Серебряный Дракон - 2004

Работа: Акше

            Огонь в очаге, грубо выложенном из массивных, плоских камней, давал мало тепла. Дым клочьями расползался по всей пещере, время от времени подгоняемый резкими порывами ветра, что залетал снаружи. В горах начиналась буря, но это уже не могло остановить врага. Его наемное войско успело преодолеть самый опасный участок Шангарского перевала и теперь почти без помех надвигалось на Лан-Аэнхэ – последний оплот разбойничьей вольницы.

            Ветер швырнул пригоршню колючего снега в лицо Харрагу, сидевшему напротив входа в пещеру. Старый орк хищно оскалился, вглядываясь в ночную тьму. Хриплое, едва слышное в шуме вьюги рычание вырвалось из воспаленного горла.

            Ничего не видать. Только темень и снежная пелена. Даже звериные глаза орка Харрагу в такую ночь бесполезны, как его правая рука, покалеченная в бою. Тревога становится все сильнее. Не за себя – за своего командира, что лежит у костра, не в силах подняться.

            Лан-Аэнхэ – словечко эльфийское. Означает "гнездовье ласточек". И впрямь пещеры в отвесной скале похожи на норы, где эти птицы из века в век строят гнезда. Неприступнее крепости не сыскать, да только защитников мало. Родичам-оркам, идущим целой ордой, ни буря, ни камень с горы, ни стрела не помеха.  Людям, которые поведут их на штурм, – и подавно.

            За спиной тихо застонал Мэйвин. Старик подошел, поправил на командире плед. Подбросил в очаг можжевеловых веток и вновь отвернулся, скрипя зубами от безысходности. Что мог он поделать на этот раз, Харраг, сын Пхата, грозный шаман и умелый целитель? Слишком плох Мэйвин, без настоящей магической силы не обойтись. Сюда бы Эрхе…

            Имя погибшего друга – точно боль от раны. Боец был на славу, даром что эльф. И маг, как и все в его остроухом племени. Он бы в два счета на ноги командира поставил. Только нет больше Эрхе, нет оружейника-гнома Ноксли, нет кобольда Хемма, его помощника. А скольких орков из отряда повыбило – не перечесть!

            Харраг коротко выругался, сообразив, что называет имена вслух. Мэйвин услышал его сквозь плотную завесу безумия, находясь совсем рядом, и в то же время, блуждая немыслимо далеко. Словно гуляки охрипшими голосами окликали друг друга после четвертого или пятого жбана хмельного меда. Толкнув дубовую дверь, Мэйвин ввалился в натопленную, прокопченную залу. Во тьме за порогом осталось бескрайнее поле, усеянное костями.

            – Так и есть! – для приличия рявкнул Мэйвин. – Опять нализались, труха Вселенского Древа! Где лагерь, где караулы, разъезды, пикеты? Я вас спрашиваю, безмозглые варвары, корм для троллей, заплывшие жиром евнухи!

            – Присядь, командир, выпей с дороги, – лениво откликнулся Эрхе. – Вы, люди, живете, как бабочки-однодневки, и умираете впопыхах.

            Наглая, самодовольная эльфийская морда. Всегда холеная, несмотря на любые превратности рока. С неизменной, будто законы вечности, полуулыбочкой. Убил бы, да теперь уже не поможет. С первых глотков мед забрал, разливаясь по телу приятной тяжестью.

            – Эрхе, лютню свою доставай! Лют-ню! – неслось отовсюду.

            Да тут она, знаменитая! Недавно ее в погребальный костер положили. И мед последний на пепел пролили. Потому, как известно – истинному таланту выпивка только на пользу.

            Длинные тонкие пальцы несколько раз пробежались по струнам. Выдержав паузу, достойную виртуоза, Эрхе, наконец, заиграл. И запел, как только он и умеет. Песенка самая, что ни на есть, заурядная, от древней баллады об Изгнанном Принце осталось чуть больше, чем просто название. А вот, поди ж ты, орки – и те подвывать стесняются. Не хотят впечатление портить.

Уходим в час прилива

По звездам на восток

Не плачь, Аэле-ива

Сто лет – недолгий срок

            На мгновение показалось, быть может, из-за игры теней и света нещадно коптивших факелов, что лицо Эрхе пересекает кроваво-красный зигзаг. Совсем как та рваная рана, с которой его хоронили. Нет, померещилось.

            Мэйвин поднялся,  как только умолкли струны. Потряс за плечо эльфа.

            – Пойдем, – велел командир. – Сейчас полурослик Лони начнет плясать на столе, мы уже много раз это видели. Надо поговорить.

            Они вышли за дверь и зашагали по толстым, разлапистым сучьям огромного дерева. Точнее целого города на корню. Зеленые стены листвы, переплетенные, будто улицы, ветви,  роскошные цветы-фонари... Вокруг, как по твердой земле, гуляли нарядные, неторопливые пешеходы. Звучала дивная музыка, раздавался смех.

            – Где это мы? –  только и смог выдавить из себя Мэйвин.

            Он никак не ожидал подобного поворота событий. Известно – нельзя войти в одну реку дважды, но выйти из обычной таверны с удобствами во дворе можно хоть десять раз за ночь. При этом окружающий заведение пейзаж меняется мало. Разве что розовые гоблины вдруг начинают свой зажигательный танец перед глазами. Но чтобы увидеть такое вот чудо-дерево, полгода без просыпа пить недостаточно.

            – Это Силтэ, древнейший эльфийский город, – не прекращая движения, объяснял Эрхе. – Так он выглядел очень давно, когда еще был обитаем. Здесь тоже ночь, и внизу ничего не видно, но можешь поверить мне на слово – мы в полусотне локтей над землей. Выше живут лишь твои достославные предки, мохнатые и длиннохвостые. Корчат рожи случайным прохожим, визжат и кидаются сверху охапками листьев. Так о чем ты хотел говорить, командир?

            Обижаться на Эрхе всерьез было трудно даже при его жизни.

            – Ты знаешь, что сейчас происходит там, в горах? – спросил Мэйвин.

            Толстенный сук под ногами сменился каменным карнизом, узким и скользким. Привычно неторопливый шаг, за ним другой, третий, – и с горной вершины в тусклом утреннем свете открылось грандиозное зрелище вражеской армии на марше.

            – Орки идут медленней и плотней, чем обычно, – удивился Эрхе. – Люди-всадники прикрывают пехоту с флангов. А в центре что-то до жути громадное и нелепое.

            – Осадная машина на конной тяге, новая выдумка гномов, – определил Мэйвин. – Против такой штуковины Лан-Аэнхэ не устоять, но здесь она – превосходная мишень для зажженных стрел. Атаковать бы, внезапно, пускай даже малыми силами, да только кто без меня решится?

            – Внезапно не выйдет. В этом войске есть, по крайней мере, один практикующий маг.

            – Брось! Какой эльф добровольно попрется в бой, да еще в такую погоду? Только отщепенец, вроде тебя.

            – И, тем не менее, я доверяю своему восприятию, – уверенно заявил Эрхе, пропустив "отщепенца" мимо подвижных, острых ушей, что давно привыкли к бестактности и невежеству смертных. – Меня он не обнаружит без одного весьма опасного заклинания. А вот тебе советую поумерить свое изумление, гнев и вообще любые сильные чувства. Заметит, – и в тело свое не вернешься, пока стоит мир.

            – А разве есть шансы вернуться? – осведомился Мэйвин. Не то, чтобы столь отвлеченный вопрос его волновал, но все же… – Мне показалось, что я уже умер.

            –  Твое состояние можно назвать пограничным. Как и мое, впрочем. Плоть лишена сознания, жизни, а то и вовсе не существует, но пока еще можно думать, ощущать, иногда действовать. А также перемещаться в прошлое, недалекое будущее и во множество достаточно интересных мест, расположенных вне пространства и времени.

– Но каким образом? – Мэйвин был совершенно сбит с толку.

– Я не отвечу, и в этом вопросе даже Совет Пяти не умнее меня одного. Лучше подумай о том, что мешает тебе возвратиться.

– Ясное дело – стрела, которую схлопотал в долине. Рана глубокая, трудная. И прет от нее за семь лиг, не в обиду тебе будь сказано, вашей, эльфийской магией. Той самой, что и тебя с пустяковой царапиной уложила. А я уж подавно не выкарабкаюсь.

