, сама выбирая дорогу, чувствовала, что хозяину
не до неё. Его не четвертовали и даже не подпустили к императору
ближе, чем на двадцать шагов. Император сидел хмурый,
погруженный в свои мысли. Лишь один раз его взгляд скользнул по
сутулой фигуре посланника с несуразно длинной палкой в руках,
словно это был не его забавный Джерам, всегда готовый развлечь
слух какой-нибудь древней легендой, а статуя крылатого зверя,
навечно застывшего у старых пирамид.
Джерам так и
не выполнил свою миссию, ничего не смог сказать императору,
который все эти годы жизни в империи покровительствовал ему. Его
могучий посох не захотел или не смог завязать в узел длинный
раздвоенный язык нового советника императора. Высокий мерзкий
дуотт, понятно, почему люди и змееголовые вели такую
уничтожающую войну друг с другом, выслушал послание Круга
и сам всё передал императору. Юноша слушал, как дуотт сипит
рядом с повелителем, и ему казалось, что эта отвратительная
тварь лезет своим языком через уши прямо в разум и душу,
нащупывая там пути к самым сокровенным мыслям. И всех сил юного
мага хватило лишь на то, чтобы ничего не дать этой твари узнать
об их семье. А ведь так подначивало показать ей всё, на что
способны татвики, чтобы содрогнулась тварь и на
своём змеином брюхе убралась в свою вонючую нору.
Время шло к
полуночи, но на улицах столицы было оживлённо. Недалеко от порта
раскинула купола ярмарка, заглушая своим гомоном морской прибой.
Горожане гуляли допоздна, словно хотели запастись весельем на
весь унылый и холодный сезон. Зима неизменно приносила с собой
снег, что делало эту страну ещё ближе для жителя севера.
Лошадь вынесла
седока к окраине города, где дома были победнее и улочки поуже,
чем в центре. Вот всадник поравнялся с супружеской четой уже
почтенного возраста. Они поклонились и ускорили шаг,
приноравливаясь к ходу лошади.
– Господин
лекарь, а господин лекарь, что-то Вы к нам и не наведываетесь. А
Вы с императором в пирамиду не хаживали? Люди говорят, там чудищ
ручных держат.
Бывший
имперский лекарь кивнул в знак приветствия и попытался
улыбнуться. Словно сквозь сон, он вспомнил лавочника и его
супругу. Вместе с учителем они вылечили их сына, у которого с
рождения была сухотка ног.
– Вот бабы, а!
– Подхватил почтенный лавочник. – Им что пирамида, что леденцы,
всё забава. А ведь от конфет проку больше, то хоть еда какая.
Верно я говорю, господин лекарь? Это ж сколько денег потрачено,
сколько народа согнано, а прибыли ни на грош. Детишек да баб
развлекать. Я бы лучше на те деньжищи корабли построил да за
товаром послал. Вот то дело. Да что с нелюди возьмешь, нелюдь
она и есть нелюдь. Вот и весь сказ. Ну, светлой Вам дороги,
господин лекарь, в гости покорно просим, порадуйте мальчонку
нашего.
– Да, спасибо,
обязательно… – кивал Джерам, подгоняя лошадь.
Наконец, чета
отстала, и уже никто не мешал мыслям снова атаковать его голову:
“Так-то и бросаешь людей, доверяющих тебе. Бедный император
теперь слышит только шипение змееустых, а кто услышит
верноподданых?! Не поспешил ли ты, Носящий Посох, решив бежать
вместе с учителем? Может вернуть посох и остаться? А завтра
улучить момент, когда нет нового советника, и пробиться к
императору”.
Джерам
подстегнул лошадь, торопясь покинуть город. Впереди его ждал
непростой разговор с учителем. Им придётся расстаться. Учитель
никогда не приказывает ученику, лишь направляет его, и если
ученик принял какое-то решение, то ничего другого не остаётся,
как помочь советом. Ему нужен совет, как избавить империю от
нелюдей-дуоттов с их извращённой магией. А что, если собрать
отряд из преданных императору людей, которые попали в немилость
после появления змееголового советника, с ними захватить
правящих дуоттов и заставить их убраться к себе в Синь-И.
Возле ворот
было пустынно, видно те, кто отправился на ярмарку, ещё не
добрались сюда, а остальные уже спали, и только четверо
стражников, охранявших западные ворота, проводили безразличным
взглядом одинокого всадника.
Мысли о
предстоящей схватке за империю подгоняли юношу, а он подгонял
стремительную, как стрела, Вьюгу. Миновав ворота, они оказались
в совершенно другом мире. Над головой юноши безбрежным шатром
раскинулось ночное небо, усыпанное мириадами звёзд, которые
смотрели на него, не моргая, завораживая, уводя в далёкий мир,
исполненный какого-то неизъяснимого торжества и блаженства. И
полная Луна, словно владычица всего мироздания, окружённая
бесчисленным сонмом слуг, заняла самую вершину небосвода. Такие
ночи созданы для полёта, когда гуляка-ветер в лицо, а где-то
далеко за спиной остаются все заботы. Все дворцовые интрижки,
мирские дела, даже ошеломляющие истории о древних народах,
услышанные в детстве, кажутся мелкими и ненастоящими. Здесь на
просторных лугах царствует бесконечность, и они… летят, человек
и его верная Вьюга. Степь замерла, став свидетелем их безумной
погони за неизвестностью. Крик неистового восторга рвётся из
груди, но и он остаётся далеко позади.
Так же, как
император, давший своему верному солдату несколько золотых,
посылает его на смерть за империю, так и неумолимое время
безжалостно обрывает редкие минуты счастья.
Разгорячённая
лошадь остановилась послушная хозяину, не понимая, зачем он
прервал их свободный полёт. Юноша привстал в стременах,
оглядывая широкую степь, казалось, что они скакали целую
вечность, но от города их отделяло не больше лиги. Он
чувствовал, что что-то невидимое надвигается на него со всех
сторон, отсекая саму мысль о бегстве или сопротивлении. И
постепенно к его сердцу стало пробиваться ледяное дыхание ужаса.
Вьюга, тоже
что-то почуяв, вдруг заржала дико и затравлено и, встав на дыбы,
сбросила оцепеневшего седока. Заметалась, шарахаясь во все
стороны, и, наверное, совсем обезумев от ужаса, бросилась
обратно к городу.
