|
Иногда, дабы узнать, почему
простая мантра, вместо того, чтобы всего лишь избавить башню от
вездесущих тараканов, уничтожает всю живность на милю вокруг,
надо провести длительную работу. Тщательно и кропотливо
проверяешь правильность начертания каждой руны, четкость
каждого завитка, и все же находишь мелкий штрих, скошенный
дрогнувшей рукой, полностью исказивший заклятие. Но кто
проделает подобное с мантрой человеческой души?
Из дневника старика Парри,
заведенного во время вахты на Северном Клыке.
На этот раз это были бабочки. Десятки,
сотни бабочек. Нежные перламутровицы, величественные махаоны,
мрачные траурницы, великолепные переливницы, невзрачные
капустницы и прочие, множество прочих, самых разнообразных
расцветок, и форм, как реально существовавшие, так и порожденные
причудливой фантазией организаторов церемонии.
Руки. Десятки, сотни рук сжимали искусно выполненные фигурки.
Изящные пальцы аристократов, могучие ладони простолюдинов,
немногочисленные и такие хрупкие с виду руки эльфов, как
Светлых, так и Темных, пудовые кулаки гномов
Но всех их роднило одно общее. На пальце каждой поблескивало
серебряное кольцо, украшенное причудливым гербом надевшего его
мага. Каждый обладатель сей драгоценности имел Силу.
Сейчас эта толпа молча стояла, внимательно слушая дрожащий голос
ректора, но мысленно поторапливая говоруна. Конечно, никто не
спорит, достопочтенный Ожузи не зря считал себя великолепным
оратором, но слишком, невыносимо долго ждали они этого дня,
бесконечно гадая в волнениях, совпадает ли их выбор с Выбором
Сил. Поэтому собравшиеся нетерпеливо желали, чтобы эта, одетая в
лимонно-желтые одежды, помеха, наконец, прекратила вещать.
Стар, невероятно стар был мэтр Ожузи. Раньше сила прямо сочилась
из этого великого чародея магии Нелюди. Говорят, что
давным-давно именно он смог в честной борьбе одолеть могучего
дуотта по прозвищу Даэнур. Но пощадил своего противника.
Все сочли его безумцем, когда Ожузи, став ректором Академии,
создал на ней факультет малефистики и назначил дуотта его
деканом. Но дальнейшее его руководство доказало обратное. Долгие
века он проводил мудрую политику, умело разрешая конфликты с
Инквизицией, поднявшей голову после победы над Салладорцем. Его
самые первые выпускники уже сами стали мудрыми старцами.
Но былое величие в прошлом. Теперь Ожузи превратился в дряхлую
развалину, использующую посох лишь для опоры. Ходят слухи, что
это его последний День Учеников. Он собирается сложить
полномочия, передав пост Анэто, декану факультета Воздуха. Тот
когда-то был средним магом, но однажды высокомерно вступил в бой
с Даэнуром, едва спася свою жизнь. После он рьяно взялся за
обучение, достигнув огромных высот не только в магии Воздуха, но
и в магии других Стихий.
Как только ректор подал знак, абитуриенты хлынули к двенадцати
невозмутимым фигурам. Едва бабочка попадала в руки декана, ее
вырезанные из неведомого материала крылья начинали трепетать, и
вот, она уже взлетает в небо, к восторгу зевак совершая
грациозные круги над головой ученого мужа. Вскоре над площадью
танцевал изящный пестрый хоровод.
Матфей, стоящий поодаль, не спешил присоединиться к нетерпеливым
абитуриентам. Ибо сказал Спаситель: «Не медли, но и не спеши
понапрасну. Не уподобляйся дураку, бегущему всю ночь на восток,
дабы скорее приблизить утро. Умный терпеливо дождется, пока
солнце само встанет из-за горизонта».
Да, конечно, ему тоже не терпелось получить ключ от этой великой
сокровищницы, но ведь милорд ректор сказал, что церемония не
продолжится, пока последний сомневающийся не сделает свой выбор.
Так зачем же стремиться влиться в эту шумящую и пихающую толпу?
Он недоуменно смотрел как ректор Ожузи поспешно выбегает в
резные ворота. А прощальная речь?
Наконец, основная масса сделала выбор, отступив к краям площади,
и Матфей направился к деканам. Ему достался невзрачный маленький
ночной мотылек, но в отличие от своего реального собрата, его
крылья были сине-стальными, с разбросанными там и сям красными
кругами.
Парень с поклоном протянул бабочку выбранному декану, после чего
произнес:
- Утолит ли Имеющий жажду Страждущего?
Затем он медленно удалился, пятясь назад. Старик удивленно
взглянул на странного юношу после чего о чем-то оживленно
зашептался с рядом стоящим ученым мужем.
О, он помнил эту фразу! Она пришла из тех далеких древних
времен, в которых остался и обычай передавать посох, и множество
других правил. Прием в аколиты тогда был более строгим и
церемониальным. В частности, вышесказанная фраза произносилась
человеком, желающим обучаться у мага его науке. Декан думал, что
сейчас уже никто из простых людей не знает ее.
Матфей знал. Ожидая начала сентября, он прочел немало книг, в
том числе и по истории Академии. Впрочем, это никак не повлияет
на Выбор Сил. Но это его особенно не волновало. Он поступит.
Высоко в небе парила прекрасная жар-птица. Ее диковинные перья
потрясающе блестели золотом в лучах солнца. Говорят, это доброе
знамение, но чем-то она ему не нравилась.
Наконец последние бабочки влились в пестрый
хоровод. Пришло время молитвы. Над площадью разнеслось
многоголосое бормотание. Некоторые, особо благочестивые, упали
на колени. Среди них был и Матфей.
Молитва всегда привлекала его. Знакомые с детства слова убивали
печаль и сомнения, наполняли душу спокойствием и благодатью, но
теперь святые слова несли ему просто неземное блаженство.
Неистово крестясь, он с каким-то яростным рвением, со слезами
восторга на еще не знавшем усов и бороды лице, обращался к
Спасителю, привлекая восхищенные, но порой и недоуменные таким
благочестием взгляды окружающих.
Последнее:
- Амме!
и молитва закончилась. Пришло время события, ради которого на
площади черного камня собралась вся эта толпа.
Маги стали поочередно выходить вперед. Изящный взмах посоха, и
стаи бабочек устремляются к абитуриентам, объявляя решения Сил.
Толпу наполнили радостные крики восторга и горькие вопли
неудачи. Кто-то счастливо целовал возникший на руке браслет;
кто-то уже открывал заранее припасенные фляги с пивом, а то и
кое с чем покрепче, предлагая соседям отметить поступление или
залить печаль; кто-то вытирал брызнувшие слезы неудачи. Никто не
остался равнодушным.
Вперед вышел очередной декан. Новая стая изящных игрушек
понеслась в толпу. Вон летит и его мотылек.
И здесь Матфея охватило странное волнение. В том далеком
церемониальном прошлом Академии считалось, что, поступая в
ученики к магу, человек рождался вновь, умирая для обычного
мира. И вот, словно перед настоящей смертью, внутренним взором
он увидел всю прошедшую жизнь, такую короткую и незамысловатую.
Ярким пятном полыхнуло недавнее событие. В голове раздались
голоса, которые он больше никогда не услышит…
*
* *
- Ну, Матфей, скоро ты там?
Рябой Нарри нетерпеливо топтался у порога.
- Одного тебя ждем. Вон, уже и отец Леонтий вышел.
- Сейчас, сейчас.
Он торопливо укладывал в котомку поминальную трапезу. Пучок
зелени, вареные яйца, пироги с китовым мясом. Муки, выделенной
из общей доли старостой Хадром, тем еще охлестышем, осталось
после зимы всего ничего, но Матфей специально отложил
неприкосновенный запас на этот день. Это для мамы с папой.
Последний он положил пол-литровую баклажку с греддовкой
названной по имени изготовлявшей его старухи, Гредды, Матери
настоятельницы, как шутили все немногочисленные, но жоркие
пьяницы Побережников.
Да, сказано в Писании: «Пьющий хмельное выпивает душу свою». Но
сегодня надо. Сегодня Навий день.
Заперев дверь, Матфей бросился догонять убежавшего вперед Нарри.
Навий день. День, когда Навьи, души усопших, отпускаются
милосердным Спасителем на грешную землю, дабы повидать потомков
своих. День, когда люди отправляются на погосты, чтобы помянуть
умерших родичей, когда они оставляют на могилах еду и питье,
угощая родительские душеньки. День, когда по всем деревням
Эгеста полыхают поминальные костры. Навий день.
Струги уже были вытащены из сараев, где они пролежали всю зиму и
готовились к отплытию. Скоро, очень скоро их хищные носы начнут
рассекать море в поисках стремительных тюленей и моржей,
волосатых козерогов, величественных китов. Уже точились гарпуны,
уже готовилось снаряжение. Но в этот день их поставили на воду
для другой цели.
Отец Леонтий, надевший в честь праздника порфиру, сжимал рулевой
рычаг крайней шестивесельной «касатки».
- Сюда, дети мои!
Матфей с Нарри прыгнули в струг, похватав по веслу, и флотилия
отплыла от берега.
Над морем разносился голос Сидда по кличке Сергач, данной ему
из-за янтарной капли, болтавшейся в его ухе. В ярко алой
праздничной рубахе, он увлеченно рассказывал набившимся в
«касатку» молодкам об охоте на китов. Особенно он распинался
ради насмешливо глядевшей белокурой Велы, дочери Гредды.
- Разбились мы, зазнамо, на ватаги. Наш струг на северо-запад
двинул. А я, зазнамо, на носу сижу, кита выглядываю. И тут
ффырх-х-х – фонтан. Да какой огромный! Кит брызгает. Голубой.
Сыскался, голубчик!
Матфей, которого в его неполные четырнадцать лет, еще не брали
на охоту, доверяя лишь участие в разделке туш на берегу, вместе
с женщинами, детьми и стариками, обычно увлеченно слушал байки
китобоев, но история Сидда уже изрядно его достала.
