Золушка в отсутствие
принца
Роман Арбитман
Отечественная научная фантастика в ее
привычном воплощении умерла с наступлением
свободы
(Фото: Макс Новиков)
В 1938 году на страницах "Литгазеты"
писатель Александр Беляев назвал нашу
фантастику Золушкой - и тем самым обозначил
ее статус на десятилетия вперед. В одно
емкое слово вместилось и униженное
состояние всей этой области литературы (которую
третирует мачеха-критика), и ее протеизм (от
кухонной замарашки до принцессы), и даже
печальная ее зависимость от хода часовой
стрелки (отмеряющей срок, после которого
золотая карета всеобщего признания может
опять превратиться в тыкву).
Одно время роль Золушки была у нас просто
уникальна. То, за что ее толстым старшим
сестрам давно поотрывали бы головы, ей
самой сходило с рук - благо власти
предержащие не больно интересовались
трудами какой-то замарашки из литературно-кухонной
резервации. С середины 60-х и до начала 90-х
научная фантастика в СССР переживала
настоящий расцвет, став по необходимости
"нашим всем". Социальная сатира, роман-предупреждение,
триллер, неангажированная публицистика,
философский трактат - все жанры (в том числе
и скучные) могли прятаться под сенью
дружных букв "НФ".
Однако ничто не вечно. Поиски фиг в кармане
закончились вместе с СССР. Праздник свободы
ознаменовался концом НФ - в ее привычном
воплощении. Запретные жанры покинули свое
убежище и начали самостоятельную жизнь. Что
же теперь осталось собственно фантастике
как ветви литературы? Паразитировать на
былых заслугах? Дать себе засохнуть?
Прикрыться глянцевой обложкой и лечь на
прилавок рядом с детективом?
Старая гвардия
К концу столетия из патриархов жанра мало
кто уцелел. Великое братство Стругацких
исчезло со смертью старшего брата. Тандем
Евгения Войскунского и Исая Лукодьянова
распался с уходом Лукодьянова. Еремей
Парнов, еще раньше оставшийся без Михаила
Емцева, ушел в детектив. Кончина Генриха
Альтова вынудила умолкнуть и Валентину
Журавлеву. Из многих и многих, кто
дебютировал в 60-е и активно действовал в 70 -
80-е, на плаву по сути остались только трое:
Кир Булычев, Владимир Михайлов и Ольга
Ларионова. Все трое не изменили всерьез
своих подходов к жанру-кормильцу. Каждый
лишь зафиксировал привычный status quo и
черпает из себя, прежнего...
Ольга Ларионова, некогда известная как
автор "лирической фантастики" (то есть
произведений с преобладанием трепетных
семейно-бытовых коллизий), еще десять лет
назад решила соединить свои навыки с жанром
"космической оперы". Была сочинена
повесть "Чакра Кентавра", в основе
которой оказалась брачная идиллия земного
космонавта Юрия и внеземной принцессы
Сэнии. Идиллию пытались разрушить коварные
крэги (разумные птицы). Не так давно увидел
свет роман "Евангелие от крэга" - уже
третья книга цикла о людях и птичках,
продолжающих гадить гуманоидам. Увы, старая
лирическая закваска дурно повлияла на
новый сюжет: вместо того чтобы схлестнуться
с птичками, герои и героини долго выясняют
отношения и по-броуновски перемещаются с
места на место...
Как и Ларионова, Булычев сделал ставку на
инерцию и ностальгию. Те, кому сейчас за
тридцать, помнят Алису Селезневу, и для них
имя писателя - знакомый брэнд. Однако
тиражированием вечно юной, как
консервированная курица, Алисы фантаст не
ограничивается. Характерным примером
творчества нынешнего Булычева является его
цикл "Театр теней" (начатый романами
"Вид на битву с высоты" и "Старый год").
Фантаст решил создать российский вариант
"Секретных материалов",
противопоставив импортному Фоксу Малдеру
россиянина Гарика Гагарина. И если герои
сериала докапывались до сенсаций в
одиночку и лишь потом тревожили
руководство, то булычевские персонажи
выходят на охоту за тайнами в качестве
штатных сотрудников государственного
Института экспертизы и при поддержке оного.
А мешают нашим героям заурядные
криминальные типы, которые наживаются на
обнаруженных артефактах и которых нетрудно
утихомирить при помощи УК и АКМ. В общем, "новый"
Булычев остался прежним. Более того. Во
первых строках "Вида на битву с высоты"
читатель распознает двадцатилетней
давности рассказ "Выбор",
перелицованный автором в соответствии с
теперешними реалиями. Памятуя о большом
запасе повестей и рассказов прежних лет,
легко представить себе механизм
возникновения и остальных книг цикла.