– Наемные убийцы на службе Совета предпочитают клинки и стрелы с эльфийским заклятием, – согласился Эрхе. – Знать крепко мы насолили мудрейшим из мудрых. Не только вдвоем, но и всей нашей армией, еще год назад известной лишь как разбойничья шайка.

– Теперь нас осталось меньше, чем было в прошлом году, – напомнил Мэйвин. – Раненых около трети, больных почти половина. Враг превосходит числом раз в десять-пятнадцать и намерен взять Лан-Аэнхэ любой ценой. А бежать нам из каменного мешка просто некуда.

– И что ты решил, командир?

– Лучше спроси, что я нынче могу. Приказал бы стоять до последнего, как ни глупо звучит. Подал бы личный пример, хоть это еще глупее. Да вот беда – языком не ворочаю, не то, что мечом или шестопером. Лежу в пещере, пускаю слюни из посиневшего рта, аж самому противно. И больно, ядреный корень Вселенского Древа, как больно!

– Боль воздействует на тебя, значит боль тоже сила. Преврати ее в силу удара, направь на врага, – и ты победишь.

– Ха, да я плюнуть по ветру не способен, куда там силу направить! Здесь мы с тобою ничто, два бесплотных и безобидных фантома. Не издаем ни звука, не оставляем следов, снежинки – и те сквозь нас пролетают. Посмотри в глаза правде, – тебя уже нет, а я болтаюсь пока между жизнью и смертью, словно дерьмо в проруби. Хорошо, что недолго осталось.

Мэйвин умолк, устыдившись короткого приступа слабости. Эрхе понимающе кивнул. 

– И все-таки попытайся. Действовать можно не только усилием мускулов.

– А чем еще? Магией? Но я ведь не эльф, и на такие фокусы не способен. Разве что ты мне поможешь, как в старые добрые времена.

– К сожалению, не могу это сделать прямо. Как ты совершенно верно заметил, меня уже нет, и столь очевидным фактом законы мироздания пренебречь не позволят. Но я сумел бы осуществить заклинание через тебя.  Согласен? Ну вот, заодно узнаешь, каков на вкус удел эльфа. Быть может, тогда и поймешь, что завидовать нечему.

*  *  *

– Н-но, шевелись!

Свирепого вида орк что есть силы хлестнул бичом четверку огромных тяжеловозов. Неуклюжая конструкция на деревянных колесах, скрипя и качаясь из стороны в сторону, преодолевала крутой подъем. Вместе с ней, шевеля топорами и пиками, с лязгом и топотом в гору двигалось войско.

– Н-н-ноо!!!

На этот раз за ударом бича последовала отборная ругань. Орки не любили лошадей. Точнее, платили за их нелюбовь той же монетой.

Известно – орка в седле конь на дух не терпит. Пытается сбросить, будто прыгнувшего на спину зверя. Потому никогда не командовать честному сыну Хурры более чем десятком бойцов. Офицеры – они все верховые, то бишь люди.

К великому счастью измученных лошадей, размышления о несправедливости мироустройства не занимали возницу надолго. Таков порядок, его не изменишь. Орки воюют, люди ведут их в бой, кобольды с гномами плавят руду и куют оружие. Полуросликам, гоблинам, да остальной мелочи недобитой выпало землю пахать, торговать и плодиться, как кроликам. А над всем этим – эльфы в своих колдовских башнях. На словах-то они равны прочим, а на деле представить страшно, какую власть им дает проклятая магия. Не одолеть эту силу, не переделать созданный по высшему замыслу мир!

Одетый в черное маг, устроившись на платформе осадной машины, дышал вознице в затылок. И лишь усмехался, читая от нечего делать тяжелые орочьи мысли. Ишь ты, равенства захотел! А известно тебе, солдафону, что без моих заклинаний этот мавзолей на колесах давно бы застрял на такой дороге? Знаешь ли ты, почему нас не трогает буря, хотя с окрестных гор даже камни сметает? То-то же!

Поглощенный чувством собственного превосходства, маг не заметил на склоне горы два с трудом различимых, призрачных силуэта. Ужас происходящего дошел до него, когда на пути с жутким грохотом выросла стена снега. Как раз там, где мгновением раньше виднелись передние ряды войска.

Платформа угрожающе накренилась. Маг успел-таки спрыгнуть, но соскочившая балка ударила его слева, опрокидывая навзничь. Хрустнули кости. Последним, что он увидел, был массивный, обледенелый оползень, который стремительно двигался вниз по склону.

– Кто-нибудь мог уцелеть? – испуганно прошептала Моран, как только погасло изображение в прозрачном шаре.

Вряд ли ее волновала судьба погребенных под снежной лавиною и обломками скал. Но зрелище смерти, казалось бы, привычное каждому из Совета Пяти, в последнее время стало пугать ее не на шутку. Это был безрассудный, ничем не обоснованный страх возмездия.

– Над ними слой снега в десятки локтей толщиной, – тоном отстраненного наблюдателя пояснил Тэйхеле. – Если кто-то и жив, то, поверьте мне, ненадолго.

– Ваша спокойная мудрость бесценна в час испытаний, – заметил с иронией в голосе Финхэ, самый молодой и амбициозный в Совете. – Но, согласитесь, весьма расточительно бросить целую армию в гибельную стихию. Даже ради красивой и быстрой победы над шайкой бандитов, которые все же не так опасны, как тролли у наших границ.

– Неужели кому-то по-прежнему невдомек, что здесь мы имеем дело не просто с разбойничьей бандой? – парировал Тэйхеле. – Этот горный обвал – не случайный каприз природы.

– Подозреваете магию? – Моран, наконец, овладела собой. – Но Эрхе, единственный эльф-отщепенец в отряде Мэйвина, был убит еще осенью. Уж не думаете ли вы…

– Не думаю, – знаю, что устранить самого Мэйвина вам не под силу, – начал терять терпение Тэйхеле. – Хоть каждый день докладывайте об успехе, – он будет по-прежнему жив и опасен для нас.

– Да кто он, в дупло Вселенского Древа, такой, этот Мэйвин? – не выдержал, в свою очередь, Финхэ. – Среди нас нет детей, чтобы бояться сказочного страшилы!

Тена, покровительница и любовница Финхэ, считала за благо молчать, покуда ее не спросят. Своей сдержанностью и великолепной осведомленностью она не раз выручала слишком горячего протеже.

– Доподлинно известно, – начала Тена, – что Мэйвин родился в замке О'Инн, в семье предводителя клана. Он появился на свет раньше срока, и скрыть это не удалось. По людскому обычаю он был обречен на смерть. Родители не соглашались убить ребенка, за что соседние кланы объявили О'Инн вне закона.

– Что это значит?

– Удобный повод к захвату чужих земель. Война затянулась, и когда стало ясно, что мятежному клану придется поступить согласно обычаю или погибнуть, Мэйвин сбежал из замка. К тому времени ему исполнилось двенадцать лет.

– Как же ему удалось выжить?

– Предполагают, сперва он скрывался в окрестных лесах. Возможно, кормился охотой, которой все люди обучены с детства. Затем батрачил на отдаленном хуторе полуросликов, охранял караваны вместе с орочьими отрядами. Как о вожаке разбойников, о нем заговорили два года назад. Сейчас ему около двадцати.

– И дни его сочтены, – вновь обрела дар речи Моран. – Даже эльфу не выжить с заклятой раной, а человеку – тем более!

– Посмотрим, – язвительно бросил Тэйхеле.  

Как всегда Элдур, самый старший из пятерых, вступил в разговор последним.

– Хватит спорить! – негромким, но властным голосом повелел он. – Лучше объединяйте усилия. Мощь наших войск и ловкость наемных убийц рано или поздно сведут на нет банду Мэйвина, если это вообще возможно.

– А если нет? – осторожно спросила Тена.

– Ты когда-нибудь видела, девочка, как охотятся в южных краях на дракона? Тушку козленка мажут смолой и оставляют на видном месте. Дракон обычно глотает ее целиком, но просмоленный обед застревает в горле. После этого чудищу долго не жить. Каким бы могучим и быстрым ни был противник, найдется кусок, которым и он подавится.