Может падение,
а может и отчаяние, вывело юношу из оцепенения. Он не выронил
посоха даже во время падения, и теперь всё, что у него
оставалось, – это старый артефакт и жажда жизни.
Он вскочил на
ноги и что-то зло крикнул. Вдруг окружающая дорогу степь, ещё
мгновение назад казавшаяся пустынной и безмятежной, словно
поплыла, постепенно вырисовывая совсем другую картину. С двух
сторон прямо на него по полю ломилось нечто. Оно визжало, выло,
ревело и стонало. Масса каких-то непонятных существ с каждым
мгновением становилась всё ближе, широко охватывая кольцом. В
темноте было невозможно разглядеть этих тварей, лишь отдельные
отблески глаз и зубов , а ужас всё глубже впивался своими
когтями в сердце выбранной жертвы.
Нет сомнения,
это и есть “добрые намерения” змееголовых, в которых заверял его
новый советник императора. Юный маг, на сколько мог быстро,
преодолевая оцепенение, начертил небольшой круг концом посоха.
Они напали
первыми и теперь узрят то, чего так искали. Ведь они так хотели
узнать, что за сакральная сила хранится в избранном народе.
Сила, рождённая войной, когда два древних народа столкнулись в
смертельной битве. Сила, зачатая на острие мечей столкнувшихся в
последней схватке пятиногов и титанов. Не прав тот, кто думает,
что дети рождаются только от любви, есть те, кто рожден от
ненависти и смерти, просто нет тому свидетелей среди живущих. И
нашелся один – Первый, кто отыскал и взрастил страшный и
прекрасный плод, созданный безумными Силами, рвавшими Эвиал на
части. В тайном знании, словно две исполинские змеи в брачный
сезон, сплелись магия стихий пятиногов и магия смерти титанов.
Молодой маг
без настоящего имени стоял в круге, воткнув в его центр длинный,
почти на локоть выше его роста, посох. Ладони юноши побелели от
напряжения, судорожно сжимая почерневшую от времени реликвию,
словно не ноги поддерживают его на земле, а руки, обхватившие
ось мира. Закрыты глаза, и губы начинают шептать то ли песнь, то
ли молитву на понятном только ему языке.
В этой
песне слышится безумный полет древнего народа по степям Эвиала,
вечный танец ветра, гуляющего по бескрайним просторам, где нет
стен городов, нет башен магов, бросающих вызов самой стихии
свободы. Слышен рокот могучих и непреступных гор, разрывающих
плоть земли и устремляющихся к девственным облакам. Слышна мощь
рек и океанов, дарующих жизнь там, где дневное светило выжгло
всё живое.
Эта
песнь заставила его врагов замедлить свой бег. Ветер, точно
сторожевой пёс, посаженный на цепь, начинал свой смертельный
танец вокруг мага. Легкий ветерок, постепенно нарастая,
перерождался в бурю. И вот уже огромные массы пыли, соломы,
травы и всякого мусора, гонимые этими ураганными порывами,
понеслись в бешеной пляске, окружая мага черным непроницаемым
кольцом. Поднявшиеся с земли пыль и песок сделали ночь ещё
темнее. Этот вихорь, всё набирая и набирая силу, дико ревя,
превратился в грозный и ужасающий смерч. А в центре его
чудовищной воронки стоял маг, сжимая в руках посох, как
бесценный залог своей победы. Но существа не отступали, ибо
магия ещё более страшная, чем та, что вызвала ветер, слепо, не
ведая жалости и страха, гнала и гнала их на одинокую фигуру,
отчаянно цеплявшуюся за жизнь.
Маг не видел,
как шаг за шагом волна, сотканная из зубов, когтей и рогов,
сжимала кольцо. А смерч, уже поглотив в себя всё, что только
можно было и, кажется, исчерпав всю свою мощь, начал постепенно
затихать. Похоже, юнец перемудрил с заклинанием, единственная
защита воспарила высоко над землёй, не чиня больше наступающим
никаких препятствий. И твари бросились, почуяв свежую плоть, не
всем сегодня пировать свежатиной, только самым злым и сильным,
тем, кто разорвёт своего же сородича, посмевшего встать на пути
к добыче. Им оставалось одолеть десяток шагов до небольшого
круга, где застыл…
И тут маг
закончил свою песнь. Он стоял всё в той же позе, не
шелохнувшись, лишь кисти рук обрели синеватый оттенок. Усилием
разлепил веки и увидел сотни глаз, алчущих разорвать его на
части. Ледяной ужас с новой силой впился в молодое, не успевшее
насладиться жизнью сердце. Ветер совсем затих, словно зритель,
замирающий в решающий момент, чтобы не пропустить самое
интересное… Миллионы пылинок потеряли своего поводыря, но
приобрели огромную тяжесть. Магия пятиногов наполнила каждую
песчинку силой обрушивающейся скалы. И в один миг всё, что
недавно кружилось в воздухе, со страшной мощью рухнуло вниз. И
каждая травинка была страшнее меча из закаленной стали. То, что
секунды назад было пылью, бесчисленными острыми иглами с
невероятной силою вонзилось в живую плоть. Все, что только что
дышало, ревело и мчалось, в один миг превратилось в кровавое
месиво. Не было слышно ни криков, ни стонов, только один
зловещий выдох, вырвавшийся из сотен легких, будто сама земля
испустила дух. Если бы эта сила достигла плоти породившей её
земли, то разорвала бы пополам, но, достигнув своей матери, пыль
стала опять просто пылью.
Теперь мага
окружало сплошное месиво непонятного в лунном сиянии цвета.
Ликование в его сознании смешалось с отвращением. Опять его
окружала лишь безмолвная степь и сонмы бесстрастных к делам
людей звёзд. Но не чувствовалось покоя в этой тишине, словно мир
делает глубокий вдох перед отчаянным криком.
– Очень
хорошшо, челофечешшко, – будто волна зловонной жижи, в его
сознание ворвался голос. – Ты мошшешшш потешшать пуплику.
Точно из
небытия, со стороны города выплыли с полсотни до отвращения
знакомых фигур в бесформенных одеждах. Они, как будто глумясь
над силой земли, бесшумно скользили по воздуху. И маг готов был
поклясться, что один из них был новым советником императора.