Владимир Михайлов, чья муза долго
разрывалась между action и философствованиями,
склонился в сторону последних. В его новом
романе "Беглецы из ниоткуда" (продолжении
старой книги "Дверь с той стороны")
бездействия стократ больше, чем действия. А
предыдущий роман "Вариант "И" -
формально фантастический - и вовсе отдан
геополитике. Автор остросюжетной
тетралогии о капитане Ульдемире, Михайлов в
"Варианте "И" пожертвовал динамикой
ради квазиисторических экскурсов и
возможности высказать следующую идею -
нашей стране следует поднять зеленое знамя
Пророка и утвердиться в качестве исламской
сверхдержавы. Чтобы озвучить столь
экзотический рецепт спасения России,
Михайлов поставил на кон главное, что имеет,
- репутацию одного из видных представителей
"старой гвардии" НФ. Кто выиграл?
Только не жанр.
Молодая гвардия
Итак, мэтры перешли на "новоделы", а
ученики лучших мастеров НФ той поры - А. и Б.
Стругацких - стараются принизить их
достижения. Отчасти ради амбиций, отчасти с
целью коммерции. Пять лет назад редактор
издательства Terra Fantastica Андрей Чертков родил
любопытную идею. Мир Стругацких, утверждал
Чертков, так детально прописан, что
сделался почти реальным уголком Вселенной.
И было бы глупо не пустить туда жильцов - в
особенности, если у них с воображением
плоховато. Молодым писателям-фантастам
было предложено соблазнительное начинание:
попробовать силы на чужой территории. Так
появились "Время учеников" (1996) и "Время
учеников-2" (1998). Только что вышел третий
сборник.
О двух первых было уже немало сказано. За
редким исключением, сюда попали сочинения
двух видов: либо графоманские попытки
имитации стиля мэтров, либо надрывные
попытки с ними полемизировать. В третьей
книге - та же тенденция. Авторы клянутся в
верности "духу Стругацких", уснащая
свои сочинения чужими персонажами и
реалиями и пытаясь объяснить неразумным
мэтрам, как нужно было "правильно"
строить сюжет (Владимир Васильев, рассказ
"Перестарки"). Уже знакомое стремление
вывернуть наизнанку "миры Стругацких",
выявить гадкое нутро некогда положительных
героев родило на свет, к примеру, "Посетителя
музея" Александра Хакимова (совестливый
охотник из "Возвращения" превращен в
убийцу-ксенофоба). Присутствует в книге и
новый рассказ Андрея Лазарчука, чья
авторская манера неизменна: хорошо
прописанный абзац - и невнятица на уровне
общего замысла. Еще в "Солдатах Вавилона"
Лазарчук выдал за роман ком, слепленный из
пестрых отрывков. Чтобы читатель мог
уловить нечто стройное в
импрессионистическом буйстве красок, ему
требовалось отойти от полотна на
расстояние бесконечности... Все эти
недостатки присутствуют и в недавно
изданном сборнике Лазарчука "Из темноты".
Выстроить связный сюжет для автора задача
по-прежнему непосильная. Прокламируя свою
принадлежность к "школе Стругацких",
он не смог перенять у мэтров главного -
умения писать сюжетно, не теряя при этом
глубины. Пройти по тонкой грани между
заумью и пошлостью ему не дано.
Как спасти Россию
"Товарищ, пред тобою Брут. Возьмите прут,
каким секут, секите Брута там и тут".
Такие вирши предлагались героями
Стругацких в стенгазету НИИЧАВО, но были
отвергнуты: мол, не годится, не наши методы,
пропаганда телесных наказаний. Знали бы эти
гуманисты, что из-за их дряблости Россия
едва не погибла, захлебнувшись в мутной
волне преступности. Хулигана Хому Брута не
в стенгазете надо было песочить, а из "магнума"
в сердце и контрольку в голову. За пьянство
в общественных местах, за нерыцарское
отношение к Панночке, за хамские
высказывания в адрес Вия. И вообще Брут - не
русская фамилия...
Олег Дивов, автор романа "Выбраковка",
иллюстрирует сегодня еще одну тенденцию
творческой переработки принципов
отечественной НФ. Он делает вид, что написал
антиутопию - типа "451° по Фаренгейту".
