Перед тем, как вы сели писать "Темные начала", вы уже представляли себе всю историю целиком?
 

Да, хотя и без деталей. 1300 страниц ненаписанного текста не могли бы разместиться в моей голове - там нет столько места. Но если вы замахиваетесь на большой роман, вы должны уметь видеть его целиком, - как архитектор видит свой ещё не построенный проект. Это именно архитектурное чутье: будут ли части вашей постройки соразмерны, встанут ли они красиво, не провалится ли пол, не рухнет ли потолок и так далее. Вы должны быть уверены в том, что в целом всё продумано.
 

А детали - это внутренняя отделка, и тут вы можете рисковать, экспериментировать. Я специально не продумываю детали заранее, чтобы удивлять себя неожиданными идеями. Меня изумил, к примеру, бронированный медведь, Йорек Бирнисон - как хорош! А ведь изначально такого персонажа не предполагалось. И галливспайны в "Янтарном телескопе" стали для меня полным сюрпризом.

Как сложилась эта история?
 

Так же, как и все мои истории: из несвязанных между собой сюжетов, картинок, которые мелькают в голове и волнуют. Я думал об этих сюжетах, искал между ними общее. И общее нашлось - все они были о чем-то большем, о чем-то очень важном для каждого человека: о взрослении, наивности и опыте, жестокости и любви.
 

Это звучит неопределенно и абстрактно, но в своей голове я видел не слова, а именно картинки, сюжеты, и они полны были ярких деталей: я видел девочку, Лиру, которая спряталась в шкафу и подслушала то, что не предназначалось для её ушей; я видел медведей, бьющихся насмерть; я видел окно в другой мир, распахивающееся в небе, и так далее.

Вы писали "Тёмные начала" в жанре фэнтези?
 

Нет. Я хотел написать реалистическую книгу. Я не думаю, что жанры - это объективная классификация текстов. Всё это очень надуманно. Есть настоящая проблема в том, что если к книге приложили жанровый ярлык, её читают только те люди, которые любят этот жанр. Особенно это касается фэнтези.
 

Но я писал не для любителей фэнтези. Я, скорее, писал для людей, которые обычно не читают фэнтези и думают, что фэнтези - это дрянь. Я сам не люблю фэнтези. Но этот жанр дает необыкновенную свободу. И он привлек меня как автора тем, что позволяет сказать что-то правдивое и важное о человеческой природе. Именно эта возможность мне была интересна - сделать книгу более реалистической по сути за счет свободы в форме. А красочность, эффектность… без смыслового наполнения всё это меня бы не интересовало.

Вы писали "Тёмные начала" для детей?
 

Я не понимаю, как можно писать книгу для какой-то конкретной аудитории. Это условная маркировка текста - такой же ярлык, как жанр, как фэнтези - не фэнтези. Ярлыки ограничивают аудиторию, а не расширяют.
 

Когда я думаю о своих читателях, я представляю себе взрослых, детей, мужчин, женщин, людей всех возрастов и видов - лишь бы они умели читать. Если бы лошади, собаки, кошки или голуби умели читать, я бы с радостью включил в свою аудиторию и их. Добро пожаловать! Все приглашены.

Почему вы так серьезно относитесь к историям?
 

Потому что они развлекают, они учат, они помогают нам наслаждаться жизнью и выносить её, когда она не складывается. После еды, дома и дружбы, истории - это то, что нам больше всего на свете нужно.

Филип Пулман, "Чудесный нож"

Филип Пулман, "Янтарный телескоп"

О чём, на ваш взгляд, ваши книги?
 

В основе трилогии лежит миф о сотворении и восстании, развитии и сопротивлении. Я не писал об этом прямым текстом, но мне было важно раскрыть именно эту тему. Это вечная борьба: с одной стороны, контроль, за которым стоит многовековая история, сила и власть (вспомним инквизицию, травлю еретиков, сожжение ведьм, весь этот кошмар, который религиозные фанатики готовы осуществлять там, где это возможно, и сегодня) - с другой стороны, те, кто сражаются с этим контролем, искатели свободы, идеологи Небесной Республики. Это борьба: Царство Божие против Небесной Республики.
 

Всё, что я пишу, так или иначе об этом. Например, моя книга изображает Искушение и Падение не источником мировых бед и страданий, как это принято в христианской традиции, а началом подлинной человеческой свободы - тем, что стоит праздновать, а не оплакивать. И мой Искуситель не зло, подобное Сатане, коварное и завистливое, а персонаж, который мог бы символизировать Мудрость.
 