Посох принял на себя тяжесть отката от творимой магии, и губы
вновь зашептали заклятие, погнавшее новые мириады песчинок в
сторону дуоттов.
Дуотты
надвигались полукругом, все, как один, подняв посохи, и что-то
сдавило грудь юноши, выжимая весь воздух. Он опустился на
колени, но так и не разжал посиневших рук. Творимое им заклятие
прервалось, а с ним прервался полёт ветра, который освободился и
растворился в степи, будто дикий зверь, сломав ошейник,
скрывается в чаще леса.
Навалившаяся
тяжесть вдавливала обессилившего мага в землю. Кровь потекла изо
рта, но дуотты явно не собирались убивать его, точно оценили
редкую породу диковинного зверя и решили посадить того в клетку.
Паря над
землёй, они почти приблизились к тому месту, где обрели смерть
их верные слуги. Сознание юноши билось в отчаяния, пытаясь
освободиться от ненавистного сипения. Уже не замечая
происходящего вокруг, он боролся не за тело, а за душу, медленно
сползая по посоху к самой земле. Тьма сгустилась над полем,
словно Луна и мириады звёзд исчезли в один миг. Ещё минута, и
воля его будет сломлена…
*****
Акшар привык слушать сердцем, а
не ушами, и самый искусный лжец не смог бы утаить от него
правду. Он мерил расстояние до города широкими шагами, правая
рука была словно лишней, оставшись без посоха. Было сумрачно и
тихо в пустынной степи, Солнце совсем скрылось за западным
лесом, а Луна только-только собиралась подняться над столицей
империи.
До города ему
оставалось пройти не больше лиги. Безмолвная ночь не смогла
утаить от него чужой тайны. Сначала он почувствовал, а затем и
увидел своим магическим взором, тех, кто хотел скрыться. Легко
бежать, когда все бегут и не важно куда, и легко стать невидимым
одному там, где хотят спрятать целое войско. Он просто разрешил
чужой магии подействовать на него, растворившись в потоке
магической силы.
Он видел, как вдалеке промчался
его внук, как двинулись на него сотни тварей. Видел, как мальчик
первый раз в своей жизни применил магию, отнимающую жизнь. Жизнь
и смерть –два вечных соперника, как день и ночь, они никогда не
встречаются, но не могут существовать друг без друга. Чтобы
жить, ты должен убивать.
Затем двинулись дуотты, а за
ними шла их новая армия, созданная в империи. Они выпросили
позволения императора забрать на “перевоспитание” преступников,
приговорённых к смерти, а через несколько дней Акшар увидел их,
стоящими на страже возле пирамид. Это были не зомби и не люди,
их жизнь поддерживала душа, но того, что называют человеческим
разумом, в них не было. Старейшина попытался проникнуть в
сознание одного из них и увидел отблеск силы, отражаемой в
огромном красном камне. Она впилась в него, пытаясь опрокинуть и
подмять, и тогда он отступил. Было невозможно бороться: или
служи, или уйди.
Дуотты похоже захватили его
внука в магическую сферу, чтобы, лишив воли, сопроводить на
жертвенник в новой пирамиде. Акшар не обращал внимания на сотню
солдат, прикрывавших хозяевам тыл. Он шёл почти рядом с ними, но
они не сделают ничего без приказа, хоть четвертуй их по
одиночке.
Мальчик почти упал среди
смердящей жижи, но ещё держался, не выпуская из рук посоха.
Дуотты остановились, паря невысоко над землёй, и остановились их
солдаты с нелепым оружием похожим на косы. Нужно сделать так,
чтобы внук увидел его и понял, что нужно делать.
Акшар зашептал заклинание…
Луна, словно отвернувшись от нечестной схватки, погрузила степь
во тьму, лишь белёсые молнии вздрагивали на посохах дуоттов, и
одинокий лунный луч светил в спины нескольких солдат. Как
окруженная армия прорывается, ударив всей мощью в одной точке,
так и сила ночного светила, собранная в один луч, обрушилась на
слуг змееголовых. Три фигуры в ало-зелёных плащах вспыхнули,
осветив стоящего рядом мага. Конечно это не дневная сила света,
способная уничтожить тысячную армию. Но лунный свет больше
подходит для ночного убийцы, который должен обезглавить армию,
уничтожив одного лишь правителя. Акшар пошатнулся, по привычке
сжимая правой рукой воздух. Без посоха каждое заклинание
отзывалось болью. Ни оставшиеся солдаты, ни дуотты не обращали
на мага внимания. Их триумф был близок, скоро они получат
отличный экземпляр для своей некромантии.
Следующее заклинание Маг послал
на двух дуоттов. Он приказал всей влаге покинуть тела. Кровь,
моча и всё, что может течь, брызнуло во все стороны из всех
отверстий. Ближайших змееголовых обдало этим зловонным фонтаном.
За несколько секунд тела двух дуоттов исторгли из себя всю
живительную влагу, а иссушенная земля жадно впитывала её,
припасая для новой жизни. Рядом стоявшие дуотты в недоумении
взирали, как в бесформенной одежде свернулись останки, похожие
на шкуры, сброшенные двумя исполинскими змеями. А Акшар,
пошатнувшись, припал на одно колено. Змееголовые, наконец,
удостоили его вниманием, и это внимание не предвещало ничего
хорошего.
Кто-то из дуоттов ещё пытался
додавить беззащитную жертву, но долго сплетаемое заклинание
рухнуло. И теперь добыча превратилась в охотника. Чувства и
мысли, словно прорвавшая плотину река, ворвались в иссушённое
сознание юноши. Он одним движением вскочил на ноги и сделал то,
что так жаждал, наблюдая как змееголовые беспечно парят над
землёй, лишив себя веса. Воздушная волна накрыла сломленный
строй дуоттов. Не сильная, не сжатая в один кулак, но быстрая и
неожиданная, которую может сотворить и ребёнок. Их смело и
врезало в строй стоявших позади воинов.
Акшар выхватил непривычно пустой
правой рукой широкий утяжелённый нож гномьей работы и перерезал
горло ближайшему дуотту, свалившемуся у ног воина. Строй солдат
так и не шелохнулся. Маг подбежал ещё к одному и воткнул нож в
затылок, переламывая кости. Теперь надо уходить и быстро. И тут
он услышал…
- ДЕД!.. - наконец, увидев в
свете горящих солдат знакомую фигуру, закричал юноша.