Сергач входил в ватагу, по меткому выражению весельчака Ульма,
на - возников. На огромных возах они везли на рынок стольного
Эгеста куски мяса, тюлений жир, тающую во рту китовую кожу с
нежным тонким слоем сала, которую гурманы поедали в сыром виде,
бочки с ворванью, шкуры и, конечно, рога козерогов, которые
отрывали с руками. Ведь они обладали дивным свойством
препятствовать росту рогов у мужчин, надолго делая одну важную
часть их тела твердой как рог.
На вырученные от продажи золотые покупались столь необходимые
жителям Побережников мука, зелень, железо и прочие вещи. Все это
распределял староста Хадр, громко покрикивая на обделенных и
раздавая тумаки недовольным.
И вот как-то раз Сидд напросился на китовую охоту. Вернулся
бледно-зеленым и судорожно цепляющимся за борт «касатки». Но
после этого он счел себя бывалым китобоем, рассказывая направо и
налево байку о той охоте, причем кит после каждого рассказа
становился все больше, а роль других добытчиков все меньше.
- Ну, я, зазнамо, кричу: Робяты, за ним! И понеслось! Хватаю я,
зазнамо, гарпун с привязанным надутым желудком моржовым и хрясь,
прямо в евоную китовую спину! Тот ныркь в глубину! Но не уйдешь,
голубчик! Целый час мы за ним, родименьким, гонялись! Пять
гарпунов я в него, супостата, вонзил! И, все, он наш!
Нырнуть-то, голуба, не может, надутые желудки мешают! Хватаю я,
зазнамо, топор …
- Во имя Спасителя, Сергач, избавь меня от этих кровавых
подробностей!
Вела недовольно сморщила нос, хотя нож в ее руках разделал
немало китов.
- Ладненько. И как дотащили мы тушу на берег, измерили, не дай
Спаситель обмануть, тридцать пять метров в том ките было.
- Ну и трепло ты, Сергач.
Кряжистый Ратор, с которым только приезжие, по незнанию,
рисковали бороться взамок, поудобнее перехватил весло.
- Скажи еще, это был сам Моб Идик.
Но Сидда не просто было смутить.
- Не, Моб Идик, бают, белый, но мой, зазнамо, не меньше был.
- Почто брешешь, сын мой?
Подал наконец голос отец Леонтий
- Али позабыл ты, что рек Спаситель: «Тот, кто очерняет уста
свои ложью, будет в посмертии своем исторгать изо рта гадов
премерзких»?
Это заткнуло Сергача. Но молодки тут же начали потешаться над
ним, с жаром описывая его посмертные муки. Тот вяло огрызался.
Гребцы с интересом наблюдали за потехой.
Но Матфею стало безразлично происходящее. Слова Ратора напомнили
ему отца.
Загорелый, коренастый, в вечно просоленной одежде, постоянно
небритый, что делало его похожим на моржа. Большую часть дня он
проводил на охоте, и лишь поздним вечером возвращался домой.
- Ну что, морской волчонок, готов к охоте?
Любил говорить он
- Гото-о-ов!
Счастливо кричал Матфей, и начиналась игра. Громко фыркая, отец
изображал то моржа, то быстрого тюленя, то грациозного козерога,
а он старательно поражал знатную добычу. Так могло продолжаться
бесконечно, пока не раздавался ласковый голос матери:
- Эй, идите ужинать, мои морские волки.
Много китов добыл отец за свою жизнь. Но однажды повстречался с
Моб Идиком. Чудовищный белый кит, когда зазубренный гарпун
пронзил его, не стал убегать, а развернулся и бросился на
«касатку». Яростно разнес он струг в щепки, разбросав китобоев в
разные стороны. Тела отца и братьев Травтов тогда так и не
нашли…
После смерти папы, безумно любившая его, мама сломалась. Целыми
днями она сидела на лавке, ни на что не реагируя, и вспоминая об
ушедшем. Даже целительство отца Леонтия не могло помочь.
- Тяжко бедной лебедушке без друга своего сердечного.
Грустно говорил священник. Мать не дожила до отцовских
Сороковин. Так в один месяц Матфей стал круглым сиротой.
Отец Леонтий заметил его остекленевший взгляд. Он попросил
Ратора пересесть за руль.
- Эй, Сергач!
Голос Ратора порой напоминал рокот волн в штормовую ночь.
- А ну-ка, седай на мое место!
- Но Ратти, я же рубаху помну. Она же новая, совсем еще не
ношеная!
- Ишь, красавчик какой, забодай тебя козерог. Седай говорю!
Когда Ратор просил ТАКИМ голосом, ему трудно было отказать.
Отец Леонтий достал из котомки трубку и тавлинку. Долго и
старательно он набивал трубку, собираясь с мыслями. Наконец,
блаженно затянувшись, он сел рядом с Матфеем.
- Знаю, знаю, сын мой, тяжко тебе без родителей. Но должен ты
возрадоваться за них.
- Но почему?
- Тяжела жизнь в нашем мире греховном. Здесь идут бесконечные и
бессмысленные войны, здесь бедность пудовым ярмом висит на шее
большинства людей. Каждый кусок хлеба зарабатывается лужами пота
и крови. Всюду царят грех и беззаконие. Святая Мать наша,
Церковь, старается в меру сил своих искоренять несправедливость,
но не везде поспевают ее смиренные служители. А твои родители
сейчас в светлом царствии Спасителя, где «старый помолодеет, а
плачущий засмеется, где тревожащийся успокоится, а просящий
получит просимое». Ласково наблюдают они за тобою оттуда, и
горько становится им от скорби твоей.
Помолчав, Матфей благодарно улыбнулся, искренне стараясь
прогнать печаль.
- Спасибо, святой отец.
Отец Леонтий, любимый отец Леонтий! Он всегда находил слова
утешения почти для любого страдающего. После смерти мамы и папы
он заменил отца. Сколько времени провел Матфей в его избушке
рядом с церковью!
Дом его был полон удивительных вещей. Стен не было видно из-за
огромных книжных шкафов, забитых солидными с виду фолиантами.
Столы были завалены разнообразными статуэтками, кристаллами,
какими-то механизмами непонятного назначения. Странным был этот
дом, так не похожий на жилище простого деревенского священника.
Странным был иногда и сам отец Леонтий. Порой он просил Матфея
выполнить малопонятные действия: давал подержать загадочно
переливающийся шар, угощал облаткой, посыпанной каким-то желтым
порошком. При этом священник странно вглядывался в него, словно
высматривая что-то видимое одному ему. Интересно, а что?
Каждый год в начале октября, обычно в рот ни капли не бравший,
отец Леонтий начинал беспробудно пить. Он вливал в себя литры
греддовки, приводя в восхищение самых жорких пьяниц, являясь
утром на службу с помятым лицом и трясущимися руками, заставляя
прихожан возбужденно перешептываться. Так продолжалось одну
неделю, а в понедельник он вновь был прежним отцом Леонтием. До
следующего октября.
- Свят-камень!
Пышнотелая Сална указующе вскинула руку, знаменуя скорый конец
плавания. Теперь все заметили его.
Что для китобоя море? Место, где он добывает себе еду и
заработок, чтобы прокормить семью. Место, где он проводит порой
большую часть времени. Второй дом. Да, путь порой коварный и
непредсказуемый, но здесь, в отличие от суши, против него лишь
ярость гордых стихий и ум добычи. Здесь он успокаивается,
отдыхает от проблем, терзающих его на земле. Так что, не
мудрено, что и после смерти он желает покоиться в море.
Жители Побережников издревне хоронили умерших селян в море,
возле Свят-камня. Это была одинокая скала, возвышавшаяся над
вечными солеными водами. Сверху она заканчивалась небольшим
пятачком, площадью метров сто, в центре которого был прочно
укреплен трехметровый знак Спасителя. Долгие годы волны яростно
пытались превозмочь крепость камня, но прочно Святая Магия отца
Леонтия берегла одинокую скалу с возвышавшейся над ней
перечеркнутой стрелой.
Именно здесь полтора года назад лежала мама Матфея. Сквозь слезы
он смотрел на нее, уже зашитую в черный погребальный мешок с
белым символом Спасителя, слушал священника, читавшего
заупокойную молитву.
Именно сюда каждый Навий день приплывали люди, дабы помянуть
усопших, бросали в воду еду и выливали питье, угощая покойных
родичей.
Именно сюда сегодня лежал их путь.
- Странно,
Отец Леонтий поднялся и попросил остановить струг. Он стал
недоуменно оглядываться по сторонам. Его ноздри задвигались,
словно пытаясь что-то учуять.
Матфей тоже уловил нечто необычное. Это не было звуком или
запахом, это было едва заметное ощущение. Обычно, когда он
приближался к Свят-камню, перечеркнутая стрела, казалось, еле
заметно мерцала, словно состоящая из лунного света, сегодня она
выглядела обычной вещью, сделанной из простого железа с
серебряными накладками. Да, изящной и прекрасной вещью,
жемчужной работы кузнеца, но все же просто вещью.
Тем временем остановившуюся «касатку» заметили прочие. Староста
прокричал:
- В чем дело, святой отец?
- Что-то странное происходит, Хадр. Подплыви поближе, надо
поговорить.
Быстрые уверенные движения гребцов, и вскоре струги стояли бок о
бок. Отец Леонтий перешел в «касатку» Хадра, и начал что-то
шептать, возбужденно схватив старосту за рубаху, что-то, от чего
лицо Хадра пошло белыми пятнами, и на нем медленно проступало
выражение недоуменного страха.
- … проверить.
Расслышал Матфей. Хадр кивнул. Он поднес ладони ко рту и
крикнул:
- Слушайте, братие! Пусть ваши струги остаются на месте. Вперед
не плыть!
В ответ раздались возмущенные вопли, но не впервой было Хадру
успокаивать толпу. Отец Леонтий же обратился к сидящим в его
«касатке»:
- Прошу вас, останьтесь только гребцы. А остальные пусть
перейдут в струг старосты.
- Но почему?
- Зачем?
- Что?
- Слишком долго объяснять, дети мои. Верьте мне. Али желал ли я
вам когда дурного? Но дело может стать опасным. Пусть слабые
духом тоже уйдут.