Тем временем Эрхе и Мэйвин, словно застыв на холодном ветру, неотрывно смотрели вниз, на укрытую белым саваном гигантскую котловину. Многие тысячи вмиг обрели здесь вечный покой. Лишь потому, что безропотно выполняли приказ и не знали сомнений. Быть может, и перед смертью не каждый успел пожалеть о случившемся. Теперь уже все равно.

Никогда колдовство не заменит булатную сталь, – постоянных войн магов мир просто не выдержит. Как не вынесет сердце вечной борьбы с губительной, рвущейся изнутри силой, способной крушить даже горы. В первый раз, испытав себя в роли проводника этой силы, Мэйвин больше не собирался пробовать.

– Лучше вам до весны убраться из Лан-Аэнхэ, – после долгой паузы снова нарушил молчание эльф. –  Когда в котловине растает весь этот снег, никому на пути потока не поздоровится.

– Теперь уйти легче легкого – дорога свободна. Спасибо тебе за помощь. Только я наверняка останусь. Точнее сказать, последую за тобой.

– Нет, командир, – на свой манер покачал головой Эрхе, и от Мэйвина не укрылся до боли знакомый жест. – Наши пути расходятся. Ты будешь жить – не потому, что сильнее смерти, а лишь за тем, чтобы выполнить все, для чего был рожден. И, думаю, проживешь долго. По людским меркам, само собой.

Вникать в эту заумь у Мэйвина не было ни сил, ни желания.

– Могу я для тебя что-нибудь сделать? – тихо промолвил он.

– Можешь, – усмехнулся Эрхе. – Обрадовать моих родственников. Сообщить им, что проклятого отщепенца и схоронили по-человечески – на костре! Ладно, не злись, на самом деле я счастлив быть погребенным, как воин. Вот только что с Амалик-Телем?

– Мне знаком ваш обычай, – поспешил успокоить товарища Мэйвин. – Медальон хранится надежно, знать бы только, кому его надо вручить.

Мэйвину было известно, что у каждого эльфа есть собственный акше – наделенный магической силой предмет, которому непременно дается имя.  В тех редких случаях, когда изначально бессмертные все-таки покидают мир, их акше наследуют по особому завещанию. Сходным образом люди из наиболее древних кланов поступали с личным оружием. Если могли. 

Обычно смерть не зовут в гости, – она приходит сама. Но в мирной жизни, спокойной и предсказуемой, нетрудно издали услыхать ее тяжкую поступь. И подготовится загодя, окружив родными и близкими бренное тело в обнимку с ночным горшком.

На войне по-другому. Смерть постоянно рядом, и с каждым днем все труднее оказывать этой почтенной даме положенное внимание. Иногда не замечаешь ее в упор, будто воздух, траву под ногами и прочие слишком привычные вещи. Но уже натянута тетива, поднят меч, занесен на скаку боевой молот. И поздно жалеть, что не вспомнил, не посоветовал, не спросил…

– При передаче акше принято связывать посредника клятвой, – с нарочитым спокойствием произнес эльф. – Но ты воин, и судьба твоя непредсказуема. Я вправе только просить тебя, – если встретишь когда-нибудь Син из Башни Заката, вручи ей Амалик-Тель с пожеланием вечного счастья от Эрхе.

– А если не встречу? Случиться ведь может всякое.

– Тогда владей медальоном сам. Даже несведущему в магии он принесет пользу. Заранее завещай его сыну или дочери. Если же ты умрешь, не оставив потомков, то пусть он вернется в огонь, из которого создан.

– Благодарю, это большая честь! – Мэйвин не стыдился пафоса собственных слов, понимая, что значит для эльфа его талисман.

– Ты более чем достоин ее. А теперь прощай, – солнце уже высоко, я и так задержался. Привет Харрагу, пускай пореже кидает в свое шаманское варево спорынью. Такое пойло даже орка когда-нибудь доконает.

Эрхе развернулся, по-военному четко, как на параде, чего при жизни за ним, разгильдяем, никогда не водилось. И зашагал прочь, свободный и гордый. В неизменной кожаной куртке и протертых едва не до дыр штанах, заправленных в сапоги. Не успев пройти и десятка шагов по склону, он канул в метель. И лишь тогда Мэйвин осознал, что больше его не увидит.

Тусклый рассветный луч, наконец, пробился сквозь мутную пелену бури, особенно свирепой на подступах к Лан-Аэнхэ, где снежные хлопья разбивались о скалы, как волны морского прибоя. Харраг устало сомкнул глаза. Ну и ночка была! Надо вздремнуть хоть самую малость, покуда не будят.

Вот и Мэйвин спит, как младенец. Тише воды, ниже травы, а расходился ведь не на шутку. И сам едва не погиб, и старика напугал до смерти.

Было так, – прикорнул Харраг у костра, только сон у бывалого воина чуткий. Открыл глаза, видит – Мэйвин стоит возле входа в пещеру, над самым обрывом. Едва ноги держат, качается, словно тростник на ветру. Долго ли вниз сорваться?

Пытался Харраг беднягу назад оттащить, да не тут-то было! Оттолкнул его командир с такой силой, какой и здоровым не мог похвастать. Вмиг от прежней немочи ни следа, стоит, будто пятками в камень врос. Руки раскинул, и слова странные не своим голосом произносит.

Что за язык, – поди разбери! Не общий, уж точно. Не людской и не обычный эльфийский, – эти Харраг худо-бедно, но понимал. Вроде похоже на болтовню остроухих, а все же ни слова знакомого. И звучит жутко, как бы и не от мира сего.

А дальше – если кому рассказать, все равно не поверит. Мало ли, что на старости лет померещится. Но ведь было, предками поклясться готов!

Вспыхнули над головой Мэйвина языки пламени. Молнии вылетели из рук и тут же погасли во мгле снежной бури. Вдали гулко ухнуло, вздрогнула скала под ногами. И все. Мэйвин, невредимый, хоть и вконец обессилевший, рухнул шаману на руки. Глаза закрыты, к губам присохли остатки пены. Но что-то подсказывает Харрагу, – смерть отступила.

*  *  *

Рев рога ворвался в морозную ночь. Закричали, ударили сталью о сталь дозорные на сторожевых башнях. Под стенами замелькали редкие огни факелов.  Нестройные ряды атакующих смыкались вокруг Кархан-Кеш – цитадели предгорного клана О'Тари.

– Идут! – нетерпеливо воскликнул совсем еще молодой Ангебар, наблюдая начало штурма сквозь щель бойницы. – Теперь недоносок сломает о нашу твердыню последние зубы, что спас от цинги!

– Успокойся, – одернул сына Охоран, предводитель клана. – Поспешим лучше вниз. Не дело О'Тари торчать на стене бок о бок с гарнизонными орками. Будет нужно, – мы встретим врага там, где он сумеет прорваться.

– Отец, неужели ты веришь, что может дойти до такого? – искренне удивился Ангебар. – Мэйвин слаб, и желание отомстить не добавило ему силы. Вся его банда поляжет под этими стенами, если вовремя не отступит.

– Уцелевший О'Инн, родню которого некогда вырезали подчистую, смертельно опасен. Повторю еще раз, – мы должны оставаться внизу. 

Увенчанная пятью башнями крепость выглядела еще более грозно, чем днем. В тусклом свете луны она казалась огромным, причудливым монолитом из черного камня. Мэйвину было известно, что за прочными стенами скрыт гарнизон, по крайней мере, равный числом его войску, и при этом гораздо лучше обученный. Разбойники обладали всего лишь одним преимуществом – пути назад, а значит и страха, ни у кого из них уже не было. Вскоре Мэйвин во главе небольшой группы орков уже сражался на крепостной стене.

На узкой площадке между зубцами нет места для сложных маневров. Одного неверного шага достаточно, чтобы очутиться внизу со сломанной шеей. Об изящных финтах и замысловатых фортелях тоже лучше забыть, когда с двух сторон наседают, сближаясь почти вплотную. Тут выкрутасы клинком не помогут – гораздо надежнее связки простых, но быстрых и сильных ударов.

Спина к спине, щит на щит. Зловонное дыхание врага нагло прет сквозь личину шлема. Внезапный подрез· – и противник, неловко закрывшись, начинает терять равновесие. Короткий толчок щитом, накрут·· слева. Защитник крепости падает со стены, вежливо уступая место другому. Тяжелым, кованым сапогом в голень – на этот раз большего и не требуется.