- Уходи, - мысленно приказал
учитель.
Но тот уже бежал к своему деду
по брызгающей во все стороны кровавой жиже. Солдаты в
ало-зелёном одеянии, наконец, ожили, отсекая Акшара от внука. А
дуотты, словно поняв, где слабое место, обрушились на Несущего
посох. Юноша остановился, утопая в чужой крови, все силы
уходили, чтобы отражать одиночные удары, а солдаты всё теснили и
теснили пожилого мага. Посох поглощал магические выпады, которые
сыпались теперь без перерыва.
Акшар видел, как снова его внук
опустился на колени и выставил перед собой посох, словно щит.
По посоху
пошли трещины, и он рассыпался, оставив перед ошеломлённым
юношей какой-то светящийся знак, который притягивал и манил. И в
этот миг он ощутил, как змееголовые сплетают новые заклятия,
готовые уничтожить саму память о нём на земле. Он, Носящий,
разрушил посох, и теперь ему нет места среди живых. Как он
посмотрит своему деду и учителю в глаза? Что ответит на Общем
Круге? Как простит сам себя? А непонятный символ тянет к
себе, словно знает выход, словно сам является выходом, лишь
протяни руку.
Ещё трое
солдат вспыхнули факелами, и один змееголовый остался лежать с
ножом в груди, но из ушей уже текла кровь, а ноги стали, как
ватные. Акшар видел, как дюжина смертельных заклятий вмиг
разорвали, сожгли и сгноили его внука, а через миг погас Символ
Перерождения. Теперь не найти следа внука, нужно ждать, когда он
сам выберет дорогу. И маг растворился в ночи…
Юный маг, стоя
коленями в кровавом месиве, потянулся к маняще-неведомому,
сокрытому в знаке, одной лишь мыслью, которая быстрее
подгоняемых ненавистью заклинаний. И точно со стороны увидел,
как начала гнить голова, покрывающаяся язвами и стекающим гноем,
вломилась в грудь ледяная стрела, сломав кости, а рёбра,
оторванные от позвоночника, разорвали спину. И в его сознание
ворвалась тупая рвущая боль, словно он потерял самого дорогого
человека, похоронил все свои мечты и надежды, рухнули все
принципы, по которым он жил, и погребли под собой всех, кого
любил и ненавидел. Нет больше ничего, лишь желание скрыться,
исчезнуть. А знак, парящий прямо над землёй ловит его последнее
желание и снисходительно ждёт, словно понимая, что нет у него
другого выбора. И маг сделал шаг на встречу неизвестности…
*****
По широкой площади шла вереница
закованных в цепи людей. Две дюжины тех, кто не смог умереть в
морском сражении с императорским флотом. Ещё вчера наглые
морские разбойники теперь представляли собой поистине жалкое
зрелище. Не так ужасно выглядели их окровавленные повязки и
разорванная одежда, как обречённые лица. Даже на виселице
некоторые из них оскорбляли императора со всей его роднёй,
плевали в лицо судьи, читавшего приговор, но сейчас никто из них
даже не мог поднять глаз на толпу зевак, провожавшую мрачную
процессию до самой пирамиды. Да и сами любопытствующие не
бросали объедками и унизительными словами в мрачных насильников
и убийц, явно сочтя, что хуже тем уже не будет.
Император подписал указ “О
замене смертной казни на ритуальное очищение”, и теперь их душам
не будет покоя. Среди вольного морского братства ходило много
леденящих душу историй о том, что вытворяют со своими жертвами
змееголовые образины. Четыре долговязые фигуры, полностью
закутанные в чёрные мантии, с низко опущенными капюшонами
следовали за узниками. Всю процессию охраняло четыре дюжины
солдат в вызывающих ало-зелёных плащах и со странным оружием в
виде большой косы.
Воины в
костяных доспехах и ярких одеяниях остались у входа, толпа не
решилась подойти близко, а мрачная закованная вереница
устремилась вглубь лабиринта пирамиды. Вступившим в пирамиду
узникам уже не нужна была стража, их ноги двигались точно сами
по себе.
Людям
казалось, что прошла уже вечность их плутания по лабиринтам
пирамиды, но пусть она не заканчивается, лишь бы не то, что ждёт
их впереди. Процессия остановилась. Дуотты освободили первого,
молодого парня лет двадцати пяти от роду с окровавленной
повязкой через пробитое стрелой плечо. Он не сопротивлялся, а
послушно, как бык, которого тянут за вдетое в нос кольцо, зашел
в небольшой зал с каменным ложем по середине. Он подошёл и лёг
так, как будто делал это много раз. В зал с другого входа вплыло
ещё девять дуоттов, которые встали вокруг него, прямо точно над
какими-то символами на полу. Они были с откинутыми капюшонами, и
здесь, в царившем полумраке, размазанные черты их змееподобных
голов уже не казались отвратительными, а словно являли само
воплощение ужаса. Какая-то магия сильнее всякого железа
приковала человека к ложу, точно тысячи стальных нитей спеленали
всё его тело.
Как только
невидимые оковы обездвижили тело, пелена спала с сознания
разбойника. Ярость, спасавшая ему жизнь в морских сражениях,
преодолела страх. Он пытался пошевелиться, но путы впивались по
всему телу, и всё, что ему осталось, это испепелять взглядом
нелюдей и изрыгать самые отвратительные ругательства, на которые
только способен человеческий язык. Он отдал бы всё, чтобы
освободиться сейчас и рвать, ломать голыми руками своих врагов.
Дуотты явно упивались яростью и бессилием своей жертвы, они
подняли передние лапы и зашипели хором.
Адская боль
взорвала основание позвоночника и медленно, как таран,
покатилась к голове. Он закричал, но не услышал своего крика.
Боль выжгла все другие чувства и мысли из обезумевшего человека.
Он рванулся от неё, неважно куда, лишь бы спастись. И тьма
поглотила его, спрятала от нечеловеческих мук, от ненавистных
палачей, которым нет дела до твоих оскорблений. Только кромешная
тьма и тихий спокойный голос, который можно слушать вечно.