Шумно переговариваясь, пассажиры покинули судно. Сергач бросил
странный взгляд на Велу и тоже остался.
Ратор с Ульмом поменялись местами и, под тревожными взглядами
десятков глаз они поплыли вперед. Вот и Свят-камень. Цель их
пути.
Все в полной тишине наблюдали, как священник стал на колени и
что-то тихо начал бормотать. Руки его потянулись к шее.
- Знак Спасителя! Он снимает Знак Спасителя!
- Тише, Нарри, мне нужна тишина!
Положив перечеркнутую стрелу на лавку, отец Леонтий, продолжая
шептать, перегнулся через борт и средним пальцем правой руки
стал двигать им по воде, словно пытаясь нарисовать круг. Все не
отрываясь, следили за его движениями.
Палец вначале двигался с трудом, словно вода превратилась в
тягучий засахарившийся мед, но потом движения убыстрились, и
Матфей, не веря глазам, которые неожиданно затмила легкая
туманная пелена, увидев как от вращения образуется небольшой
бурунчик, который быстро удлинялся, ввинчиваясь в воду, правда,
оставаясь прежним в диаметре. Закусив губу, он быстро огляделся
на других гребцов, заворожено следивших за священником. А они
это видели?
Тем временем бурунчик уже достал до самого дна. Отец Леонтий
вытащил руку, и его тихий речитатив изменился. Бурунчик стал
быстро скользить по дну, чертя невидимую расширяющуюся спираль.
И тут он замер. Священник взвыл. А в центре водоворота …
Матфей судорожно перекрестился. На удивительно чистом дне лежали
четырнадцать яйцеобразных предметов. Грубо слепленные из мелкого
песка, устилавшего дно, из обрывков погребальных саванов (а куда
делись тела погребенных?), из морских водорослей, ракушек и
каких-то еще мелочей. Зловещие темные предметы, которым не место
здесь, на добропорядочном погосте верных чад Спасителевых. И
внутри них было что-то живое!
Не веря себе, Матфей чувствовал мысли этих существ,
пробуждающихся после долгой летаргии, так похожей на смерть.
Смерть? Они ощутили рядом источники, долгожданные и наконец-то
найденные источники, столь любимого ужаса, столь сладких
страданий. Но чтобы их получить, надо …
На предметах зазмеилось множество мелких трещин, и тут же над
водами раздались вопли. Бабы взвыли, размазывая по щекам не
весть откуда набежавшие слезы, мужчины судорожно пытались
сдержать клацанье зубов и дрожь в членах тела. Волны, нет просто
цунами ужаса и паники нахлынули на людей. Никто не понимал
причины, но все почувствовали что сейчас произойдет, нет уже
происходит что-то, заставившее напрочь позабыть все самые
потаенные страхи.
-Гребите! Гребите что есть мочи, дети мои! И да не оставит
Спаситель!
Отец Леонтий заревел не своим голосом. Но подобного приказа уже
не требовалось. Весла дружно ударили по воде и «касатки» -
стремительно понеслись к берегу.
Их струг, почти пустой, скоро вырвался вперед.
- Стойте, поднимите весла! Сергач, Ратор, Нарри! Я кому сказал!
Священник ухватил гребцов за плечи.
- Надо помочь Хадру.
«Касатка» старосты, перегруженная набившимся народом, включая и
их пассажиров, безнадежно отстала от флотилии.
- Не-е-ет!
Обезумивший от страха Ратор дернул плечом, сбрасывая руку. Он
продолжал совершать мощные гребки.
Матфей не мог винить его. Он сам чувствовал, что пробудившийся
ужас уже сбросил «скорлупу» и теперь, хотя и преодолевая
сопротивление воды, почему-то болезненно порыкивая, стремительно
приближался к цели. Стиснув зубы, силач быстро правил к причалу.
Хрясь, и Ратор упал. Над ним стоял Сергач, сжимавший весло.
Взгляд его горел злой решимостью.
- Что ты сделал?
- Молчи, Ульм. Надо спасти Велу и остальных.
Гребцы, косясь на яростно гребущего Сидда, за три минуты
домчались до струга Старосты. Пересадка не заняла много времени.
Некоторые, обуянные ужасом, практически перепрыгивали к ним,
опасно раскачивая лодку. Но все обошлось. «Касатки» снова
тронулись вперед.
Завизжала Сална. Все произошло за доли секунды. Матфей едва
успел заметить высунувшуюся из воды лапу не лапу, щупальце не
щупальце, белого цвета, заканчивающуюся десятком пальцев. Волосы
его стали дыбом. Но отец Леонтий схватил снятый им Знак и
возопив:
- О, Спаситель!
Треснул им по отростку. Тот стремительно, словно обжегшись,
скрылся. Мало кто увидел яркую вспышку в момент удара.
- Гребите! Скорее гребите! В скорости наша жизнь!
Наконец струги тронулись в причал и народ хлынул на берег. Тут
же раздался голос старосты, посылавший сына седлать лошадь и
скакать в соседнюю деревню, где по слухам остановился на постой
отряд святой Инквизиции. Остальные рванули в церковь.
Священник задержал гребцов. Минуту он молчал, с грустью
разглядывая их. Наконец, решительно вздохнув, он начал:
- Я одолею этих порождений Тьмы, но мне нужно полчаса на
подготовку. За это время твари доберутся до остальных, утопив
Побережники в крови.
- Но что мы можем сделать?
Очнувшийся Ратор дотронулся до свежей шишки и сморщился.
- Мне нужна приманка, живцы. Я создам защитный круг, в котором
вы и засядете. Твари, почуяв жизнь, попытаются вначале
полакомиться вами, с виду такими близкими и доступными, но не в
силах будут навредить. Хотя врать не буду, со временем они
преодолеют магию.
- И мы умрем?
Священник с мольбой произнес:
- Иначе погибнут все! Я постараюсь успеть. Решайте скорее, они
идут.
Переглянувшись, мужчины нехотя кивнули.
Облегченно вздохнув, отец Леонтий снял перечеркнутую стрелу, и
люди вновь услышали его загадочный шепот. Громкость заклинания
постепенно увеличивалась, и вместе с этим все более ярким
сиянием горел Символ. Наконец священник умолк. Он повесил Знак
на ветку растущей рядом осины.
- Стойте здесь. Молитесь, искренне и горячо молитесь, ибо ваша
вера усилит магию и старайтесь меньше бояться, страх – это их
пища.
Он устало вытер со лба капли пота.
- Матфей, пойдешь со мной. Ты мне пригодишься, если что …
И от этого «если что» по спине юноши поползли мурашки.
Они за пять минут домчались до домика священника, совсем рядом с
церковью. Откинув крышку массивного сундука, стоявшего в углу,
отец Леонтий вытащил шкатулку, покрытую замысловатым узором.
Сбросив порфиру, он сорвал с пояса кожаный кошель. На его лице
отразилась огромная внутренняя борьба. Появились морщины,
выступили капли пота. Он покосился на икону, висящую на стене, и
упал на колени.
- Прости меня, Спаситель! Я нарушаю клятву, но иначе они умрут.
Все!
Истово троекратно перекрестившись, священник открыл шкатулку.
Внутри лежал хрустальный фиал, полный фиолетовой жидкости.
Схватив его, священник решительно выбежал на улицу.
Когда Матфей выскочил на крыльцо и бросил взгляд на вход в
деревню, то остолбенел. Он моргнул и на миг увидел облако
тумана, темного вязкого тумана, выползшего с моря, словно
сожравшего берег и часть Побережников, тумана, распространяя
вокруг себя волну страха и ужаса.
Но внутри ярким маяком, несущим в штормовую ночь надежду на
спасение, сияла перечеркнутая стрела. Лучи, испускаемые Знаком,
соткались в светлую пелену, в сгусток белого пламени, яростно
вступивший в бой с туманом. Две стены – сверкающая белым светом
и туманная, почти темная столкнулись в неистовой схватке. Прям
как при битве за дворец злого ифрита Я-мер-та из «2000 и 2 дня»,
сборника сказок, рассказанных императрице Синь-и Ша-храз Великим
Мудрецом древности Хагеной. Ночью, они, ясен тюлень, другим
занимались.
Но туман все напирал и напирал, и круг света постепенно
сжимался.
Матфей снова моргнул, и мир обрел привычные формы.
У подножия высокой осины, на ветви которой полыхал белым светом
Знак Спасителя, стояли на коленях Нарри, Ульм, Ратор, Сидд и
старый Паль. Кто-то молитвенно сложил руки, обращаясь к
Спасителю, кто-то не мог отвести, словно прикованного,
испуганного взгляда от окружающих их тварей.
Ужасающие монстры метра под три ростом. Матфей потрясенно
перекрестился, осознав, что какой-то жестокий скульптор вылепил
их из костей. Вот значит куда подевались погребенные! Кости рук
и ног превратились в многосуставчатые лапы-щупальца, на которых
твари и передвигались, вырывая пласты земли мощными когтистыми
пальцами. Тело состояло из остатков множества грудных клеток.
Сила Тьмы переплела ребра, превратив в прочные неуязвимые
панцири. А бугристые головы состояли из людских черепов. Их
пустые глазницы горели голодным красным огнем. Огромные, похожие
на волчьи, пасти предвкушающе раскрылись при виде столь близкой
добычи. По их телам неведомым узором были разбросаны остатки
мертвой плоти, у одних полностью покрывших монстров, у других
оставляя многочисленные проплешины.
- Что это за твари?
Осипшим голосом спросил Матфей, наблюдая, как на берег выползают
последние три монстра. Одно из щупалец крайнего почти полностью
отсутствовало. Оставшийся обрубок был сильно обуглен. Не пропал
зря удар священника.
- Кракуны. Подвид второй стадии.
Сурово ответил Отец Леонтий, словно объявляя приговор или
диагноз.
*
* *
МОЛЯЩИЙСЯ
О Спаситель, Боже наш единовластный …
Сознанье раздвоилось. Губы неистово шептали молитву о защите от
Тьмы, и толпы мыслей заполонили голову. Ой, не время! Молиться
надо, веровать и молиться! Раньше думал, бредни все это.