Сражение в самом разгаре, а боль в лопатке такая, что трудно руку поднять. Это старая рана с эльфийским заклятием снова напомнила о себе. Как всегда не к месту и не ко времени.

Немудреная уловка разбойников сработала в суматохе ночного боя, где трудно все взвесить, продумать и просчитать. Как только Мэйвин поднялся на стену, О'Тари бросили едва ли не большую часть гарнизона навстречу горстке бойцов. Тем временем со стороны ворот крепость атаковали главные силы.

Полурослики, вскинув короткие луки, осыпали врага градом стрел. Под их прикрытием десятка два гномов смогли подтащить к воротам таран – здоровенное, наспех окованное железом бревно. Не так уж и долго пришлось им возиться, прежде чем дубовые створы не выдержали.

С рассветом остатки армии Мэйвина вошли в крепость. Орочий гарнизон и не помышлял о дальнейшем сопротивлении. Здешние орки были всего лишь наемниками людского клана. Они подчинялись богатству и силе, но именно это О'Тари утратили на глазах. Жизни и честь – вот и все, чем еще обладали рыцари Кархан-Кеш. И невозможно было спасти одно, не потеряв при этом другое.  

Трое всадников пронеслись по широкому, вымощенному булыжником двору. Только трое из полусотни с лишним мужчин О'Тари, способных держать оружие. Но крови они на своем коротком пути пролили столько, что хватило бы еще на один штурм.

Мэйвин стоял, прислонясь к выщербленной, грязной стене, за которую дрался совсем недавно. Троица с копьями наперевес летела, сметая толпу, прямиком на него. Он же не двигался с места, и впоследствии сам не мог объяснить, почему. То ли был утомлен до предела, то ли слишком уж горд. А может, попросту осознал, что скрыться все равно не успеет.

Само время, казалось, устало от напряжения битвы и текло медленно, как густая смола. За короткий миг Мэйвин успел разглядеть даже самые незначительные детали убранства всадников. Лица их полностью закрывали шлемы, но цвета одежд и доспехов говорили, что приближаются Охоран и два его сына. Неумолимые, словно вестники смерти из древних преданий.  Свежевыпавший снег вырывался из-под копыт искрящими облаками, из лошадиных ноздрей валил густой пар, веером брызгала кровь с наконечников копий.

Их все же остановили, выскочив наперерез. Шагах примерно в пяти от Мэйвина, равнодушно смотревшего прямо перед собой. Под ударами боевых топоров с диким ржанием рухнули кони. Два всадника остались лежать неподвижно. А третий сумел-таки встать, опровергая расхожее мнение, что доспехи не позволяют упавшему из седла подняться без посторонней помощи. Если цел остался, то вскакивает, да еще как резво!

– Мэйвин! – взревел Охоран, обнажив меч. – Один на один!

Разбойникам, готовым без церемоний добить всех троих, пришлось расступиться. А Мэйвину – чертыхаясь, вынуть из ножен оружие снова. У Охорана доспехи были покрепче, да и выглядел он более свежим. Вот только щит подкачал – кавалерийский, не очень удобный в пешем бою. Но бросить его предводитель О'Тари не захотел.

Противники сшиблись, будто не в поединке, а в битве сотен и тысяч воинов, где нет времени, чтобы кружить на почтительном расстоянии, присматриваясь и оценивая друг друга. Мэйвину и впрямь было дорого каждое мгновение. Не потому, что перед улыбчивым лицом смерти больно уж хочется протянуть еще немного. Просто силы его убывали, как запасы эля на развеселой пирушке. И он всерьез опасался, что длительной схватки не выдержит.

Краем щита Мэйвин сумел отвести в сторону небольшой, но тяжелый щит Охорана. Предплечье открылось, и клинок вожака разбойников тут же обрушился на него. О'Тари не смог сдержать крика боли, колени подогнулись сами собой.

Словно в тумане Мэйвин смотрел сверху вниз на кровного врага. О'Тари входили в могучий военный союз, что лет восемь назад огромными силами осадил Кен-Лоа, твердыню О'Инн. Надеясь заключить мир, осажденные все же решили пожертвовать Мэйвином ради спасения клана. Сперва уничтожив его отца с матерью – так спокойнее. Недоношенному мальчишке, невольно ставшему поводом к этой войне, тоже готовили смерть. Он вовремя сбежал от своих, не попался захватчикам, и теперь, повзрослев, не знал, кого из них ненавидеть сильнее. Хотелось лишь одного – перевернуть, наконец, эту страницу жизни.

– Я не мстить пришел, Охоран, – Мэйвин опустил меч. – Мне больше некуда было идти. Сдавайся, и всех ждет пощада!

Внезапным рывком поверженный вскочил снова. Перебитая рука упала, не выдержав веса щита. Кровь заливала доспехи, из-под шлема вырвался боевой клич, больше похожий на стон. Уцелевшей рукой Охоран занес смертоносный клинок.

Такой удар не парировать, от него невозможно уйти назад или в сторону. Оставалось только нырнуть под атакующий меч, пропуская его самую малость выше. И подрезать в ответ – спокойно, расчетливо, словно мясник на бойне. Иначе нельзя, если не хочешь сам лечь на снег.

Новая кровь. Куда уже больше? Мэйвин, шатаясь, едва не споткнулся о труп. Казалось, мир опрокинулся кверху дном, но это нисколько не беспокоило.

– Тролли! – вдруг донеслось из башни, что высилась над разбитыми в щепки воротами.

– Стрелков на барбакан···, топорников, мечников быстро к пролому! – скомандовал Мэйвин, удивляясь, что есть еще во Вселенной вещи, способные не оставить его безразличным.

И двинулся к остаткам ворот, едва переставляя ноги. Рядом ничуть не быстрее шагали его "орлы" вперемежку с солдатами гарнизона. Судьба заставила их объединиться против общей угрозы.

Неподалеку от цитадели текла река Шен, слишком быстрая и глубокая, чтобы переправляться через нее, где попало. Один из немногих удобных бродов располагался именно здесь, в устрашающей близости от бойниц Кархан-Кеш. Для того и была когда-то построена эта крепость. Ведь Шен отделял владения Аретании от обширных пустошей троллей на севере. Их хищные стаи нередко испытывали границу на прочность.

На этот раз троллей было всего пятеро. Но даже в таком количестве они представляли опасность. Ведь от ворот осталась одна лишь арка, достаточно большая, чтобы под ней мог проехать всадник. А значит и тролль, нагнувшись, пройдет.

Неуклюжие великаны, с громким плеском вышагивая по колено в незамерзающем водном потоке, медленно приближались.

– Подпустить! – велел Мэйвин лучникам.

Стрелой в голову тролля поразить невозможно. Как, впрочем, и в туловище. Природа снабдила эту огромную, злобную тварь не только зачатками разума, но и каменной оболочкой, способной выдержать даже брызги кипящей лавы. И все же тролля нельзя считать неуязвимым.

Броня, как рукотворная, так и природная, никогда не бывает сплошной. Иначе она превратилась бы в саркофаг, лишив возможности двигаться. Суставы, связки и сочленения – все, что придает телу хоть какую-то гибкость, – являются трудной, но вполне достижимой целью стрелка.

– Целься! Залп! – приказал Мэйвин, как только до ближайшего тролля осталось не более сотни шагов.

С такого расстояния даже из лука полуросликов редко кому удается промазать. А длинный орочий наверняка бьет.  

 Тролль гулко охал, покуда стрелы вонзались ему в колени и локти, плечи и кисти. Он оказался достаточно живучим, чтобы не только устоять на ногах, но и кое-как уйти, повернув обратно. Остальные, хотя были целы и невредимы, последовали его примеру. Все, кроме одного.

Мэйвин знал, что творится с этим упрямцем, подходившим все ближе и ближе. Его охватило боевое безумие – обычное дело для троллей. Иные из них, в мирной жизни спокойные и тяжелые на подъем, за долю мгновения превращались в диких зверей, одержимых жаждой убийства.

Залп, еще и еще. Но тролль не желал останавливаться. От его поступи содрогалась земля, каменный молот на рукояти из кости могара качался в такт неловким шагам, будто маятник.

– Сюда бы всадников с копьями хоть десяток! – размечтался вслух Мэйвин. – Только ведь не помогут они, О'Тари проклятые. Забились в свои подземелья, крысиный выводок! 