Где-то очень далеко горит красный свет, и оттуда слышен приятный
лёгкий шёпот. Или это сам свет говорит с ним, маня к себе? И
есть лишь одно желание: идти и слушать, идти и слушать… Вечно…
*****
Он долго лежал в темноте, не
помня, кто он, и не понимая, куда он попал. Он хотел лишь
спрятаться, чтобы никто не посягал на его жизнь. Ему нужно
совсем немного места в огромном, безграничном пространстве.
Где-то недалеко впереди забрезжил свет. Постепенно становилось
всё светлей, и он начал привыкать, что может видеть; попытался
встать, но тело не слушалось, было каким-то неповоротливым,
словно чужое.
Небольшая, с
виду безобидная ящерка неуклюже выползла из норы. Размеренно
раскачивалась какая-то живая масса вверху, заслоняя небо. Мир
был полон самых невероятных запахов, которые он или забыл, или
чувствовал впервые. Некоторые казались опасными, а некоторые
очень притягательными. И превозмогая тяжесть непослушных мышц,
он пополз. Хотя явно был день, всё потеряло цвет, как в
сумерках.
Он полз на
приятный вонючий запах разлагающейся плоти, как вдруг что-то
надвинулось, полоснуло болью по ногам, вздёрнуло за них высоко
над землёй и потащило сквозь заросли растений, хлеставших по
телу. Он попытался вывернуться, стараясь увидеть, что
происходит; какая-то огромная уродливая тварь тащила его в
зубах. Чудовище забежало в просторную пещеру и бросило его на
землю, прижав лапой. Страшная мысль вонзилась в сознание: “Оно
меня сейчас сожрёт.” Он пытался выговорить какие-то забытые
слова, но язык не слушался.
Проснулась
ярость: “Я лишь хочу жить, но ты лишаешь меня этого права”.
Вдруг ужасно захотелось отомстить, заплатить обидчику тем же. И,
когда тварь, обнажив зубы, склонилась к жертве, он всей своей
волей бросился на встречу её желанию, а в памяти всплыл какой-то
странный знак. Чудовище впилось в тёплую сочную плоть и
упивалось вкусом свежего мяса. И тогда он отсёк его сознание от
собственного тела, точно умелый полководец окружает конницу
противника, увлечённую погоней.
Все четыре
лапы подкосились, и тяжёлая туша упала на землю. Началась
агония, тело сотрясалось от невидимой схватки, на минуту замерло
и стало медленно подниматься на ноги.
Теперь пещера
показалась значительно меньше, чем вначале. Голова почти
задевала её свод, да и развернуться можно было с трудом. И надо
сказать, развернулся он вовремя. К пещере осторожно приближалась
полдюжины уродливых созданий. Они передвигались на мощных задних
конечностях, чуть-чуть наклонив вперёд туловище, обтянутое
грубой морщинистой серой кожей с лёгким зеленоватым оттенком.
Неуклюже поджатые на уровне груди щуплые передние лапы
оканчивались далеко не безобидными загнутыми когтями. Челюсти с
двумя рядами зубов-частоколов, занимавшие большую часть головы,
и явно ядовитая слюна, обильно стекавшая с пасти, красноречиво
говорили о готовности к трапезе, а злобные жадно бегающие глазки
не предвещали ничего хорошего от такой встречи.
Все они были
раза в два меньше пещерного монстра, но, почувствовав, что он
ослаблен, осмелели и, мерно раскачиваясь, стали приближаться к
пещере. Сразу четыре недомерка в ряд зашли внутрь. Вход был
слишком широк для обороны, и хозяин логова попятился, заурчал,
на голове поднялись шипы похожие на козьи рога. Он старался
встать на задние лапы, чтобы бить передними, но голова упиралась
в свод пещеры, а тело было скованно и неповоротливо. Из пасти
торчали острые большие зубы, которые враз могли перекусить
пополам самого наглого из незваных гостей, но он отбивался
лапами, даже не пытаясь укусить врага. Пару раз он попал, не
причинив наступавшим почти никакого вреда, но исход был
предрешён.
Дождавшись,
когда гигант попытался встать на задние лапы и поднял голову,
самый ближний вцепился в незащищённое горло. Острые зубы глубоко
пропороли шею, и кровь ручьями побежала, орошая пол пещеры.
Недомерки отступили, ожидая пока жертва перестанет
сопротивляться.
А гигант и не
собирался долго сопротивляться, он завалился набок, открыв шею.
Все шестеро сразу ринулись терзать ещё вздрагивающую тушу,
уступая вожаку истекающую вкусной влагой шею.
Вожак с
наслаждением глубоко вгрызся в тёплую плоть, но, неожиданно
вздрогнув, повалился рядом. А его сородичи ничего не заметили,
отрывая и заглатывая куски от неподвижной туши.
…Наконец ему
удалось встать на задние ноги, он так и не мог вспомнить кто он,
но похоже пять уродливых тварей, терзающих свою добычу, теперь
пахли безопасно.
Насытившись, двуногие уродцы
оторвались от туши и уставились на своего вожака с недоумением.
Один, покрупнее, подошел к нему и, всё больше и больше смелея,
стал кусать и пытаться сбить с ног. После нескольких удачных
нападений уродец повалил его на землю и, явно удовлетворённый
своим преимуществом и одержанной победой, побежал в лес;
остальные четверо поспешили за ним. Что-то подсказывало, что
нужно идти за ними, там ты сможешь скрыться, ведь они не хотят
съесть тебя. И он побежал следом, размашисто, но прихрамывая на
раненную ногу. Теперь лес был не только полон запахов, но и
красок…
*****
Легко и хорошо прятаться среди
множества соплеменников, вместе охотиться, вместе спасаться.
Хищники съедают всего нескольких самых слабых из сотен, а он -
сильный и бежит рядом с вожаком.
Однажды они напали на след
добычи, что-то очень знакомое было в этом запахе, опасное и
манящее. Их было шестеро вместе с вожаком, и они настигали
жертву. Та настороженно остановилась, явно чувствуя погоню, и
тогда они стали, медленно раскачиваясь, приближаться к ней.
Запах просто сводил с ума, голова кружилась от воспоминаний,
неспособных прорваться. Ещё пара шагов и сквозь заросли
он увидел… Человека.