Миф позволил мне затронуть в одной истории самые разные темы. Они соединились прочной, но невидимой нитью, незаметной читателю, но очень важной для меня. Откуда берутся деймоны, что происходит с нами после смерти, почему вселенных так много - всё свелось в одну историю.
 

Если кого-то из христианских критиков смущает мой подход, и им кажется, что я не вижу разницы между добром и злом, - всё, что я могу сказать в ответ: я буду за них молиться.

Где и когда вы пишете?
 

Я пишу под навесом в глубине своего сада. Это комфортное времяпрепровождение - единственное, я суеверен, я не разрешаю трогать навес, пока книга не окончена, и в данный момент навес порядком обветшал. Я пишу шариковой ручкой на разлинованной бумаге формата А4. Я сижу за столом на весьма дорогом ортопедическом датском стуле, благодаря которому моя спина не болит. Мой стол немного выше обычного, он приподнят на деревянных блоках.
 

Я пишу три страницы в день (только с одной стороны бумаги). Это около 1100 слов. Я останавливаюсь, когда три страницы исписаны, однако всегда знаю, какое предложение я напишу на следующей странице завтра утром.
 

Потом я пью чай и смотрю сериал "Соседи". Мыльные оперы интересны тем, что могут продолжаться как угодно долго - месяцами, и так живо. Мне нравится наблюдать работу сценаристов: они теряют интерес к одной сюжетной линии, начинают развивать другую, характеры героев совершенно меняются, передавая друг другу какие-то черты, свойства… занятно бывает разобраться в том, как всё это устроено. Сериал "Соседи" нравится мне больше других сериалов, потому что "Соседи" - это история в чистом виде: одни события следуют за другими вне всякого социального контекста.

Сколько времени у вас занимает написание книги?
 

"Северное сияние" я одолел за два года, за столько же - "Чудесный нож". На "Янтарный телескоп" ушло три года. Но эти книги длинные - короткие, что неудивительно, занимают гораздо меньше времени.

Как вы придумываете имена своим героям?
 

Некоторые герои приходят уже с именами. Как только Лира появилась в моей голове, я знал, как её зовут. Но иногда имена приходится придумывать. Имя Ли Скорсби, например, было составлено из двух частей: часть Ли я взял у актера Ли Ван Клифа, который снимался в вестернах вместе с Клинтом Иствудом, - я думал, мой Ли должен выглядеть примерно так. А часть Скорсби я позаимствовал у Вильяма Скорсби, реального исследователя Арктики.

Характеры ваших героев вы берете у знакомых вам людей?
 

Сознательно нет. Но я не могу о них не думать.

Как возникла идея деймонов?
 

Когда я только представлял себе Лиру, она была не одна - рядом с ней был кто-то, и этот кто-то был её важной частью. Я назвал его для себя деймон. И когда я сел за "Северное сияние", написал первые слова - "Лира и её деймон" - всё вдруг сфокусировалось, идея стала мне ясна.
 

Очень важно то, что детские деймоны могут как угодно меняться, но постепенно они теряют эту способность, и деймоны взрослых принимают однажды ту форму, которую не меняют уже до конца жизни. Тот путь, следуя которому деймон растет, развивается, меняется, раскрывает человеческую природу так правдиво, что сложно было бы показать её иначе, не используя этот яркий образ.

Если бы выбирали себе деймона, каким бы он был?
 

Деймона нельзя выбрать, в этом и суть. Он сам возникает из вас, из вашей подлинной природы. Как сказал один старый моряк Лире в "Северном сиянии": "Многие тут хотели бы видеть своим деймоном льва, но в деймонах у них пудели".
Если вы хотите узнать, каким бы был ваш деймон, лучший способ - спросить у друзей, причем устроить так, чтобы они могли ответить анонимно.

Вы видели северное сияние?
 

Нет. Как и многое другое. Я читал о нём, представлял его в своём воображении.

Какие детские писатели вас восхищают?
 

Многие. Питер Дикинсон, Ян Марк, Энни Файн, Жаклин Вилсон, Дженни Хоукер, Майкл Морпурго, Аллан Элхберг - в самом деле, многие.

Какая книга была вашей любимой в детстве?
 

"Волшебный пудинг" Нормана Линдсея (Norman Lindsay's The Magic Pudding).

Какие книги изменили вашу жизнь?
 

Сказки братьев Гримм, "Илиада" и "Одиссея" Гомера, истории о Шерлоке Холмсе Артура Конана Дойля, комиксы про Супермена и Бэтмена, которые издавались, когда я был маленьким, - тогда они ещё не воспринимались постмодернизмом. В пятнадцать лет меня поразили "Иллюстрированная история живописи" Джансонов и сборник писем Бернарда Шоу.