Достигнув ворот, безумный гигант обрушил свой молот на башню. Огромный рост позволил ему расколоть зубчатый венец барбакана. Несколько лучников не успели спастись, и были раздавлены, словно мухи. Но орки и гномы, окружив чудище, уже подсекали ему в уязвимых местах жилы. Вскоре тролль с диким ревом упал, по счастью не похоронив никого под собой. Да так и остался лежать на пропитанной кровью земле.

До заката короткого зимнего дня в Кархан-Кеш праздновали победу. Ночную тьму осветили огни погребальных костров. А в пустынной долине на другом берегу реки Шен отряд вождя Хейгуллы готовился к новому переходу.

Повинуясь командам, из высоких сугробов начали подыматься могары – верховые животные всадников севера. Двигаться на могарах следовало по ночам, чтобы их не заметили с аретанского берега. Границу пересекали при свете дня и лишь небольшим числом пеших воинов.

Могары были главною тайной вождя. До поры никто из аретанцев не должен знать, что эти свирепые, быстрые даже в каменной шкуре убийцы все-таки приручаются. Племя Хэйгуллы первым научилось разводить могаров, и теперь успешно объединяло разобщенный прежде народ троллей гранитным копытом и молотом. Соседи сопротивлялись отчаянно, но против всадников на каменных скакунах никто не мог устоять.

Настанет день, – и несметные табуны могаров понесут бесстрашных завоевателей в дальний поход. На юг, в земли хрупких, изнеженных аретанцев. Их страна ослабела настолько, что один внезапный удар может легко ее опрокинуть.

А пока шла разведка боем. Отряды всадников ночами рыскали вдоль границы. Днем спешивались и нападали.

Для поиска слабых мест в обороне затевать крупную драку не было смысла. Встретив серьезный отпор, тролли без суеты уходили за Шен. Но избежать потерь им удавалось далеко не всегда.

– Верхом удержишься, Кьярр? – Хейгулла сверкнул глазами в сторону еле стоявшего на ногах воина.

– Нет, вождь, – признался тот. –  Слишком много стрел Кархан-Кеш мешает мне даже согнуть колени.

– Ты знаешь, я не могу оставить тебя здесь живым. Раненый – легкая добыча для врага, а пытка развяжет язык любому.

– Я готов уйти в земли предков, вождь, – ответил Кьярр с искренней гордостью. – Но пускай мой могар уносит меня туда после честной, кровавой схватки!

– Ну что ж, – Хейгулла вздохнул со звуком, похожим на рокот моря. – Ты заслужил почетную смерть. Я сам отправлю тебя в дорогу к предкам. Сражайся!

Оба схватились за молоты. Их шаги навстречу друг другу были тяжелыми и медлительными. Зато оружие, несмотря на громадный вес, так и мелькало в воздухе. Раздался ужасный грохот.

– Река несет камни с гор, – успокоил один часовой на стене Кархан-Кеш другого.  

Раненый воин дрался, как мог, будто надеялся победить. Но вскоре упал с раздробленным черепом. Он остался лежать на снегу, когда остальные тронулись, уводя его могара с собой.

Убить животное собирались позже. Останки могара и тролля, лежащие рядом, могли привлечь внимание аретанских разведчиков, что угрожало бы тайне каменного народа. В племени Хейгуллы верили – где бы ни расстался воин со своим скакуном, в мире павших они отыщут друг друга. И яркими звездами будут сиять над живыми, указывая им пути в дальние, еще не захваченные края. Пока последний могар не достиг пределов земли, по которой можно скакать, напор на юг не должен быть остановлен.

*  *  *

Вершины как прежде стояли сплошь закованные в ледяные панцири, а в предгорьях уже наступала весна. Нежным пухом покрылась верба, раскидистые ветви буков и ясеней украсили незатейливые сережки. Изумрудные оттенки первой зелени радовали глаз, наполняли душу приятным теплом, которого так не хватало Мэйвину всю эту зиму. Да что там – всю жизнь! Только покоя по-прежнему не было.

– О чем ты задумался, командир? – спросил вдруг Харраг, сидевший на крыльце рядом.

После гибели Эрхе друзей у Мэйвина, кроме старого, изувеченного войной шамана, уже не осталось. Само собой, были те, с кем он дрался бок о бок. И каждый из них был готов умереть по его приказу, иначе из шайки вооруженных бродяг никогда не вышло бы настоящей разбойничьей армии. Но лишь Харраг всегда мог помочь дельным советом, посочувствовать, если необходимо, поговорить по душам, наконец. Для всех остальных Мэйвин был, прежде всего, командиром, единственным человеком в войске. Эдаким демоном битвы, не имеющим права на обычные слабости.

– Я думаю о тех, кто доверился мне, Харраг. О тебе и твоих сородичах. О сотнях сражавшихся вместе со мной полуросликов, гномов и кобольдов. Они ведь, в отличие от вас, орков, прежде и воевать не умели. Сколько народу погибло только за то, чтобы уцелевшие могли погулять на свободе! Неужели напрасно?

– Почему напрасно? Пока что мы сами себе хозяева, – резонно заметил Харраг.

– Надолго ли? Вот-вот сюда прибудет эльфийский чиновник с отрядом "серебряных шлемов". Подтвердит мой статус главы клана О'Тари, этих трусливых братоубийц и кровосмесителей. Даст гарнизону бесценные, как разбитый горшок, указания по охране границы. А потом увезет меня в Ривс. Там, в охране Совета, я, скорее всего, и останусь. Только сперва мне придется назначить кого-то из клана смотреть за вами, нерадивыми слугами. Проклятая амнистия!

– Так вот ты о чем! Послушайся старика, – выкинь это из головы как можно скорее. Все знают, что О'Тари, по сути, наши заложники, и гарнизон подчиняется им разве что на словах. А для нас ты не предводитель клана, которому служат, но командир, за которым идут. Разница есть, уж поверь мне.

– Что ты несешь? Я же вернул вас назад, под эльфийскую власть. От чего уходили в горы, к тому и пришли. Неужели мне простится даже предательство?

– Хм, предательство… – Харраг почесал зеленую, как трава по весне, проплешину. – Скажешь тоже! И дураку ясно, – ты не себя спасал. Не приведи ты нас в Кархан-Кеш, – мы бы ноги в горах протянули. А после того, как цитадель стала нашей, ей пришлось пережить две атаки соседей. И, видит Хурра, третьей подряд ей не выдержать. Нам как воздух необходимо эльфийское покровительство, а Совету Пяти – пограничная крепость в надежных и сильных руках. Амнистия в обмен на службу стране, соглашение вроде бы честное. Разумеется, нужно держать ухо востро.

– Складно говоришь, прямо как священник из храма Вселенского Древа! Где красноречия поднабрался?      

– С духами предков частенько общаюсь, – осклабился орк. – Хоть эльфы на это дело и смотрят косо. Да и Хурра, богиня наша, трепачей не жалует. В бою у воина с губ только ругань слетать должна, а в мирное время – пивная пена. Так что, если ты, командир, не против, пойду налью себе эля. А то разболтался на старости лет!

Отряд во главе с эльфийским бальи···· Илантаром прибыл под вечер. Эскорт высокого гостя состоял из "серебряных шлемов" – бойцов элитной гвардии, набранной целиком из людей. Доспехи их были богато украшены, конская сбруя сверкала, будто изделия ювелира. Но все это ни шло ни в какое сравнение с роскошью убранства самого эльфа и его лоснившейся белой кобылы. От кавалькады веяло такой холодной надменностью, что, казалось, зима возвращается вновь.

Новоиспеченный предводитель клана, скрывая свой интерес под маской непрошибаемого достоинства, все же украдкой приглядывался к "серебряным". Вскоре Мэйвину предстояло стать одним из них, и это его мало радовало. С другой стороны, присяга на верность эльфам была единственным способом пресечь в зародыше месть заклятых врагов, которых Мэйвин успел нажить предостаточно. Гвардейцев не то, чтобы уважали, но явно побаивались.

Гости, сославшись на усталость, потребовали перенести торжественную церемонию на следующий день. Она состоялась около полудня, и Мэйвин нашел ее гораздо более скучной, чем можно было предположить.

В конце действа Мэйвин выдавил из себя: "Клянусь", хотя и не разобрался, в чем. И, преклонив колени, поцеловал унизанную перстнями руку бессмертного. Затем, поднявшись, отсалютовал мечом Брету, командиру отряда "серебряных". Тот с видимой неохотой ответил ему тем же. Толпа во дворе крепости зашумела.