Тошнота и омерзение свалили его
на землю; воспоминания нахлынули, как весенний, мутный поток. Он
вдруг осознал, какой мерзкой тварью стал. Стрела, пущенная
человеком, вошла прямо в глаз вожаку. Две другие, посланные
почти без перерыва, сразили ещё двух соплеменников, остальные
отступили. Человек обнажил длинный блестевший на солнце меч,
по-видимому, у него не осталось стрел. Он смотрел человеку в
глаза и не мог отвести взгляда. Это был красивый молодой
мужчина, выше его почти на голову. Стоя гордо подняв голову, в
правой руке он держал меч, а на левую была одета белая перчатка,
в которой чувствовалась сокрытая магия. Магия… ещё одно слово,
разрывавшее грудь от тоски.
Ему было дурно, хотелось, чтобы
высокий человек в латах, гордый и величественный, оборвал его
жалкую жизнь. Точно услышав, тот стал приближаться плавно и
стремительно, его запах источал смерть. И вдруг стало жалко даже
такую жизнь… Ноги понесли прочь. Человек подобрал стрелы и ушёл.
Он не помнил своего имени, но
хорошо помнил своих врагов. Змееголовые долговязые твари,
отравлявшие разум своей сиплой речью, разорвали его на части.
Дед давал ему возможность бежать, отвлекая врагов на себя, но он
не мог оставить своего деда одного и бросился к нему, чтобы быть
вместе... И теперь он – монстр, не такой опасный, как дуотты, но
не менее уродливый.
Всё новые и
новые воспоминания захлёстывали его, погружая в пучину скорби.
Если бы он мог, то заплакал бы от жалости к себе и ненависти к
людям. Только дед пришёл к нему на помощь, а остальные бежали.
Император, которому он искренне служил два года, предпочёл
советника-дуотта, а может и вовсе выдал его змееголовым. Пусть
будет проклято то имя, что дал ему император. Теперь он сам
выберет своё имя. Отныне он – Акшар, как и его дед. Ведь он
вернулся дорогами жрецов-титанов обратно в этот мир… А может это
другой мир? Ведь титаны ушли, найдя дорогу в иной, более лучший.
Но это не
важно, он – Акшар, победивший смерть. Он вернётся и отомстит
дуоттам и императору, который бросил его дуоттам, как кость
собакам. Пусть даже ему предстоит пройти путями междумирия или
воспользоваться магией смерти, чтобы вызвать и терзать души
своих врагов.
– Я помогу
тебе , - прозвучал, словно дуновение лёгкого весеннего ветра,
тихий голос в его голове.
– Кто ты? Маг,
человек или жрец древнего народа? – отозвался Акшар. Он
попытался говорить вслух, но лишь урчание вырывалось из пасти, а
изо рта капала ядовитая слюна.
– Как бы ты не
назвал меня – это буду не я. Зови меня Сущность, потому что я
есть, я реальна и я – Хозяйка здесь. Ты можешь возглавить мою
армию и повести на наших врагов, – голос лился печальной песней.
И маг
доверился голосу. Кем бы он ни был, хозяин голоса, но это
единственный, кто говорил с ним за целую вечность. А теперь ему
нет места ни среди людей, ни среди тварей этого огромного леса.
Акшар нашёл
тихую пещеру, прогнав своим появлением её обитателей. Хозяйка
голоса вливала в него силу. За годы, проведённые в этом лесу, он
научился избегать ядовитых и хищных растений, убегать от
монстров более крупных, чем он, но сейчас все расступались перед
ним, словно простолюдины перед императором, вышедшим на
прогулку.
Ему не
удавалось теперь воспользоваться заклинаниями, которым его учили
с детства. Петь гимны он не мог, и жесты, требующие наличия пяти
пальцев, не сплетались трёхпалой когтистой лапой. Ему
оставалась лишь символьная магия, которая его семьёй
использовалась только для ритуальных действий. Когтем он царапал
на земле кривые круги, линии и другие фигуры. С пищей проблем не
было; местные обитатели великодушно жертвовали собой, но теперь
ему, помнящему своё прошлое, эта еда казалась отвратительной.
Усилия не
прошли даром, символы получались всё лучше. Его пещера
расширилась, обросла ведомыми только ему тропами. Непрошеный
гость, реши он здесь спрятаться, заблудился бы в невидимых
лабиринтах и умер от голода и ужаса.
Но символьной
магии явно было недостаточно, Акшар жаждал вернуть себе
способность прошлого человеческого тела. Два раза в
расставленные им ловушки попадались охотники за его подданными.
И оба умирали, так и не выполнив своего предназначения. Акшар
ждал до последнего их вздоха, но так и не смог заставить жертву
в последний момент сосредоточить всё внимание на нём. То ли дело
животные, простые создания, способные вместить в себя одну лишь
мысль, одно чувство. Как говорили в империи: “Хорош слуга, коль
голова пуста”. Точно в пустой сосуд, он вливал в их сознание
нужные идеи. Завлеки их чем-то, и вот они уже в ловушке. Но не
таков человек, который перед смертью думает о детях и о своей
бабе, о своих товарищах, о долге, который ляжет на плечи семьи,
о чём угодно, но только не о тупой покрытой обвисшей кожей
твари, “развлекающейся” с жертвой. И необычный голос Сущности
давно не нарушал его одиночества, оставив лишь силу повелевать
лесными обитателями.
Магу пришлось
оставить свои попытки быстро перекинуться в человеческую личину.
Пришлось идти длинным путём постепенной трансформации с её
неизменной спутницей - болью. Месяцы ушли на подготовку ложа. И
вот, когда луна стала расти, он погрузился в поток боли. Легче
всего давались опыты с кожей. Да, это были именно опыты, ведь
раньше он лишь наращивал кожу пациентов после ожогов или травм,
а сейчас ему предстояло трансформировать грубую шкуру, покрытую
роговыми наростами, в мягкую человеческую плоть. Сначала он
медленно “поджаривался на сковородке”, равномерно со всех
сторон, ведь именно стихия огня обладает способностью изменять
формы. Сжечь старую кожу и лишь потом остудить, влив прохладу
воды. Затем, пока плоть ещё податливо мягкая, вылепить то, что
нужно. И так снова и снова, постепенно меняя облик.
