Бабочки едят социалистов
Вышел
«Вокзал потерянных снов», лауреат премии Артура Кларка, номинант Хьюго и Небьюла,
леворадикальный фэнтэзи-паропанк.
Чайна Мьевиллу исполняется сегодня 34 года. Он потомственный английский
социалист-марксист, член Британской социалистической рабочей партии
(троцкистского толка), пытался избраться членом парламента, причем проголосовало
за него 459 человек – 1,2% избирателей его округа, расположенного на севере
центра Лондона.
Чайна Мьевилл живет в Лондоне и город этот любит и ненавидит одновременно.
Собственно, трудно представить себе какое-то другое отношение к одной из самых
бессмысленных мировых столиц.
Чайна Мьевилл ненавидит Толкина – точнее, относится к нему примерно так же, как
к Лондону, потому что Толкин был, конечно, великим писателем, но некоторые темы
в литературе он наглухо закрыл – например, поход жалкой горстки храбрецов,
совершенно невыдающихся героев, за великим артефактом, который может уничтожить
или, наоборот, спасти мир. К несчастью, мало кто понял, что тема эта закрыта
окончательно, и именно толкиноподобная литература стала фэнтези-мейнстримом, что
не может не вызывать фрустрацию.
Мьевилл составил аннотированный список из пятидесяти произведений фэнтэзи и
фантастики, насущно необходимых молодому леваку. «Мастер и Маргарита» в список
вошли.
И, кроме того, Мьевилл написал Perdido
Street Station, переведенный на русский язык как «Вокзал потерянных снов».
Это первый роман его фэнтэзи-цикла. Всего их три, видимо, этим он и ограничится
– новый, еще не изданный его роман будет, как и дебютная его книга «Король
Крыс», про альтернативный Лондон.
Станция Perdido Street Street – это центральный железнодорожный вокзал, офисный
центр, сердце и печень города Нью-Кробюзон, мегаполиса-империи, населенной
людьми и ксениями – чужаками, понаехали-тут, людьми-жуками, людьми-птицами,
людьми-раками и водяными – человекообразными умными жабами. У всех есть обидные
клички и жалкие ниши в извращенной экосистеме города. По городу ходит пять линий
железной дороги, паровозы изрыгают черный угольный дым, который смешивается со
смрадом, поднимающимся с рек и совмещенной с ними канализации. Кроме людей, в
городе есть еще големы и конструкции – паровые цифровые роботы. В трущобах,
кроме ксениев и опустившихся бомжей, живут также и переделанные. Судебная
система города весьма изобретательна, и в придачу к каторге преступников
переделывают. Сильным мужчинам и женщинам (вот только половой дискриминации
почему-то в Новом Кробюзоне нет совсем) приделывают паровые котлы и манипуляторы
или, наоборот, ноги – что-нибудь, что делает их более полезными каторжниками.
А женщине-детоубийце, от которой не будет
особого прока в забое или на лесоповале, к примеру, магистрат-затейник может
пришить ко лбу ручки убитого ей младенца.
Власти этого города вообще затейники. Мэр – абсолютный диктатор, готовый ради
странновато понимаемого им процветания города пойти на сделку с дьяволом (в
прямом смысле сделку в прямом смысле с дьяволом).
А противостоят им современные художники – современные в том смысле, что вполне
могли бы выставляться в лондонской галерее White Cube, например, вороватые
ученые-физики и банда леворадикальных газетчиков.
Главное достоинство книги – ее дикость. Фантазия автора, на тот момент
двадцативосьмилетнего, поистине неуемна, и он намешивает в повествование
множество разных элементов, каждый удивительнее предыдущего – иной раз
приходится восхищенно крякнуть: «Что в голове у этого человека?». Тут и
искусственный интеллект, получающий информацию с перфокарт, и художники –
насекомообразные полулюди, которые строят дивной красоты статуи из собственных
выделений, продуктов пищеварения, магия и пар, коксующийся уголь и потусторонний
мир, дирижабли и Вихревый поток – нечто в тысячу раз омерзительнее и мощнее
атомной бомбы, и бабочки, высасывающие из человека душу, питающиеся его
воспоминания и выделяющие взамен ночные кошмары. Не то чтобы все это
выстраивалось во внутренне непротиворечивую систему и было правдоподобно.
Автор этого и не добивается – просто в
по-настоящему большом городе, особенно в тех местах, где недвижимость недорога,
можно встретить действительно все, что угодно.
Но это настоящая литература – в том по крайней мере смысле, что это очень
цельный, правильной формы роман с системой персонажей и туго закрученным
сюжетом. При этом у Мьевилла очень интересный язык – ритм текста меняется в
зависимости от того, от чьего имени идет повествование, ему кое-как удается даже
изобразить видовые особенности мышления – люди-птицы думают не так, как
люди-насекомые и уж тем более не так, как толстые жизнелюбивые физики.
Но, к сожалению, для того, чтобы все это оценить, нужно читать роман в
оригинале. Русский перевод Акимовой и Корчагиной вяловат. Впрочем, откуда сейчас
взяться удачным переводам? Художественный перевод – занятие очень трудоемкое и
низкооплачиваемое. Как следствие сложные тексты с говорящими именами, со
сложными понятиями, с большим количеством архаизмов и редких слов переводятся в
лучшем случае прилежно и со словарем.
Глупая, конечно, претензия. Но книга эта заслуживала выдающегося перевода, а
получила невыдающийся. Редактор спас бы ее – допустим, фразу «Небольшая зона,
где мягкая человеческая кожа переходит в бледную кремовидную сегментированную
плоть основания вашей головы» и без того достаточно дика, чтобы использовать в
ней слово «кремовидный». Имелся в виду, кстати, хитин светло-бежевого цвета.
Чайна Мьевилл. Вокзал потерянных снов. Эксмо, 2006.
Текст: Семен Кваша
© «Газета.Ru»
«Gazeta.Ru»
|