Напоследок эльф сделал пасс рукой в сторону главной башни. Его длинные пальцы изобразили магический символ, призванный укрепить камень твердыни и дух защитников. При всем желании Мэйвин не мог поверить в чудесную силу этого знака. Уж больно он смахивал на один непристойный жест…

Вскоре начался пир. Длинные столы ломились от праздничных яств и крепких напитков. Но есть, а тем более пить в собравшейся за столами компании Мэйвину не хотелось. Рядом сидел чванливо надутый эльф, напротив теснились О'Тари со своими болтливыми, броско одетыми женщинами. Мэйвина так и тянуло высказать вслух, чего они стоят оптом и в розницу.

С гибелью Охорана, прежнего главы О'Тари, пришлось добить и двоих его сыновей. Теперь вендетты можно было не опасаться. В этом клане убийство с целью захвата власти было привычным делом, а честь давно уступила место соображениям выгоды. Конечно, Мэйвин не мог доверять таким выродкам ни на грош, потому и держал их всегда под надежной охраной. Здесь, в пиршественной зале, роль караула играли "серебряные", что громко чавкали по обе стороны от Мэйвина с Илантаром, поглядывая на противоположный край.

Лишь одна из сидевших напротив людей вызывала у Мэйвина сочувствие и симпатию. Рыжая Айра, последняя в захудалом роду побочной ветви О'Тари. Сирота, в прошлом почти служанка, она и думать не смела, что будет приглашена к столу.

После боя вконец озверевший от пролитой крови Мэйвин обыскивал замок. Хлипкую дверцу в каморку девушки он вышиб одним ударом. Айра даже не вздрогнула. Лишь, обреченно вздохнув, принялась раздеваться.

– Не надо, зачем ты так? – словно очнувшись, пробормотал он и вышел прочь.

Мэйвину доводилось любить полуросликов-женщин, но Айра, дочь его собственной расы, была для него сильнейшим, прежде неведомым искушением. И все-таки он нисколько не сожалел о своем поступке. Отказавшись от грубого удовольствия, он получил неизмеримо большее – преданность, какой и не ждал от себе подобных. Достаточно сказать, что этот великолепный пир ни за что бы не состоялся без деятельного участия Айры. И теперь, сидя за столом наравне со всеми, она единственная буквально светилась от счастья. Еще бы, ведь у Мэйвина есть, чем достойно встретить гостей!

Он решил, что ради улыбки этой милой, веснушчатой девушки сумеет изобразить хорошее настроение. Хотя на душе скреблись разъяренные кошки. В конце концов, ему и впрямь стало легче. И даже отправляясь наутро в дорогу, он не ощутил грусти, которой почему-то боялся.

Путь Мэйвина и его провожатых лежал через холмистую равнину Доранта – крупнейшей провинции Аретании. Здесь было заметно теплей, чем в предгорьях. Полурослики начали жечь сухую траву на пастбищах, и Мэйвин вдыхал запах дыма, как аромат изысканных благовоний.

Точно так же пахла весною земля его детства – окрестности цитадели, руины которой теперь скрывались за длинной грядой холмов на востоке. Но участь О'Инн давно уже не печалила Мэйвина. Осталась лишь память – светлая, как эти весенние дни.

Под рубахою пойманной птицей трепетал на скаку Амалик-Тель, талисман погибшего друга. Акше, предмет, обладавший магической силой. Немой свидетель кровавого прошлого. Сам алый, будто свежая кровь, он вполне мог считаться непревзойденным шедевром эльфийского колдовства и гномьей работы. Хотя похожие украшения довольно часто носили поверх одежды эльфы обоего пола, ничего более совершенного, чем этот медальон из застывшего пламени, Мэйвину видеть не приходилось. И он благодарил судьбу, что в жестоком бою удалось не оставить врагам это чудо. Жаль только Эрхе уже не сможет им похвалиться.

От воспоминаний новобранца отвлек голос Торма, самого рослого и плечистого из "серебряных".

– Эй, Мэйвин, или как тебя там! Приехали, ночевать будем. Расседлывай лошадей, ставь палатки, костер разводи побыстрее! И запомни, салага, – у себя в клане можешь хозяина корчить. А здесь, пока шлем гвардейский не заслужил, ты – ничто, грязь под нашими сапогами. Мне твоя умная рожа сразу же не понравилась…     

Мэйвина словно плетью хлестнули, – таким неожиданным было для него оскорбление. Спустя миг кровь бросилась в голову. Убить, разорвать на куски, стереть с лица мира!

Огромным усилием воли он удержал себя. Завяжется драка, – командир во всем обвинит новичка. Это закон, неписаный, но строго соблюдаемый. А нужно выжить, удержаться среди "серебряных", попасть в Ривс, наконец!

Спрятав гордость поглубже, Мэйвин поплелся выполнять чужую работу. К нему вдруг пришла уверенность – расквитаться он, так или иначе, успеет.

Эльфа доставили прямо в его роскошный дворец близ города Фрихе. Вторую ночь пути бойцы провели под крышей, в одной из городских казарм. Нашлись и места у самого очага, и лучшие куски свежего мяса на ужин. Ведь "серебряные" оставались людьми на службе Совета Пяти, даже когда по его приказу сопровождали бессмертных рангом пониже, вроде Илантара.

Следующие три дня предстояло скакать по Гиблому бору, кратчайшим путем на Ривс. Мэйвин был рад, что эльф уже прибыл домой и никого больше сопровождать не придется. Он знал, что в бору скрываются от закона разбойничьи банды, – не сравнить с его бывшей армией, но доставить неприятности могут. Работы на дюжину всадников хватит и без охраны важных персон. К тому же он не особо надеялся на "серебряных".

Знаменитые шлемы были, разумеется, не из серебра. Слишком мягкий для боя металл красовался изящным литьем и чеканкой поверх закаленной стали. Мэйвин не мог понять, зачем нужны такие излишества. В первой серьезной стычке вражеские мечи погнут-посбивают эти отнюдь не дешевые безделушки. Складывалось впечатление, что "серебряные" – парадное войско, непригодное для настоящего дела. Случай помог убедиться в обратном.

Пернатая гибель, со свистом пущенная словно из ниоткуда. И следом – целая стая неразлучных ее сестер. Мэйвин пригнулся и, что есть силы, вонзил в коня шпоры. Важно было одно – проскочить поляну как можно скорее. Остановить или даже сдержать безумный галоп равнялось самоубийству.

В чаще невидимым лучникам было труднее целиться. За деревьями Мэйвин ощутил себя в относительной безопасности. Оглянувшись, он с удивлением обнаружил, что рядом нет никого из "серебряных". Все они гарцевали на другой стороне окруженной лесом поляны, с громким смехом размахивая руками. Будто гоняли назойливых мух. В конце концов, всадники ринулись в лес, но вернулись оттуда ни с чем. Нападавшие словно растаяли в полумраке Гиблого бора. Но не это потрясло Мэйвина до глубины души.

– Слабо тебе? – усмехнулся в лицо новобранцу Брет, подкинув и снова поймав рукою в стальной перчатке трофей – перехваченную на лету стрелу.

Мэйвин не нашел, что ответить.

Следы старой, давно забытой дороги, пересекавшей бор, то появлялись, то исчезали снова. Наконец просека стала заметней, за поредевшей стеною деревьев мелькнул долгожданный просвет. Но прежде, чем отряд вырвался из лесного плена, успели сгуститься сумерки.

Брет велел разбить лагерь на берегу реки. Танор, что сливался с бурлящим Шеном на севере, здесь буквально прогрыз себе русло в известняковой породе. Над водой подымались высокие, причудливой формы утесы. Последний отблеск закатного солнца искрился на зыбкой поверхности. Но все красоты этого места, как скопом, так и по отдельности, Мэйвину были уже безразличны. Закончив возню с лошадьми и костром, он хотел одного – выспаться, пока не пришла его очередь охранять лагерь. Сильный удар ногой заставил проснуться гораздо раньше.

– А? Что? – растерянно пробормотал он, вскакивая.

Ответом был дружный хохот одиннадцати луженых глоток.