Месяц за
месяцем ровно на десять дней Акшар исчезал в лабиринте своего
логова. Десять дней его тело охватывал магический огонь, который
раз за разом продвигался всё глубже в плоть, доходя до
трансформации костей. Огонь сменяли потоки воды, и он при этом
неизменно вскрикивал и терял сознание. Вода приносила жизнь в
выжженные ткани, и он чувствовал боль, словно был самой землёй,
которую весной пронзают бесчисленные побеги растений, с каждым
днём всё больше разрывая её поверхность. И потом снова палящее
Солнце, без его силы не выжить молодым побегам, вырвавшимся из
материнского лона.
Каждый раз он выползал из пещеры
измученный и опустошённый, точно губка, впитывая в себя злобу
леса, порождавшую ужасных тварей. И огромных усилий
требовалось, чтобы в дни трансформации не желать вырастить из
себя монстра, какого не видывал ещё этот мир. Образ мужчины,
который первым встретился ему в лесу, помог преодолеть злость и
жестокость и сохранить росток человечности.
Высокий,
гордый и благородный. Акшар чувствовал в нём что-то, что делало
его схожим с дедом. И магу казалось, что такой человек не
предаст, не бросит своего друга или сына в беде. Кто он, лишь
одним взглядом покоривший сердце одинокого чудовища,
заброшенного в чуждый мир? Встретится ли ещё раз на пути уже
принявшего человеческий облик Акшара? Тогда они смогут просто
поговорить, сидя у костра…
Снова наступила весна, самое
благоприятное время для любых трансформ. Жизнь рвалась из земли
жадно и неудержимо, точно настал последний час для наслаждений.
Маг продолжал преобразование костей, самый болезненный этап
превращения. Его тело сотрясалось от нескончаемых судорог, точно
земля, на которой все горы решили поменяться местами с морями.
*****
В те дни, когда Акшар не истязал
себя перевоплощением, он создавал свою армию. Тысячи и тысячи
яиц хранились под землёй в магически защищённых от охотников
пещерах. Несколько раз он гнал своих непослушных воителей на
стены, но не для того, чтобы прорвать оборону, а упражняясь в
управлении змеиным войском и изучая, как воюют люди. Охотники
приходили в лес, чтобы уничтожить потомство. Маг запутывал
тропы, заманивал в ловушки, и всё равно детёныши и кладки гибли.
И тогда он сотворил пещеры на подобие своей, в которые не
проникнут никакие охотники. Там он ставил свои эксперименты,
выводя новые виды монстров. Вылупившись, это живое оружие за
считанные минуты разнесёт любые стены. А пока пусть люди,
уничтожающие кладки на поверхности, спят спокойно до того
времени, когда созреет его первая армия. И даже если она будет
потеряна, он создаст новую, учтя все ошибки.
Пока он мало
походил на человека, но его новая кожа требовала защиты, и он
облачился в вещи убитого охотника. А вместо своей верной Вьюги
(Не хотелось о ней думать плохо, несмотря на то, что перед
битвой она обезумела от страха.) он приспособил быстробегающую
восьминогую ящерицу. Пришлось долго учиться удерживаться на
спине, но это был единственный способ быстро перемещаться на
поле боя. Да! Он готовился не просто к бою, а к войне!
Явившаяся ещё
несколько раз Сущность показала ему, где он находится. Это, так
называемый Змеиный лес на острове известном как Кинт Ближний.
Империя Клешней, поднявшая своё новое знамя, сильно изменилась.
Сотни тысяч новых воинов (Видно дуотты теперь “очищали” не
только схваченных морских разбойников.) со своими косами похожих
на посланников смерти, готовы были выкосить всё живое, куда бы
их ни послали.
Акшар теперь
сам следил за империей из своей пещеры. А что, если дуотты так и
не придут на Кинт Ближний? Или придут, но, уже захватив весь
материк, и тогда будет поздно, не устоит змеиное войско против
живых зомби? Первая их попытка высадиться в Арвесте закончилась
провалом, правда, и материк заплатил слишком высокую цену. Ему
нужны корабли и помощь деда-учителя, но в таком виде он не мог
явиться перед Кругом. Пока оставалось только ждать,
учиться командовать армией и молить судьбу.
И она
откликнулась на молитвы…
После очередной декады
трансформации, Сущность явила ему флот империи, шедший под всеми
парусами, наполняемыми магическим ветром, мимо берегов
Семиградья и маяка на северной оконечности Кинта Дальнего. Сотни
глубоко посаженных в воду галер и галеонов были нацелены на
тихий портовый городок Скавелл.
Его новое оружие ещё не было
готово, но ждать было нельзя. Если армия дуоттов империи
закрепится на Кинте Ближнем, он может потерять всю армию, и за
ним начнётся охота. Акшар созывал всех, кто достиг опасного
возраста, набравшись яда или мощи. Нужно было нанести удар, пока
часть армии не займёт стены. Он уже знал, как пройти стену,
защищаемую местным войском. Защитников, рассеянных по всей длине
стены с севера на юг, было слишком мало. Когда валит “живая
река”, они стягивают все силы в одном месте, и тогда ничего не
стоит прорваться на другом участки, а затем ударить в спину. Но
его враги не те, что охраняют стену, а те, что на всех парусах
летят к Скавеллу. Их больше ста тысяч, и это только передовые
силы. Им ничего не стоит закрыть весь периметр стены, а затем
двинуться в глубь лесов.
У войска мага-одиночки было одно
большое преимущество, по сравнению с другими армиями ему не
требовалось тащить за собой обозы с продовольствием, правда, и
войско со временем таяло само по себе. Акшар пока научился
управлять только живыми потоками, задавая направления удара,
невозможно было обучить “солдат” воинской дисциплине или
слаженному бою в строю. Навыки сражения сводились к количеству
отдельных потоков, которыми управлял маг.
Первый поток из самых
безобидных тварей ещё до рассвета устремился намного южнее
планируемого главного удара, чтобы отвлечь защитников стены.
Поэтому, когда лавина термитов вгрызлась в стены, лишь несколько
часовых поспешили скрыться с донесением. Без затруднений
преодолев вал и поедая на ходу ненароком задавленных собратьев,
войско вытекло в степь по направлению к месту высадки. Глазами
посланной птицы Акшар увидел всю мощь флота, с ним двигалось не
менее сотни некромантов, и на победу рассчитывать не
приходилось, разве что ввязавшиеся в бой с местными защитниками
имперцы подставят фланги. Главный удар должен приходиться на
магов-дуоттов, без них часть армии, состоящая из живых зомби,
может быть деморализована.