Спаситель, он тама, далече, а мы тута, внизу, он
один-одинешенек, а нас несчесть. Всюду ему, зазнамо, не поспеть.
Сам на себя рассчитывай!
… огради мя силою своей и Воинством твоим небесным, …
Первые твари выбирались на берег. Я сбился, увидев, что они
представляют. Спаситель, за какие прегрешения насылаешь ты их на
нас? Почуямши живых, они подходили, окружая, но защита Отца
Леонтия, храни его Спаситель, пока берегла. Жрать хотят, зазнамо!
…! Один монстр яростно скакнул вперед! Нарри с воплем ужаса
прижался ко мне, но костяшка тут же откатился, обжегшись.
Обиженный рев хлынул из пасти. Што больно? Не по зубам добыча!
Небольшая победа прибавила веры.
… и молитвами чистой жены твоей, и Утренней Звезды нерожденного,
…
Эх, если выживу, возьму в жены Велу, настрогаем с ней кучу
детей, деньги, слава Спасителю, имеются. Чуток подкопить и можно
в Эгест уехать. Не ко времени, ой не ко времени мысли они!
Прости мя, Спаситель!
… и святых, и мучеников, и Архипрелата, …
А тварюг-то все пребывает! О Спаситель, мне мерещиться, или они
действительно стали чуть ближе? Изыди страх!
… и силою Знака Святого, и иных Сил Светлых, …
Страх, жуткий страх заполонил нутро мое. Никогда не пужался так.
Даже когда пьяный отец гонялся за мной с ножом, даже когда,
желая покрасоваться перед Велой, сдернул на ту дурацкую охоту.
Ну не предназначен я для плавания! Водобоязнь я преодолел, но
тот, первый страх остался. Этот же стократ будет.
Я глянул на остальных. Они выглядели не лучше. Нарри вообще
вскочил, прижавшись спиной к дереву. Не бойся малыш! Веруй и не
бойся, ибо мы будем бояться, мы умрем! Кажется, я сказал это
вслух, так как бледный Нарри кивнул, пытаясь унять дрожь.
… спаси меня, недостойного раба твоего, убереги меня от
мерзостных порождений Тьмы Западной …
Нет, твари точно все ближе и ближе! Я кинул взгляд на
перечеркнутую стрелу. О, Спаситель, ее сияние ощутимо угасло!
Надо молиться, веровать и молиться, сквозь стук зубов шептать
святые слова!
… Да не причинят они мне никакого вреда ни делом, ни умыслом …
…! Прости Спаситель! Еще один! Он почти схватил Ратти! Стоявшего
дальше всех! Тот судорожно дернулся к стволу, прячась за еще
оставшийся, но уже уменьшавшийся прямо на глазах круг света.
Никто уже не шептал, молитва гремела над нами
… ни телу моему, ни душе моей, ни родичам моим, ни друзьям моим
…
Изыди, страх! Помни, Сидд, там Вела, там мать, там остальные!
Они ведь погибнут! Ну, где же ты, отец Леонтий? Скорее, скорее
же!
… и да низринутся они обратно во Тьму Западную и будут сидеть
там, злобно зубами клацая …
Эти низвергаться не собирались. Они уже не обжигались. Одна из
тварей щелкала челюстями у самого моего носа, набираясь
решимости!
… не в силах превозмочь воли твоей, ибо лишь ты всемогущ в мире
нашем
Я уже просто орал, вопил, брызгал слюной прямо в морду этой
твари. Раздалось недовольное рычание. И они прыгнули! Застонали
Ратор с Палем, закричали разрываемые на части Ульм с Нарри. Моя
пока медлила. Я вытер со лба брызнувшую кровь. Надо закончить
молитву
- Вела-а-а!
Заорал я, когда когти разорвали мне грудь, завершая молитву
вместо обычного «Амме» именем любимой. Прости, Спаситель!
Прощай, Ве…
* * *
Возле церкви священник остановился. Изнутри раздавались громкие
моления, стенания, женский и детский плач. Но внутрь они
заходить не стали.
Отец Леонтий медленно погладил рукой перечеркнутую стрелу,
вырезанную на створке прочной дубовой двери храма.
- Эта подойдет.
Сказал. Снова раздались неведомые речитативы. Матфей не
отрываясь следил за старцем. Подсознательно он шевелил губами,
беззвучно повторяя произносимое Отцом Леонтием, как он всегда
повторял за ним слова молитвы во время богослужения. И он
чувствовал, что не просто произносит слова, нет, эти звуки
что-то цепляют, что-то притягивают, что-то рождают.
На свет появился фиал. Пробка из него выходила с трудом, но,
наконец, раздалось негромкое чмоканье, и в воздухе
распространился едкий тягучий аромат, заставивший болезненно
сморщить нос. Но речитатив ни на секунду не прерывался.
Казалось, теперь он кого-то умолял, просил склониться к мольбе.
На самой высокой ноте священник поднес флакон к двери и стал
выливать на Святой Знак.
Раздалось шипение. Жидкость выливалась медленно, тягуче, она
словно сопротивлялась, она возмущенно шипела и пенилась,
обволакивая Символ, покрывая его маслянисто поблескивающей
пленкой. Священник густым слоем, не жалея, размазывал ее по
изображению.
И Отец Леонтий взвыл. Он громко стал кричать, теперь произнося
слова приказа, повеления. Матфей в такт шевелил губами. Он
ощутил, что какой-то легкий ветерок подул одновременно со всех
сторон, устремляясь к уже полностью покрытой жидкостью
перечеркнутой стреле, жадно всасываясь в нее.
Символ засиял. Вначале это можно было принять просто за отблеск
солнца, но сияние увеличивалось, казалось, неведомый ветер, все
усиливаясь, раздувал пламя, и в воздухе действительно раздалось
потрескиванье.
Матфей ощутил восторг. Вид горевшего бирюзовым светом Знака
делал всесильным. Казалось, все подвластно ему. Он свернет горы,
он уничтожит врагов, он разбросает этих монстров как котят. Его
ноздри возбужденно расширились, волосы и одежда затрепетали под
яростно задувшим ветром.
Он бросил взгляд на вход в деревню. Проклятие! Твари Тьмы
плотным кольцом окружили пятерку храбрецов, они плотоядно
пощелкивали челюстями. Матфей чувствовал страх парней, страх
изнутри ударявший по защищавшему их кругу силы, который и так
уже пошатывался от мощных наружных ударов кракунов. Стена света
стремительно покрывалась многочисленными, все более
расширяющимися трещинами.
- Быстрее, пожалуйста, быстрее!
Умоляюще сказал он. Но Отец Леонтий словно не слышал его. Он
продолжал свое таинство, от которого сейчас зависело спасение
Побережников.
Издав резкий гортанный звук, священник схватился за перекладины,
перечеркивающие стрелу. Лицо исказилось в мучениях, хлынул пот,
руки задрожали, его затопила лавина боли. Матфей почти физически
ощутил эту боль, рождавшую в его теле странное возбуждение.
Священник быстро потянул, раздался громкий звон, и в руках у
него оказались две нестерпимо сиявшие палки. Он начал медленно
сближать их концы, казалось, те старались оттолкнуться, словно
одинаковые полюса магнита. Но Святой Отец был сильнее.
Щелк! И перекладины стали единым целым. Они соединились,
сплавились намертво под тупым углом.
Вз-з-з-з! И между их концами вспыхнула тонкая, едва заметная
нить.
В руках у Отца Леонтия оказался сверкающий бирюзовый лук,
необычной треугольной формы, похожий на виденное в одной из книг
из библиотеки священника изображение лука народа парфов,
полностью покоренного древними салладорцами.
А на двери призывно, маняще сияла стрела для этого оружия.
Милосердный Спаситель молвил: «Да заржавеют мечи в ножнах ваших,
и да станут трухою стрелы в колчанах ваших, ибо, говорю вам,
единственной войной человека должна быть война с пороками его».
Кстати, последняя часть фразы является девизом Святой
Инквизиции. Именно поэтому ее смиренных служителей еще называют
Истинными Воинами.
Но сегодня быть бою! Ибо доколе добрые чада Спасителевы будут
бесчисленно гибнуть, на радость Тварям Тьмы западной. Нет,
сегодня им предстоит узнать гнев священника и его пасынка, они
до дна выпьют горькую чашу поражения!
Отец Леонтий взглянул на Матфея. Его губы впервые со Свят-камня
раздвинулись в улыбке, едва заметной сквозь гримасу боли.
- Я знал! В тебе есть сила. Ты станешь магом!
Маг. О, Спаситель, он – маг!
Маги всегда делились для него на две категории. В книгах
священника это были добрые милосердные герои, защищавшие бедных
и несчастных людей, спасавшие их от различных чудовищ и
поражений Тьмы. Именно таким считал Матфей и Отца Леонтия.
Те же, что порой забредали в Побережники, были совсем другие.
Одетые в одежды из самых дорогих тканей, источавшие приторные
ароматы благовоний, они прямо лучились лоском и высокомерием.
Они с высока поглядывали на простых людей, не владеющих Силой.
Они считали это лично своей заслугой, словно забывая, что
значительная их часть сама когда-то была обычными крестьянами,
ремесленниками, охотниками, словно забывая, что все в Эвиале
дается лишь по воле Спасителевой.
И вот, он стал одним из них.
Но мысли его были прерваны самым жестоким образом. Раздались
крики боли и довольное рычание. Он быстро обернулся. О,
Спаситель, твари прорвали круг! Они убили его друзей, они
пожирали их тела!
Слезы хлынули из глаз, но вместе с тем его тело охватил какой-то
подъем, он вновь ощутил себя всесильным, готовым и способным на
все. Наверное, это душевный подъем, вызванный горем и яростью от
случившегося. И все же это ощущение было каким-то странным,
сладостно-приятным.
Кракуны быстро расправились с телами. Они ощутили неподалеку
новые, еще живые Источники, и их было больше, много больше!
Хватит на всех! Твари стремительно бросились к церкви.