– О, не извольте беспокоиться! – раздался во тьме издевательский голос Торма. – Мы только хотели взять ненадолго взаймы вашу жизнь. Совсем ненадолго, поверьте!

Видать, он и вправду считал, что это смешно.

Удар кулаком заставил Мэйвина вновь лечь на землю. "Серебряные" окружили его с оружием наготове. Но пока они лишь играли с намеченной жертвой, словно котята с полуживой мышью. А значит у Мэйвина оставалось время на поиски выхода.

– Думаете, вам все сойдет с рук? – он усмехнулся одними губами, разбитыми в кровь. – Я тоже на службе Совета, убить меня – преступление по закону бессмертных.

– При чем тут эльфийский закон, недоносок? – вмешался приятель Торма Гунрад. – Гиблый бор – опасное место. Стрелы летают, что птицы, бывает и не заметишь, откуда вспорхнули. Не уберегли новичка, дело обычное.

– Вот как? И сколько "серебряных" по мою душу? Сдается мне, вас не хватит.

Издевка попала в цель.

– Один управлюсь! – заорал уязвленный Торм. – Ты вызван, пусть больше никто не вмешивается!

Когда ветеран "серебряных шлемов" вызывает на бой новобранца, даже успевшего испытать себя в деле, все ждут не поединка, а казни. В мечной схватке у жертвы нет шанса.

– Хорошо, – Мэйвин с трудом поднялся. – Раз я вызван, ты примешь мои условия. Драться будем без оружия и доспехов. И без правил.       

Гвардейцам понадобилась пауза, чтобы осмыслить услышанное.

– Ты что-то спутал, ублюдок, – презрительно скривился Брет. – Это смертный бой.

– Видите вон тот утес, – пояснил Мэйвин. – Высота его около трех десятков локтей, под обрывом – валуны с конскую голову. Мы встанем у самого края. Победит тот, кто удержится наверху.

Бойцы разделись по пояс. Плотные кожаные штаны защищали пах, колени и голени. Остановив левой рукою предплечье Мэйвина, Торм нанес правой разящий удар. Из-за головы, с подшагом, стремясь опрокинуть врага сразу и навсегда. Он дрался в обычной людской манере, словно рука была по-прежнему вооружена.

Мэйвину только и оставалось, что слегка отклониться в сторону и ударить ребром ладони в приподнятое для атаки плечо. Этот прием сабхатта, или "орочьего боя", как его еще называли, не входил в число благородных. Зато надолго сковывал болью руку противника, использовав его собственное усилие. Торму, должно быть, казалось, что его мышцу рассекли топором. Преимущество "серебряного" в скорости тут же сошло на нет.

На развороте Мэйвин атаковал Торма в ключицу. Не кулаком – сгибом локтя. Торм едва успел сделать нырок. Не сумев загнать Мэйвина в пропасть градом мощных ударов, он решил одолеть его своим явно превосходившим весом. И, обхватив руками, начал неумолимо толкать к обрыву. Безвыходное положение для обычного новобранца. Но не для того, кто привык с малых лет бороться за жизнь.

Согнутые наподобие когтей пальцы метнулись Торму в глаза. Вряд ли попали, но хватка на миг ослабла. Мэйвин тут же рванул противника на себя и откинулся на спину, подставляя колено.

Перелетев через несостоявшуюся жертву, Торм плюхнулся наземь, будто мешок с мукой. Под ним разъехался рыхлый песок и он соскользнул с обрыва. Короткие, сильные пальцы в последний момент вцепились в лодыжку Мэйвина, однако удержать ее не смогли. Далеко внизу замер крик. Сидевший на корточках Гунард вскочил, надеясь в отместку столкнуть победителя, покуда тот не поднялся. Но рука Брета крепко сжала его плечо.

До самых окрестностей Ривса ехали молча.

*  *  *

Длинная вереница беженцев тянулась по Хлебному тракту – обходной дороге меж Ривсом и Фрихе. Скрип возов сливался с топотом тысяч ног в непрерывный гул. Мычали волы, испуганно ржали застрявшие в давке лошади, плакали дети на разные голоса.

Когда небольшой отряд "серебряных шлемов" выехал медленной рысью из Гиблого бора, никто из простонародья не замер, как прежде бывало, в почтительном ожидании. И никто из бессмертных не повернул головы в их сторону. Гвардейцев словно не замечали.

– Ваша мудрость! – на правах командира отряда Брет обратился к ближайшему эльфу, восседавшему в шелковом паланкине.

Тот, раздраженно махнув рукой, опустил занавеску.

– Да что здесь такое, в труху и пепел Вселенского Древа! – вконец обозлившийся Брет направил коня на огромнейший воз, где среди тюков и корзин копошилось нечто одушевленное.

Нечто оказалось среднего возраста гномом в нелепой одежде и с бородой до колен. И то и другое приобрело цвет осевшей дорожной пыли.

– Тролли в городе! – коротко рыкнул гном, пренебрегая вежливым обращением.

– Что? Какие…

– Знамо, какие! Каменные, в семь локтей вышиной. Только теперь не пешком ковыляют, а верхом на могарах скачут. Прежде я этих "лошадок" в зверинце видел, а тут перед носом по улицам пронеслись. Врагу не желал бы такого зрелища!

– Да брешет он, командир! – вставил веское слово гвардеец Нерго. – Слыхал я, что на могаров охотятся, но верхом на них только орочьей прапрабабушке ездить.

По счастью ни одного орка не было рядом. Иначе острослов, несмотря на субординацию, отведал бы стали за эту насмешку над Хуррой. Но и гном не остался в долгу.

– Я брешу? Да ты помолчал бы лучше, защитничек недоделанный, мальчик на побегушках у эльфов! Хватит, попили вы все нашей кровушки!

– Что же ты, смелый такой, на троллях свою кирку не опробовал? – вдруг спросил Мэйвин.

Гноме раскрыл было рот в новом приступе брани, да так и застыл, позабыв захлопнуть.

– Я Хасли, сын Дора, – наконец вымолвил он. – Честный рудознатец, не разбойник какой-нибудь. Мое дело – золотые жилы искать, а не драться заместо вас, бездельников!    

Чихнув от попавшей в нос пыли, гном принялся понукать волов.

– Ладно, погрызлись и будет, – Брет выбрался на обочину. – Эсарда и Кор,  скачите во Фрихе. Тэн вместе с Нерго отправится в лагерь под Интэ, Лэм, Гунард и Зорк – в цитадели О'Норр и О'Кедда. Ольвар, Твед, вам поближе – в Аканто. Оповестите командующих. Наверняка эльфы уже сообщили своим по магической почте, но когда еще те снизойдут до смертных! Мэйвин пока остается со мной. Удачи!

Провожая глазами беженцев, Брет тихо, но многосложно и от души выругался.

– Ну и дела! – молвил он после этого. – Впрочем, чего-то подобного следовало ожидать. Веками мы укрепляли север Доранта, а тролли возьми да пройди через земли другой пограничной провинции – Кортии. Могары позволили им легко одолеть Шангарский хребет, и путь оказался свободным до самой столицы. Теперь, когда Ривс захвачен, и Совета наверняка уже нет, мы можем вполне доверять друг другу.

– Так это Совет вас нанял убить меня? – по голосу Мэйвина можно было понять, – он нисколько не удивлен.

– Не нанял, а приказал. Мы, гвардейцы, дали присягу, и часто делали то, что совсем нам не нравилось. Потому тебя Торм на честную схватку и вызвал, – чтоб совесть не мучила. А твой медальон мы должны были Элдуру, старшему из Пяти, в кулуарах Совета вручить. Лично.

– Амалик-Тель! Откуда им стало известно?

– Плохо ты знаешь бессмертных. Акше для них – что знамя для войска, только обозначает он не единство, а власть. И чуют они эту власть, как коты валерьяновый запах. Ходят слухи о королевском акше – медальоне, уплывшем за море с Изгнанным Принцем эльфов. Имя Принца забыто, и Совет, что свергнул его отца, с тех пор не раз обновлялся. Но многие верят – талисман вернулся сюда, и обладающий им унаследует Аретанию. Медальон и сам по себе необычный. Кому-то в нем видится кровь, а кому-то – холодное пламя. Такое ни с чем не спутаешь.