Основная часть змеиного войска
перетекла через разрушенные укрепления, когда маг заметил, что
часть кораблей имперцев отделились, чтобы высадиться между
Скавеллом и стеной, рядом с какой-то рыбацкой деревушкой, уже
покинутой жителями. По-видимому, они решили либо наступать на
порт с двух сторон, либо сразу занять стену. Это удача, он
ударит, когда на берег высадится десант вместе с дуоттами.
*****
Десятитысячное имперское
войско, облачённое в доспехи самых ярких цветов, заканчивало
высадку в рыбацкой деревеньке западнее Скавелла. Похоже, они
ждали известий от штурмовавших порт, когда из-за полосы садов
выплыл поток “живой смерти”. Спешно выстраивались шеренги с
тяжелыми железными щитами, а за ними и на крышах занимали
позиции лучники. Их первый залп унёс жизни первых чудищ, но те
даже не остановились, чтобы подкрепиться. Страх пожара, который
внушил им лесной маг, гнал их вперёд, а те, что стоят на пути,
лишь помеха их спасению.
Живая волна врезалась в стену из
стали, просачиваясь в самые маленькие щели и подкапывая под
щиты. Она кусала и царапала ноги воинов. Разорвался строй, пали
первые имперцы. Надо отдать должное командирам; солдаты, как
один, бросили тяжёлые щиты на землю и встали на них, защищая
ноги от подкопов. Во втором потоке Акшара шла мелочь, и от
тяжелых щитов в руках было мало проку. Сейчас спасала
подвижность, а косы очень хорошо скашивали мелких тварей. Но,
видно армия не была обучена сражаться против жителей змеиного
леса в чистом поле. Воины падали, а всё новые и новые солдаты
затыкали линию обороны, подтягиваясь из глубины деревни.
Начали
разрываться первые горючие ядра, пущенные из выгруженных на
берег катапульт. И тут пошла третья волна… В центре деревни
вспух водяной гриб; прорвавшись на поверхность, подземная река
вынесла обильный весенний выводок ядовитых змей. Ядовитые гады
жалили расчёты катапульт, сея панику среди людей, не
обработанных некромантами. Глазами заворожённой птицы маг видел,
как на берег высадилась дюжина долговязых фигур закрытых
капюшонами. Их окружали именно те “ни-живые-ни-мёртвые”, личная
охрана и гвардия. Некроманты заспешили в деревню, навести
порядок.
Четвёртая
волна из ударных сил Акшара катилась вдоль берега, с востока,
обойдя деревню широким крюком. Здесь были самые сильные и
быстрые чудища, зашедшие в тыл.
Впереди
неслись орудия первого опыта мага - иглокожи, спины и бока
которых были покрыты костяными шипам размером с локоть. Каждый
из них был раза в два больше быка, а укреплённый костяной череп
маг снабдил четырьмя длинными толстыми рогами. Массивная голова,
защищённая шипами, опускаясь для атаки, упиралась в грудь,
придававшую ещё большую ударную силу. Стрелы и тяжёлые болты
застревали между этих шипов, так и не дойдя до шкуры. Иглокож
один мог снести деревянный дом, и не было речи, чтобы самая
тяжеловооруженная пехота могла его остановить. Единственное
слабое место – это брюхо, на котором сейчас гроздьями висели
мелкие твари. Их яд был смертелен для человека, а огромный
монстр от него становился точно берсерк, нечувствующий ни
страха, ни боли. Покинув умершего иглокожа, они бросались во все
стороны, жаля врагов.
Четвёртая
волна смела заграждения, выставленные войском имперцев, и
неслась прямо на дуоттов, окружённых своими рабами. Змееголовые
образовали круг, подняв посохи. Акшар видел, как колдовали
дуотты, и чувствовал, как огромная незримая коса прошла по его
ударным силам, разрывая саму связь души и тела. Не добежав
полсотни шагов до тяжеловооружённой охраны дуоттов, огромные
туши повалились замертво, образуя колоссальную груду трупов.
Ярость животных, так быстро лишившихся своих тел, ещё несла их
души, жаждущие крови. И они, только магам видимой тенью, накрыли
обороняющихся, но уже не могли причинить вреда ни живым, ни
мёртвым…
*****
…Тьма давала покой, такой
желаемый всеми, но не достижимый смертными, и лишь голос,
слившийся с красным светом, указывал путь в вечности. И вдруг,
туча из теней умерших диких тварей закрыла свет, пропал голос.
В кромешной тьме, из которой нет выхода, ужас всё сильней
охватывает душу. И сознание рвётся к свету, разрывая самые
прочные путы… Южное солнце ослепляет забывшие дневной свет глаза
молодого разбойника. В нём кипит ярость, и он молит бога войны о
последней возможности перед смертью вцепиться в горло хотя бы
одному мучителю. С трудом разжимая веки, он видит, что уже не в
пирамиде, его руки свободны, а совсем недалеко, в пяти шагах,
стоят ненавистные долговязые фигуры в бесформенных плащах.
Вокруг идёт сеча, охранники дуоттов рубят друг друга, а кто-то
из них уже разрубил своей косой первого некроманта пополам. И
благодаря бога войны за милость, он бросается уничтожать всех,
кто встанет между ним и змееголовыми…
*****
Акшар видел,
как бывшая охрана дуоттов, ведомая тупой жаждой мести, ринулась
убивать в первую очередь своих хозяев и тех, кто стоял на их
пути. Пятая волна докатилась до ещё держащих строй имперцев, и
живой поток резал металл, словно листья деревьев. Теряющие людей
войска стали отходить к морю, где обезумевшие воины кромсали
друг друга…
Он ненавидел
дуоттов с их отвратительными рабами, но сам стал ещё
омерзительнее. Ненависть хороша для того, кто идёт в свой
последний бой, не жалея себя, чтобы забрать больше своих врагов.
Ненависть к врагам постепенно разъедает сердце, делая его всё
слабее. Он ненавидел войну и проиграл свой первый бой. Слово
“война” собирает ополченцев под знамёна умелого воеводы, спасая
от полного истребления мирные города.
Он жаждал
любви, а не ненависти, но его лишили всего, что было дорого,
отняв даже жизнь. У него не осталось ничего, что он мог бы
любить, только война. Ну что ж… Он полюбит войну.
|