Но вперед вышел Отец Леонтий. Величественно смотрелся он,
одиноко стоявший на деревянной дороге, сжимавший в руке сияющий
лук, с развеваемыми неведомым ветром волосами. Оружие было
маленьким, будто детским, но это лишь для простого человека. И
кракунам предстояло в этом убедиться.
Священник поднял руку в ней возникла стрела. Но на миг до этого
другая стрела, на двери, яростно полыхнула, тут же вернувшись к
привычному блеску.
С миной мучительного страдания на лице, священник натянул лук.
Полурокот – полувизг страстно пронзил воздух. Стрела неслась к
цели, так похожая на стремительную комету.
И он попал! Мощный магический удар отбросил первого кракуна,
повалив несколько других, словно под ударом биты в городках.
Несколько монстров перевернулись на спину, а пораженный стрелой
мгновенно вспыхнул жадным бирюзовым пламенем, разбрасывая вокруг
многочисленные искорки. Когда они попадали на прочих, те
болезненно дергались, шипя и рыча. Но не прошло и пары секунд,
как огонь опал, долизывая остатки плоти. От кракуна ни осталось
ничего.
Но порождения Тьмы, не знающие страха и сомнений, не
размышляющие, не испытывающие ничего, кроме чувства ненасытного
голода даже не заметили что их стало меньше. Толпа чудовищ
упрямо неслась к церкви.
И началось жестокое избиение. Вновь и вновь в руке старца
появлялась стрела, вновь и вновь раздавался пронзительный звук.
Твари умирали беззвучно. Огонь столь быстро сжигал их тела, что
они не успевали и рыкнуть. Отец Леонтий сейчас так напоминал
Карателя, воина небесной рати Спасителя. Матфей с восторгом
смотрел на происходящее. Монстров осталось только восемь. Но он
заметил тревожную тенденцию. После каждого выстрела надверный
знак заметно уменьшал свое сияние. Еще один! Юноша судорожно
забормотал молитву, желая, чтобы мерцание преждевременно не
угасло, чтобы накопленной силы хватило. Их уже шесть. Ну же, ну!
Пять.
Сила, великая блудница, отдающая любому, умеющему взять, не
подвела. Первым сдало слабое человеческое тело.
Отец Леонтий уже давно впал в то механическое состояние, в
котором уже не чувствуешь боли и усталости. Ты просто тупо
выполняешь действия, пока просто не свалишься, не в силах
подняться.
Священник достал из воздуха стрелу за стрелой. Все его тело
исказилось в болезненной битве с отдачей. Его кожа посерела,
покрывалась липкой пленкой пота. Появившиеся темные круги вокруг
глаз, резко обозначившиеся морщины ясно показали, как же он
все-таки стар.
-
Не-е-ет!
Заорал
Матфей, когда вместе с очередным кракуном рухнул на дорогу
священник. Оставшиеся довольно набросились на беспомощного
старика.
Они убили его! Доброго и хорошего священника, его второго отца,
никому ни творившему зла!
Боль палаческими щипцами сжала душу юноши. Он просто застонал
сквозь зубы. Но это ничто перед мучениями, испытываемыми сейчас
Отцом Леонтием, раздираемым проклятыми порождениями Тьмы! Ах,
если он мог, если б он сумел хотя бы облегчить его страдания,
забрать его боль, не слышать этих криков! Если б он мог
отомстить!
И словно озарение снизошло на Матфея. Казалось, чей-то голос
стал нашептывать нужные слова, сложившимися в могучие заклятия,
намертво впечатывавшиеся в его мозг.
- Сын мой, не делай этого!
Прохрипел священник. Но было поздно. Его затопила сладостно
пьянящая волна. Раздался звонкий дрожащий голос парня, и в руке
возник лук. Он тут же хотел выбросить его, словно раскаленное
железо жегшего кожу. Но, быстро справившись, извлек стрелу.
Да, он вполной мере ощутил мучения священника! Стрела
отправилась в полет, но он почувствовал себя так, будто это в
него самого выстрелили. Магический снаряд словно отрывал часть
его самого, самую болезненную часть, заставляя тело корчиться в
муках. Но это было не все. За отливом пришел прилив отдачи, и в
глазах окончательно потемнело.
Но кракун, терзавший мертвое тело вспыхнул бирюзовым пламенем,
казалось, сама ярость Матфея вырвалась наружу, сжигая врагов.
Второй выстрел вызвал новую волну боли. Второй монстр упал на
траву, догорая.
Юноша поднял руку за третьей стрелой. Но она не появилась.
Матфей резко обернулся к церкви. Сияющий знак погас, оставив на
двери выжженное пятно. Все, это конец.
Он словно сквозь сон смотрел на последнего монстра. Тварь
медленно ковыляла к нему. Это была та, последняя, с обожженной
культей. Но повреждение не помешает ей, мимоходом снеся мелкую
преграду, ворваться в церковь, всласть насытившись убийствами
жителей Побережников.
Сила. Нужна была хоть капелька Силы, иначе все напрасно. Он
чуял, где-то рядом она была.
Точно! Нагрудный знак Отца Леонтия, висевший на осине. Кракуны
преодолели защитный круг благодаря страху, и в маленькой
перечеркнутой стреле еще есть остатки магии священника.
Из последних сил он рванул к осине, по широкой дуге обежав
оставшуюся тварь.
- Эй, ты, мешок с костями! Я здесь! Давай, съешь меня!
Камешки со стуком ударялись о тело монстра. Тот, ощутив добычу
совсем рядом, бросился в атаку.
Матфей сорвал перечеркнутую стрелу. Заклятия складывались на
удивление легко. Из верха креста, превратившегося в рукоятку,
вылезло огненно-белое лезвие.
Парень метнул орудие.
Щупальца кракуна судорожно задергались, под языками
очистительного огня.
Матфей все же дошел до церкви. Открыв дверь, он оглядел со
страхом и надеждой взиравших на него односельчан.
- Все кончено, выходите!
Вдалеке послышался шум. Обернувшись, юноша увидел скакавших во
весь опор всадников в серых рясах. Он улыбнулся и упал, потеряв
сознание.
СОН?
Пустота. Бесконечная пустота раскинулась вокруг, заботливо
поглотившая все цвета, звуки, запахи. Казалось, исчезло все:
море, берег, деревня, люди и даже его собственное тело. Один его
разум раскинулся в этом беспредельном пространстве, обещающим
покой, отдых, забвение, нежно убаюкивающее израненную душу …
Но вот, вдалеке, на самой границе слышимости раздалось едва
уловимое жужжание. Громкость его постепенно нарастала, и вскоре
оно разделилось. Словно две мухи быстро закружили по комнате,
раздражая, отвлекая, мешая сосредоточиться. Так бы и прихлопнуть
надоедливых насекомых, но они стремительны и неуловимы, и
остается только беспомощно терпеть это пронзительное жужжание,
возмущенно проклиная наглых созданий.
Почему-то одна из мух представлялась жирной, старой и опытной,
хитрющей, самодовольно жужжащей густым басом.
Вторая мерещилась значительно более молодой, быстрой и
сноровистой, издававшей твердое и грозное гудение.
Звук все увеличивался, заполняя все вокруг, сквозь жужжание
стали прослушиваться отдельные слова и целые фразы.
Но разве мухи могут разговаривать? Но, тем не менее, все громче
и отчетливей раздавался чей-то оживленный диалог.
-
…те исследования удалось выяснить, что Прорыв был
остановлен местным священником, упокой Спаситель его душу
-
- Отлично, что-то подобное я и предполагал. Но я вижу,
брат, тебя раздирают какие-то сомнения. Ну же, что тебя
беспокоит?
- Да, Знаете, Ваша Пресвятость, странно как-то. Добропорядочный
священник, выпускник, пусть и не из лучших, факультета Святой
Магии, уничтожает ораву Тварей Тьмы. В это я еще могу поверить,
но при этом он пускает в ход странную магию…
- Гудро, называй вещи своими именами. Он использовал Темную
магию.
Молодой голос возбужденно зашептал:
-Отец Аврелий, вы правы. Магия настолько сильная, что я ощутил
ее раскаты еще при подходе к деревне. Но как такое возможно?
Священник, предавшейся Тьме? Куда смотрели дознаватели? Или он
убил истинного Отца Леонтия, приняв облик его?
Его пресвятость, помолчав, произнес.
-Ну что ж, Гудро. Дабы сомнения твои не стали проклятьем твоим,
вынуждая смущать умы прочих братьев, в попытке выяснить причины
случившегося, я открою тебе одну тайну. Но учти, если ты
кому-нибудь выдашь ее, я собственными руками схвачу раскаленные
клещи, чтобы вырвать твой болтливый язык.
- Я буду молчать.
- Однажды, лет 50 назад, мы разгромили одно из гнезд этих
еретиков, птенцов Эвенгара. в Агранне. Кроме трактата и кучи
странных гримуаров, мы захватили и его Старшего. Он был
подвергнут пристальному допросу. Ты помнишь отца Ная?
- О да даже меня в его присутствии охватывает дрожь. Мрачный он
человек, прости Спаситель!
-
Ты прав, но уже тогда не было экзекутора, равного ему. В
результате допроса мы выяснили, что три века назад среди птенцов
Эвенгара произошел раскол. Одна ветвь, в основном из
благородных, по прежнему следует учению Салладорца. Другие же
предлагают перестать считать знания на пользу людям. Используя
трактат, они продолжили познание Тьмы, рискуя жизнями, проводили
эксперименты и добились значительных успехов. Кроме того, им
часто помогали немногочисленные Темные маги, обучившие их
кое-каким заклятиям.
Этот человек был из них. Тогда он был почти ребенком. Поговорив
с ним, мы его отпустили, с условием, что он будет работать с
нами. Мы отправили подобных ему священниками в места, где по
расчетам Свернувших, наиболее вероятен прорыв Тьмы. Сами из ее
адептов, эти люди весьма чувствительны к ней, знают ее уловки и
как им противостоять. Прочие птенцы считают их предателями,
безжалостно убивая при поимке. Именно поэтому их называют
волками в овечьей шкуре.