Мэйвин едва из седла не вылетел. Эрхе? Изгнанный Принц, через пень Вселенского Древа бабушку… Так и не знал бы, с кем доводилось блевать с крылечка одной убогой корчмы, поочередно поддерживая друг друга.  Надо же, двинул на старости лет в родные края! Погулять, помахать отточенной сталью, да на пару с ним, Мэйвином, несколько раз упиться до гоблинов. И еще умереть. На своей по праву земле.

– Я должен отыскать Син из Башни Заката. И передать талисман ей.

– Не она же Аэле, подруга Принца, которую воспевают барды по всей стране? – поинтересовался Брет. – Та самая, что живет семь последних веков в столице, как перчатки меняя себе имена и любовников.

– Возможно. Как бы то ни было, среди беженцев ее нет. Судя по скромным коляскам и паланкинам, эльфы там все молодые. Тебе знаком город, покажешь, где башня?

– Так и быть, все равно на разведку еду. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Со времен основания Ривс не обносили стеной, – воевать было не с кем. Людские кланы частенько грызлись друг с другом, но эльфы, что правили в городах, обычно в эти дрязги не вмешивались. А легендарные башни служили, прежде всего. в магических целях. И теперь лишь они, разнообразные по форме и стилю, возвышались над грудой развалин, в которую превратилась столица.

Полоса деревянных, сгоревших почти дотла зданий тянулась вдоль главной улицы. Мэйвин и Брет мчали во весь опор, не таясь, – они и не рассчитывали проскакать полгорода незамеченными. Оставалась надежда только на лошадей, более проворных и понятливых, чем могары. И еще на удачу, куда ж без нее?

Но центральные улицы были пустынны, как никогда. Лишь обгорелые трупы встречались повсюду. Зато с южных окраин доносился тяжелый топот, сопровождаемый ревом.

– Там винные погреба! – догадался Брет. – Дорвались!

Наутро каменные головы будут болеть, как любые другие. Многие тролли с непривычки и вовсе не встанут. Мэйвин подумал о беженцах, спешно покинувших город. Все ли возможное они сделали, чтобы его спасти?

Ажурные створы железных ворот, что закрыли вход в башню Заката, сами собой отомкнулись, как только подъехали двое гвардейцев. Охранная магия управляла засовом – окажись на их месте тролль, ворота остались бы неподвижны.

– Заходи, я снаружи покараулю, – распорядился Брет. – Побыстрей только!

Никто не вышел навстречу незваному гостю, пока он подымался по винтовой лестнице вдоль окутанных мраком стен. Лишь наверху, в маленькой комнате, выходившей на смотровую площадку, горел странный, мерцающий свет. Посреди пустой комнаты на роскошном ковре кортийской работы сидела женщина. С первого взгляда было трудно поверить, что она из народа бессмертных. Черты отрешенного, словно невидящего лица еще не утратили привлекательности, но было заметно – время коснулось их. Изящный покров колыхался в такт ровному, как у спящей, дыханию.

– Мудрейшая! – тихо позвал Мэйвин.

Женщина, наконец, подняла глаза.

– Тебя прислал Принц?

Он лишь молча кивнул. В облике Син было что-то странно знакомое. И это непросто было извлечь из глубокого, темного тайника памяти.

Рана. Боль. Холод и мрак пещер Лан-Аэнхэ. Взгляд как бы со стороны на свое беспомощное, неподвижное тело. Губы шевелятся, что-то пытаясь произнести, но разум и дух уже за пределами нынешней жизни.

Пограничное состояние. Так, кажется, назвал это Эрхе. Но Син не выглядит раненой или смертельно больной. Неужто эльфы способны одним усилием воли преодолеть рубеж, отделяющий прошлое от настоящего, жизнь от смерти? Мэйвину стало не по себе.

– Что с ним? – спросила вдруг Син. – Что с Принцем, воин? Скажи, мы удержим наш город-дерево?

Последний из таких городов эльфы покинули сами века назад.

– Здесь небезопасно, мудрейшая, – Мэйвин снова попробовал обратиться к ее угасавшему, будто свеча на ветру, рассудку. – Идите за мной.

– Значит, Силтэ скоро падет, – со смиренной печалью в голосе произнесла эльфийка. – Я всегда знала, что он не решится использовать Амалик-Тель в полную силу. Может, это и к лучшему.

Мэйвин взял ее ладони в свои, чтобы помочь ей подняться, но через миг понял, что держит за руки труп.

Взглянув на лицо Мэйвина, Брет не стал задавать вопросов.

– Уходим отсюда! – крикнул он уже из седла.

На окраине Ривса их обнаружили, но погоня быстро отстала. За городом Брет мог позволить себе развязать язык.

– Не хотел заранее каркать, думал, вдруг обойдется. Она далеко не первая, это давно началось. Трудно понять, как удается эльфам такое, но видел сам – иные бредили наяву, прерывали дыхание, коченели порой, что твои мертвецы. Но всегда возвращались обратно.

– Она не вернется.   

– Лопни ствол Вселенского Древа, ты прав, Мэйвин! Сперва это просто игра со смертью, недолгий отдых. А когда заходит слишком уж далеко, пропадает желание жить. Поражение, неудача какая, – вот и удобный повод, чтобы уйти навсегда. Захват Ривса троллями стал последней каплей. Ты заметил, как мало эльфов покинуло город. И всё молодняк, те, кому нет и века. Остальные обречены подыхать в своих неприступных башнях. Надеюсь, Совет Пяти разделил их судьбу.

Они скакали на север. Позади оставался Ривс – мертвый город, павший за сотни лет до начала штурма.

*  *  *

Сирена в морях,

Мандрагора в земле,

Дракон в небесах,

Саламандра в огне!

Меж Небом и Пламенем, Зыбью и Твердью

Взываю к вам, судьи над жизнью и смертью!

Юный голос Таэн не сорвался ни разу. Хотя одни только демоны упомянутых ею стихий могли знать, как тяжело недавней студентке кафедры общей магии самой творить заклинание высшего уровня. Ну, может, еще и Мэйвин догадывался. Если не понимал, то уж наверняка чувствовал. Во всяком случае, Таэн хотелось бы в это верить.

Ну, хватит, жалость к себе до победы не доведет! Мэйвину разве жизнь медом кажется? Так же, как Брету, добродушному гному Мосли и двум близнецам-полуросликам – Эйри и Тэйри. Весь их маленький отряд, собравшийся вместе по чистой случайности, за короткий срок стал организованной боевой единицей. И каждый без возражений питает своей энергией аляповатое колдовство недоучки. Как можно не оправдать такое доверие?

Пламя – яркий огонь костра. Зыбь – неторопливые воды реки за спиною. Твердь под ногами, Небо над головой, как и в старые добрые времена. Четыре стихии рождают пятую – Ветер. Убийственный смерч, летящий навстречу лавине врага. В его могучих объятьях затихли гулкие каменные копыта, умолк нараставший рев могаров и всадников. Там, где неслась орда – лишь серое, низко плывущее над равниной облако пыли. Друзей у костра окатило зловонным кровавым дождем, – что-то опять напутала в заклинании! И сумерки, кажется, наступили чуть раньше времени.

Мэйвин сел рядом, накинув на плечи Таэны свой плед.

– В эту ночь в городах всегда поминали ушедших, – эльфийка чуть вздрогнула. – С восходом звезды Соат в Аркатане, Ривсе и Фрихе на башнях пылало холодное пламя в знак скорби. Странно, я почему-то не чувствую горечи, хоть и многие близкие мне навсегда остались в мертвой столице.

– Это придет. Позже. А пока будем жить сегодняшним днем. Мы разбили передовой отряд, но следом из Кортии мчатся целые полчища. Тут одной магией не обойтись – нужны воины. Из Фрихе и дальних провинций помощи ждать бессмысленно. Поэтому я решил, – пробиваемся в Кархан-Кеш.

– Откуда ты знаешь, что твоя цитадель еще держится?

– Я в этом уверен. Не менее, чем в тебе.

– А раз ты во мне уверен, назови меня своей майскою королевой, как принято у людей. И подари что-нибудь, хоть цветок с поля.

В сущности, Таэн еще оставалось ребенком. Пускай и способным  вызвать торнадо. И это весьма облегчало Мэйвину его непростую задачу. Он не оправдывал себя, – лишь надеялся, что Эрхе смог бы его понять.

В доверчиво протянутые ладони лег Амалик-Тель.

Проголосуйте за эту работу.