- Но, Ваша Пресвятость, они же прихвостни Тьмы. Как можно верить
их лживым посулам? Ведь всем известно, как далеко может зайти
Тьма в своем коварстве, чтобы обрушиться наконец на наши
хранимые Спасителем земли.
- Ты думаешь, нам можно лгать? Да, порою мы позволяем отдельным
индивидуумам так считать, чтобы они продолжали играть по нашим
правилам, но соврать нам невозможно!
А на счет Тьмы. Пойми, наконец, Гудро, мы не сборище бормочущих
молитвы фанатиков, с презрением отвергающих протягиваемую руку
помощи лишь потому, что она темная. Наши методы, будем честны,
как и методы любого мага, малоэффективны, против Сущности.
Только познав ее, пусть частично, можно пытаться бороться с ней.
- Но зачем, для чего же тогда все эти многочисленные аутодафе,
почему мы так яростно преследуем любого Темного?
- Ты позабыл о Верных? Кроме того, заигрывание с Тьмой ни для
кого не проходит бесследно. Слишком легко совершить один лишний
шаг ей навстречу, став ее орудием, причем, даже не подозревая об
этом. Немногие способны вовремя удержаться на краю. Большинство
же со временем все же начинают верно служить ей, готовя плацдарм
для прорыва. Именно таких людей мы и преследуем, безжалостно
прижигая пораженную болезнью плоть. Да, столь много среди нас
сильно увлекшихся этим, но альтернативой будет гибель всего
Эвиала.
- Да, я понял.
- Но повторяю, запомни, никто из непосвященных не должен узнать
об этом! Слишком легко толпа объявит нас самих адептами Тьмы,
лишив наш мир последних защитников.
- Мои уста никому ни откроют тайну сию.
- Вот и славно! А теперь о делах, Гудро. Ты придумал, как
официально объяснить случившееся?
- Нет, я как раз хотел посоветоваться с Вами, Ваша Пресвятость.
- Ладно, запоминай. Жаль, но свяще…
Стремительной мухобойкой рухнула тишина, разом прекратив ставшее
таким интересным жужжание.
В беспросветной пустоте внезапно материализовалась женщина.
Прекрасный силуэт, со столь трудноуловимыми чертами лица. Он
разглядел лишь обтягивающее черное платье.
Незнакомка ласково наклонилась к нему.
- Привет, малыш!
С улыбкой произнесла она и нежно погладила его по голове.
И беззвучная темнота окутала юношу мягким теплым одеялом,
подоткнутым рукой заботливой матери…
*
* *
Наглые капли дождя уныло стекали за шиворот. Это был тот мелко
моросящий, самый противный дождь, способный нудно и терпеливо
капать целый день, наводя на всех тоску и уныние, напуская
сонливость, и, прежде всего, похоже, на самого себя. Матфей
больше всего не любил именно такую погоду.
И вот он, еще мучимый неизгнанной из тела усталостью, тупо стоял
на деревенской улице. Как ему сказали, он провалялся в
беспамятстве целые сутки. Но он этого совсем не ощущал.
Казалось, на миг потемнело в глазах, и он тут же очнулся, но уже
на лавке своего дома, с раскалывающейся от боли головой. Словно
кто-то вырвал эти сутки у него из головы, оставив ощущение
утраты чего-то важного.
Матфею удалось примоститься с самого краю толпы. Пока он
медленно дошел до центра деревни, уже набежала орава народа,
шумно и возбужденно переговариваясь, опасливо косясь на сурового
вида воинов, в накинутых поверх лат плащах с изображением
сжатого красного кулака на груди. Они бесстрастно смотрели прямо
перед собой, казалось целиком погруженные в себя, но, тем не
менее, опасные для любого, рискнувшего броситься на их
неподвижный строй.
Толпа, заволновавшись, расступилась, и на помост поднялись трое.
Один оказался старостой Хадром, боязливо комкающим в руке шапку.
Второй, толстый лысый инквизитор с коротко стриженной седой
бородкой и шикарными бакенбардами, видимо был предводителем.
Сейчас он тяжело дышал, утомившись подъемом.
Третий являлся телохранителем. Смуглый кучерявый брюнет со
щегольскими тонкими усиками.
Отдышавшись и кашлянув, толстяк возопил:
- Горе, тяжкое горе обрушилось на головы ваши, дети мои!
Издревле хранит нас всех завеса, созданная волей милостивого
Спасителя. Но черви грехов людских и больших, и самых мелких
вечно грызут ее, приближая гибель мира. Да, верю я, что
отличаетесь вы великим благочестием, ибо передал мне ваш
староста деньги, великодушно пожертвованные вами …
Он на миг запнулся, но тут же продолжил:
- На святое дело борьбы с прегрешениями людскими. Но завелся
среди вас коварный малефик злокозненный, предавшейся Тьме. Все
вы видели какие книги отреченные нашли мы в его доме, сколько
жутких артефактов и богопротивных механизмов, призванных,
несомненно, вредить верным чадам Спасителевым.
Не веря собственным ушам, Матфей недоуменно слушал. Что он такое
несет?
- По наущению коварной Тьмы, совершил он мерзкий обряд, влив
извращенную силу в тела умерших родичей ваших, создав из них
зверей злобных, дабы убили они вас во славу Тьмы. Но волею
Спасителя не дано было вредить им никому, кроме самого грешника.
Едва они пожрали его, как тут же пали замертво. Лишь пятеро
смельчаков, попытавшихся остановить малефика, были им жестоко
убиты. Вместе с вами я скорблю о невинно убиенных …
Возмущенный парень попытался протолкнуться вперед, но чья-то
ладонь зажала ему рот и в ухе раздался вкрадчивый шепот Касмы,
жившего в соседнем доме.
- Молчи, дурак. Пусть говорит. Так будет лучше для всех. Неужели
ты не понимаешь? Отец Леонтий уже мертв, а нам еще жить да жить.
Тем временем предводитель изливался соловьем:
- Спасены вы от великой опасности, но говорю вам, покайтесь во
всех грехах своих, отриньте пороки и соблазны, ибо медленно
затягивается прореха в Завесе, и любое прегрешение может
заставить Тьму вернуться, в силах еще больших. Возблагодарим же
Спасителя, покаравшего волей своей жестокого грешника.
Помолимся, братие!
Зубы Матфея крепко сжались, и над улицей раздался громкий вопль
Касмы.
- Опомнитесь, люди!
Голос парня от волнения задрожал.
- Как вы можете это слушать? Какой отец Леонтий малефик? Он,
именно он верой и силой своей уничтожил этих тварей! Вы должны
благодарить его за спасение, воздать ему хвалу, тяжело скорбеть
об его кончине, молиться за душу его, а вместо этого вы
обвиняете его во всех грехах тяжких.
- Но Матфи,
Рыжий Дерни повернулся к нему.
- Мы все видели странные действа, совершенные им. Именно после
них полезли эти ужасные монстры. Мы неистово молились о
спасении, пока за стенами церкви раздавался их ужасный рык. И
услышаны были наши молитвы! Когда мы вышли наружу, звери
исчезли!
- Безумцы! Он просто проводил зондирование! Все его манипуляции
были направлены на обнаружение и ликвидацию материлизовавшихся
кракунов.
Термины сами собой возникали у него в мозгу.
- Что за слова он кричит. Неужель творит он волшбу мерзкую?
- Да полно, не подсобник ли он малефика?
- Точно, вспомните, как много он проводил в этом мерзком кубле!
Матфей потрясенно смотрел на перекошенные лица.
-Вы что, свихнулись? Обвиняете самого святого из нас в
малефестике, теперь бросаетесь на меня. Кто вы сами такие? Грехи
так и сочатся из вас.
Но тут подал голос инквизитор:
-Эй, малыш, ты смеешь сомневаться в сделанных нами заключениях?
ты считаешь, что мы ошиблись, выявляя малефика? Ты хочешь
сказать, что Святая Инквизиция может заблуждаться?
Голос старика звенел цепями, он трещал переломанными костями,
шипел прижигаемой раскаленным железом плотью.
- Даже самый умный порою творит глупости. Не смеешь ты облыжно
обвинять Отца Леонтия во всех грехах! Да ты на себя посмотри!
Позабыл ты что ли, что чревоугодие – один из грехов смертных? И
вы все верите ему? Проклятье на вас, несчастные глупцы!
Утирая выступившие слезы, Матфей повернулся и бросился к дому
священника.
На краткий миг в глазах предводителя мелькнула жалость, не
замеченная никем. Но тут же он гневно затопал ногами.
- Как он посмел, дерзкий. Кто он вообще такой? Гудро, взять его!
Телохранитель твердо шагнул вперед. Он-то разглядел, что гнев
Отца Аврелия был наигранным. Но остальных собравшихся охватил
страх, испугался и староста, рухнувший перед инквизитором на
колени
- Ваша Пресвятость! Простите беднягу! Боль утраты затмила его
разум! Всего год назад потерял он родителей своих. Священника он
безумно любил, считая его вторым отцом. И тут он также помирает
в страшных мучениях. Какой малец выдержал бы такое? Временным
безумием были вызваны речи его. Простите его, Ваша Пресвятость,
умоляю!
Староста жалобно смотрел на толстяка. Тот, неожиданно резко
успокоившийся, задумчиво нахмурил брови. По лицу телохранителя
на миг скользнула тень улыбки. Отец Аврелий, кашлянув, сказал.
- Ну что же, сын мой, я верю тебе. Тяжкие испытания послал
Спаситель на плечи сего юноши. Я прощаю его, но это потребует
новых доказательств вашего благочестия.
Понимание появилось в глазах Хадра. Он облобызал протянутую
инквизитором руку, поднялся и повернулся к толпе.
- Братие!
Он старался тщательно подбирать слова.
- Разве не пожалеем мы несчастного сиротку? Вспомните, ведь он
добрый и работящий юноша, никому не делавший зла. Горем были
вызваны его злые речи. Разве можем мы обижаться на бедненького?
Али не поможем мы парню?
- Да он прав
- Бе-едненький!
- Поможем мальцу!
Хадр уже пошел в толпу, выставив вперед шапку, куда сыпались
«благочестивые» деньги.
- И у меня, у меня возьми!
- Держи! На благое дело не жаль!
Собрание продолжалось еще некоторое время.
А потом началась пирушка. Народ решил отпраздновать удачно
завершившееся событие. Вытащили и составили длинные столы,
заставив их всякой снедью и, конечно же, бутылями с греддовкой.
Староста, поклонившись, предложил инквизиторам присоединиться, и
те великодушно согласились, наконец сбросив маску холодного
безразличия. Они тоже были рады, что все окончилось хорошо.
Веселье все разгоралось и разгоралось, благо дождь, наконец,
прекратился. Было выпито много стопок греддовки, было
произнесено много тостов в память умерших храбрецов и о том,
чтобы злобный малефик страшно мучился в посмертии. Лишь Матфея
старались не вспоминать. Касма решил было пригласить его
присоединиться, но Хадр остановил его, покосившись на Отца
Аврелия. Он решил не будить лиха.
Наступила ночь, зажгли факелы, решив не останавливаться перед
такой мелкой помехой. Староста в очередной раз поднялся чтобы
произнести тост, все замолчали и вдруг услышали приближающийся
конский топот.
Вскоре прямо к пиршественным столам приблизился всадник на
великолепном эбинском жеребце. Соскочив, он вошел в освещенное
пространство, и люди увидели, что он оказался шатеном средних
лет, одетым в фиолетовый плащ. В руке он сжимал резной посох, на
вершине которого оканчивалось искусстно выточенной головой
кэтоблепаса, сжимавшего в пасти амазонит. Каждый из его длинных
усов был заплетен в причудливую косичку.
- Доброй ночи!
Сказал он, поклонившись собравшимся.
- Могу я видеть тело Леонтия, выпускника факультета Святой
Магии.
- А сам-то ты кто будешь?
Вкрадчиво спросил Отец Аврелий,
- Я Дидро, монстролог, посланник Академии. Мне велено забрать у
усопшего одну вещь. Так где он?
- А зачем тебе нужен труп этого проклятого малефика?
Пьяным голосом прокричал молодой Яйган
- Малефика?
Диядо бросил резкий взгляд на предводителя инквизиторов
- С каких это пор Адепты Святой Магии объявляются малефиками?
Отец Аврелий горестно вздохнул.
-
Увы, сын мой. И среди святых братьев попадаются паршивые
овцы. Видимо на нем сказалось обучение в вашей Академии.
-
Да как ты сме.. Простите меня! Что ж, придется поверить
вам. Но вы не будете против, если я проверю все еще раз?
-
Конечно же нет. Разве может инквизитор что-то запрещать
магу?
-
Спасибо! А где все же тело Леонтия?
- Проводите его!
Но когда полупьяная Ая привела мага в дом священника,
обнаружилось, что тело исчезло. Не нашли и Матфея...
*
* *
Матфей упрямо греб вперед. С шестивесельной «касаткой» ему не
управиться одному, поэтому пришлось взять двухвесельный челн, на
котором Отец Леонтий плавал к погосту.
Парня просто душила ярость обиды, заглушая все остальные
чувства. Эти неблагодарные поселяне обвинили во всем священника,
ответив черной неблагодарностью на добро. А этот толстяк –
инквизитор, жирный тюлень. Неужели он отрастил такое пузо,
искореняя грехи? Где он был, когда священник, жертвуя собой,
уничтожал кракунов
Нет, не дождетесь! Не достанется вам тело его. Он сам о нем
позаботится…
Матфей вынес все, что мог. Немного книг, любимые вещи
священника. Он забрал все найденные деньги, они ему очень
пригодятся. Он никогда больше не вернется в деревню.
Побережники, сборище неблагодарных предателей!
Оставалось лишь одно дело. Выполнив его, он убъет одним гарпуном
двух тюленей.
Надо было похоронить тело Отца Леонтия по традициям, предав его
погребению на освященном погосте, хотя бы так отблагодарив его
за содеянное.
Кроме того, оставалось еще само кладбище. Твари Тьмы уничтожены,
но злая сила по прежнему сочится оттуда, загаживая окрестности.
Нужно прекратить это и, кажется, он знает как. Может, взяв Силу
старца, он получил и часть его знаний?
Ведь, он чувствовал, сейчас его челн плыл прямо к погосту, хотя
он не пользовался звездами для ориентации. Но, тем не менее, нос
лодки был направлен точно на Свят-камень, подобно загадочному
прибору, придуманному в Синь-и, стрелка которого (брешут
небось), как ни верти, всегда указывает на север.
И Матфей не удивился, когда увидел, наконец, одинокую скалу,
коронованную перечеркнутой стрелой.
Тело священника было почти невесомым. И не удивительно, ведь
праведные дела так облегчают душу и тело. Но, Спаситель, как же
жестоко он погиб!
Слезы горько текли по щекам юноши, когда он укладывал тело отца
Леонтия у подножия перечеркнутой стрелы, когда он заботливо
поправлял складки на одежде (спасибо, хоть обмыли и переодели,
нечестивцы!), когда скрещивал ладони на груди. Став на колени и
направив взор в перекрестье трехметрового Знака, он забормотал
молитву об усопшем.
Но каждая фраза больно пронзала мозг ножевым ударом. Святые
речи, призывающие простить все прегрешения усопшего и милостиво
принять его в Царствие Небесное, вызывали бурный и возмущенный
протест. Наконец, не выдержав, Матфей просто оборвал молитву на
полуслове, вскочив на ноги.
Новые, гневные и умоляющие слова хлынули из его рта.
Да, кричал он, мои родители и Отец Леонтий теперь в Светлом
Царствии Твоем, Спаситель. Но как же горько, невыносимо больно
мне, горячо любившему их! Доколе люди будут оплакивать усопших
праведников, глядя на живых и веселящихся грешников?
О, Спаситель! Погиб Отец Леонтий, помогавший любому и любивший
каждого! А Староста Хадр, амбар которого в самую головную зиму
полом мукой, жив!
О, Спаситель! Нет больше священника, который однажды, когда к
берегу пристал «кит» из разгромленной кораблями Арвеста флотилии
с Волчьих островов, и на берег хлынула вопящая орда орков и
людей, схватил дубину и смело побежал вперед, возглавив
оборонявшихся.
А рыжий Дерни, предлагавший вначале сдаться, а потом
отсиживавшийся дома с бутылью греддовки на столе, смеет обвинять
его!
О, Спаситель! Умер старец, искренне и горячо молившийся после
победы за души всех убитых и своих, и чужих, и даже орков, хотя
всем известно, что у орков нет души.
А Касма, старый развратник, уже пятый раз женившийся на все
более молодой и люто колотивший всех своих жен, смеет затыкать
рот подавшему голос в защиту оболганного!
О, Спаситель! Сколько будет длиться непотребство сие? Когда,
наконец, перестанут гибнуть чистые души? Доколе будет длиться
всесилье и торжество нечестивцев?
О, Спаситель! Спустись же наконец в Эвиал и установи Царствие
Твое в Мире. Пришло уже время!
Или хотя бы дай силы мне, дабы я, ничтожный раб твой, покарал
грешников и вознаградил праведников, очистил бы мир от скверны
грехов, воздвигнул бы в нем Светлое царство Добра!
О, Спаситель, услышь же меня, молю!
Он впал в какой-то неистовый транс, святой экстаз. И в этом
состоянии он увидел, что лик Спасителя на иконе изменился. Глаза
стали совсем как живые, с болью и просто неземные с сочувствием
глядящие на Матфея.
- Скоро, уже скоро, сын мой!
Прошелестело в мозгу.
- А пока …
И тут же раздался глубокий вздох.
Матфей резко обернулся. Отец Леонтий оживал! Судорожно опираясь
на руки, он медленно поднялся!
Со смесью восхищенного восторга и дикого ужаса смотрел он, как
хлынула кровь из вновь открывшихся ран, пачкая одеяния, как
священник улыбнулся своей до боли знакомой улыбкой, как ласково
блеснули его глаза.
- Отец Леонтий!
Заревев, юноша бросился обнимать старика.
- Ты жив! Ты вновь жив!
Восторженно кричал он. Раздалось шипение. Губы священника
открывались и закрывались, словно он хотел что-то сказать, но
почему-то не мог. Но, наконец, раздался столь часто слышимый
голос.
- Тише, тише, Матфей. Лишь на время отпустил Спаситель душу мою,
дабы я мог попрощаться с тобою.
Матфей резко отпрянул и умоляюще вопросил:
- Но почему?
- Мертвым мертвое, живым живое, сын мой. Но должен я завершить
еще одно дело. Дай мне руку свою.
Из кошеля, в одном из отделений которого раньше лежал ключ от
шкатулки, он вытащил изящное серебряное кольцо и надел на палец
парня. Раздался мелодичный звон.
Юноша удивленно разглядывал украшение. В центре располагался
странный герб: круг, составленный из черной и белой змей,
глотающих хвосты друг друга.
- Зачем это?
- Ты маг, Матфей. Услышал Спаситель мольбы твои. Даст он тебе
сил исполнить просимое, но не сразу. Должен ты научиться вначале
управлять уже имеющимся. А для этого придется поступить в
Академию Высокого Волшебства.
- Но почему туда? В эту клоаку пороков и разврата?
Священник вновь принялся с шипением открывать рот, силясь что-то
сказать. С гримасой боли на лице он продолжил.
- Тебе придется терпеть, Матфей. Только там обучат тебя владеть
Силой.
- Я понят, Отец Леонтий, спасибо!
- А это тебе дар Спасителя. Отныне ни один нечестивец не сможет
скрыть от тебя даже самого мелкого грешка.
Он медленно повел рукой. За ней оставался сияющий белый след. В
воздухе на миг воспарила блестящая перечеркнутая стрела, но тут
же бросилась на грудь Матфею. Пройдя сквозь одежду, она стала
жутко жечь кожу, словно стремясь вплавиться в тело, стать его
частью. Парень крепко сжал зубы, но молчал. Боль быстро утихла.
- Нам пора прощаться, истекает срок, данный мне.
- Нет, пожалуйста, мне еще нужно столько рассказать!
Но на лице священника возникла грустная улыбка, просящая
прощения. Он шумно вздохнул и упал на камень.
- Отец Леонтий! О, Спаситель! Отец Леонтий!
Он тормошил безвольное тело, уже во второй раз горько оплакивая
умершего. Долго лились слезы, долго раздавался дрожащий шепот,
рассказывающий о планах и мечтах.
Но пора выполнить задуманное! Матфей поднял священника и опустил
к самой воде. В последний раз он взглянул на умиротворенное
лицо. Всхлипнув, он разжал руки.
Тело медленно погружалось в воду, вскоре скрывшись. Но море
вокруг Свят-камня забурлило, словно вода, поставленная в котле
на огонь. В глубине раздавались хлопки, сияли вспышки, порой
целый фонтаны воды взмывали вверх, окатывая парня с ног до
головы.
А он, взглянув на ладонь, увидев, что испачкался, обнимая Отца
Леонтия. Кровь тонкой струйкой стекала к запястью, аккурат по
линии жизни, окрашивая ее в зловещий красный цвет.
О да, реки, водопады крови прольет он! Стонами и криками
наполнит он Эвиал! Но не из злобы и ненависти. Нет, в душе он
будет жалеть каждого грешника, помогая ему обрести искупление.
Да, тяжкие мучения будут испытывать его жертвы, но стократ
больше страдали бы они в посмертии, если бы не он.
Многое предстоит изучить для этого. Многое предстоит узнать.
Снова и снова, без отдыха и сна, и днем, и ночью будет длиться
его труд, тяжелый и кровавый, пока не станет Эвиал миром Добра,
откуда исчезнут (не важно как) все воры, убийцы, прелюбодеи. Где
жены будут любить мужей, а родители детей, и те искренне будут
отвечать взаимностью. Там не будет бедности и зависти, злости и
страданий, презрения и высокомерия. Все будут счастливы и
довольны, каждый день вознося благодарную хвалу Спасителю!
,
*
* *
Он даже не подозревал, что далеко на Западе прекрасная женщина в
темном платье уже открыла книгу его души и увлеченно читала ее,
делая многочисленные пометки на полях.
* * *
Здесь, внутри Академии, шум церемонии был едва слышен.
Неподалеку от парадных ворот была выращена рощица изящных
деревьев, не имевших названия. Листья их были похожи на
кленовые, но молочно белые и с серебрянными прожилками.
Именно в центре этой рощи высился плод многочисленных
кропотливых расчетов магов– машина, отвечающая за Выбор Сил.
Когда жар-птица, глазами которой Диядо оглядывал площадь,
пролетала над причудливым сооружением, она видела что-то похожее
на многолапую морскую звезду. Сбоку машина напоминала довольно
странную пирамиду, с множеством десятков гладко обтесанных и
закругленных лучей – граней, сходившихся в одной точке, высоко
возвышавшейся над мостовой.
Она была построена с учетом центров всех известных Сил, а также
более десятка различных небесных тел, их положением на период
проведения церемонии. По этому машина работала лишь несколько
часов в год, остальное время оставаясь нелепым строением.
Кроме того, для усиления магии, каждый луч был выполнен из
металла или минерала, соответствующего данному источнику, а у
внутренней стороны лучей высились массивные алтари, на которых
стояли кадки с растениями, клетки с животными, чаши с
жидкостями, свои для каждой Силы или Светила.
У центра этой комнаты и стоял Диядо, нервно подергивая косичку
усов. Сейчас он нетерпеливо смотрел на колонну энергии, похожую
на друзу хрусталя, начинавшуюся прямо из центра машины. Он ждал.
Игрушка, вытащенная абитуриентом, была магически связана с
машиной. Едва она попадала в руки претендента, проводился анализ
его ауры, способностей, наклонностей, настройки на разные типы
Сил и еще кучи параметров. Едва совершался выбор, исследовалось
соответствие анализа и понравившегося факультета. Результаты
диагностики на миг вспыхивали в центре колонны причудливым
узором, не являющимся головоломкой для специалиста. Так как
церемония шла полным ходом, вспышки следовали одна за другой.
Но Диядо интересовала лишь одна из них. Он ждал, когда владелец
Кольца Леонтия отдаст бабочку выбранному декану.
Проведенное расследование сильно озадачило его. Чародей просто
обалдел, узрев следы пущенной в ход в Побережниках и на погосте
невероятной смеси Святой и Темной магии.
Кроме того, пропало кольцо, за которым его и послали. Пришлось
пустить в ход несложное заклятие поиска, которое он просто
поленился применить, зная, как он считал местонахождение тела
Леонтия. Результат также потряс. Магия показала, что кольцо на
пальце ученика и тут же погасла. Не указав хотя бы направление
местонахождения! Такого просто не могло быть! Он попытался еще
раз с тем же итогом.
Кроме того, маг, надевая кольцо найденному претенденту, тут же
отправляет в Академию сообщение об этом, с приложением всех
собранных сведений, а маг может многое узнать! В данном случае
ничего подобного не было. В Академии сочли, что кольцо осталось
у Леонтия, именно поэтому Диядо и отправили за ним.
Он тут же составил отчет о проишедшем, изложив в нем собственные
соображения и рекомендации, и отослал его Кевиа, так как умерший
священник был адептом Святой Магии. Но милорд декан, обычно
вставший в охотничью стойку при любом упоминании слова «Тьма»,
на этот раз прореагировал довольно равнодушно. Он похвалил Диядо
за проведенную работу и сказал что да, дескать, сильно коварство
Тьмы, если даже в рядах Святой братии умеет она смущать души.
Слава Спасителю, все обошлось, но пусть это послужит нам уроком.
Не стоит расслабляться. Надо усилить бдительность.
Это было очень подозрительно.
Мучимый недоумением и страшными подозрениями, он все же
попытался найти неведомого нового владельца кольца, но ни
материальные, ни магические усилия ни к чему не привели.
Оставался последний шанс. Рано или поздно этот парень придет
поступать в Академию, иначе зачем ему это украшение?
Это и привело его внутрь машины. Диядо осматривал церемонию
глазами птицы, чтоб не пропустить момента, когда юноша отдаст
бабочку декану, и увидеть результат его анализа в колонне, следы
от используемой Силы. И не дай Спаситель пропустить этот миг!
Машина работает раз в год, диагностируя, таким образом, всех
поступивших лишь однажды. Понадобится проводить довольно сложный
обряд с привлечением огромной мощи и большого количества магов,
на который, по-видимому, ему навряд ли дадут разрешение.
Как- то он спросит ректора, а почему не записывать конечные
данные. На что мэтр Ожузи ответил:
- Ты же знаешь, Диядо, сколь мощная магия требуется для
функционирования машины. Нам просто не хватит мощности еще и для
сохранения итогов диагностики всех сотен приходящих каждый год.
Да и зачем? Что нам за дело до отсеивающихся? А поступивших мы и
так подробно изучим в процессе обучения.
Впрочем, маг подозревал, что ректор несколько лукавил, и где-то
глубоко в недрах бездонного Архива Академии, в секторе особой
секретности, можно отыскать и эти данные.
Но вот, пора. Наблюдаемый двинулся к деканам.
- Во имя Спасителя!
Он обернулся и увидел тяжело дышавшую Щенбу, мага-земельника
- Диядо! Нужна твоя помощь! Ректору Ожузи плохо!
- Что с ним?
- Побежали скорей! По дороге расскажу!
Несясь рядом с Щенбу по подземному коридору, ведущему от машины
наружу, он узнал, что ректор неожиданно быстро покинул
церемонию, едва призвав собравшихся сделать выбор.
- Да я видел, видел! Дальше что?
- Едва вбежал он внутрь, как захрипел и упал на мостовую. О,
Диядо, Это было ужасно! Что будет, что будет?
Так она причитала, когда они выбрались на улицу и увидели целую
толпу магов, окруживших ректора, бессильно раскинувшего руки,
воздух трепетал от пускаемой в ход магии.
- Круг, давайте составим круг!
Мэтр Ольяг, нелюдник, как и ректор, возбужденно размахивали
руками. Все тут же сцепились руками. Диядо забормотал привычные
заклятия, подобно остальным вливая силу в воздушника Япца,
самого сильного из присутствующих… Тот взмахнул рукой, и с его
посоха сорвалась зеленая молния, впившаяся в тело Ожузи. Тот
вздрогнул.
- Ну же! Еще разок!
Вспышка молнии и вздрагивание тела.
- Еще! Еще!
Молнии следовали одна за другой, но ничего не помогало.
- Нам не хватает Силы!
Вновь прокричал Ольяг
- Надо прервать церемонию и позвать самых сильных!
- Это уже не поможет.
Япц, терзаемый жуткой отдачей, неожиданно разрыдался
- Ты разве не чувствуешь, что он уже мертв. Мертв окончательно!
Его слова больно пронзили собравшихся. Великого Ожузи больше
нет! Такого просто не может быть! Раздался громкий плач и
горестные вопли. Слезы хлынули из глаз. Маги плакали, не стыдясь
слез. Им казалось, что произошло самое ужасное, что могло
случиться.
Даже маги порой могут заблуждаться …
*
* *
Мотылек стремительно порхал к нему. Словно приветствуя его,
Матфей вскинул левую руку ладонью вперед. Бабочка ударилась о
запястье. Ее крылья склеились, превратившись в изящный браслет.
Да, он поступил! Но оставалось еще одно, очень важное событие.
Выбранный им факультет, деканом которого является мэтр Кэвиа,
был одним из самых верных традициям. Поступивший на него, умирая
для прочего мира, получал взамен сан священнослужителя, а вместе
с ним и иное имя. Матфей так и не смог узнать, хотя прочел много
книг, кто выбирает имя: машина, делающая Выбор Сил или сами
маги, но это не важно.
Сейчас оно должно появиться на браслете. Вот, началось! Буквы
вспыхнули одна за другой.
Эйл. Ну же!
Тиа. Скорее!
Лое. О, Спаситель, как же долго!
|