Но тщетно. При чтении тонкая оболочка
антиутопии рвется, и из-под нее скалит зубы
утопия. По Дивову, Россию спасут
судьбоносные указы: они упростят систему
судопроизводства, передав большую часть
правоохранительных функций сотрудникам
Агентства социальной безопасности - людям,
которым будет дозволено стать одновременно
и оперативниками, и прокурорами, и палачами.
Главный герой романа объясняет, как нужно
себя вести. Кавказец высунется - дать
пенделя. Приезжий "авторитет" поднимет
хай - пристрелить на фиг. И все будет хорошо.
Понятно, никто не может запретить Дивову
такое писать, а издательству - публиковать.
Печально другое: идеи "Выбраковки"
пользуются успехом. Для поколения, не
знающего ГУЛАГа, диктата спецслужб и
удушающего безгласия, тоталитаризм
выглядит "бумажным тигром",
абстрактной разновидностью наименьшего
зла, нормальной платой за безопасность и
полную миску.
В одной компании с Дивовым сегодня
оказывается и Вячеслав Рыбаков. Уже
несколько лет он расплачивается талантом
беллетриста за грядущее право "пасти
народы" и прописывать горькие лекарства.
В новом романе "На чужом пиру" из
четырехсот страниц литературе отдана сотня.
Остальная площадь заполнена публицистикой
(иногда разбитой на диалоги), а публицистика
в свою очередь - поисками врагов. В финале
омерзительный стукач клевещет на
обаятельного героя в демпрессе,
существующей на деньги ЦРУ, а обаятельный
герой разоблачает гнусного предателя,
который по указке из Лэнгли старается
ослабить коллективный мозг нации. Автор
романа "Мы" Евгений Замятин исполняет
пожелание Рыбакова и переворачивается в
гробу.
Есть соблазн увязать тиражирование обоих
романов с нынешним ползучим реабилитансом
Лубянки: не исключено, что Рыбаков, Дивов и
им подобные лишь слегка забежали вперед.
Что ж, литература, служащая силовым
структурам, сегодня тоже востребована
рынком. Хотя преобладает на прилавках еще
не она...
Килобайтники
Термин "килобайтная проза" пока
недостаточно укоренился в среде нынешних
писателей-фантастов, однако это вопрос
времени. В условиях, когда типографские
машины работают без остановки, выигрывает
тот, кто умеет выбивать из Музы по килобайту
(1024 печатных знака) в час. "Килобайтников"
пестуют "АСТ" и "ЭКСМО". Лидерами
по праву считаются Сергей Лукьяненко, Ник
Перумов и Василий Головачев.
Из всех минотавров серии "Звездный
лабиринт" ("АСТ") Лукьяненко -
наиболее способный, а две самые популярные
его книги напоминают качественный коньяк.
Пусть не букетом или ароматом, зато обилием
звездочек на обложке - и в названии серии, и
в названиях романов ("Звезды - холодные
игрушки", "Звездная тень"). Первый
том дилогии о приключениях астронавта
Петра Хрумова, которому приходится спасать
Землю от внеземлян, написан лихо. Фантаст
ставит изящный эксперимент, вписывая
грядущие достижения космонавтики в нашу
родную действительность конца 90-х. Впрочем,
ко второму тому действие выдыхается (это
присуще всем "килобайтникам"), и НФ
превращается в остросюжетный боевик,
разбавленный выпадами в адрес любимца
тинейджеров 60 -70-х Владислава Крапивина.
"Валовый" подход издательств
превратил в халтурщиков даже честных
ремесленников. Свой недавний роман "Алмазный
меч, деревянный меч" Николай Даниилович (Ник)
Перумов, известный грамотными сиквелами
Толкиена, сляпал на скорую руку - из
кельтских мифов, картинок древнеримской
истории и истории европейского
Средневековья, обломков разнообразных
американских книг в жанре fantasy, Томаса
Мэлори и "Спартака". Гномы, тролли, орки,
колдуны, священники, исповедующие культ
Спасителя, римские легионеры, маги, циркачи,
император со свитой - и все это обильно
полито кетчупом. Однако главный недостаток
книг Перумова - не эклектика. Беда в другом.
Fantasy - та же сказка: в финале добро обязано
победить зло. У Перумова это невозможно в
принципе. Моральный релятивизм автора
уничтожил грань между добром и злом. Победы
никому желать не хочется.
Подобно Перумову, Василий Головачев
нетвердо различает "плохих" и "хороших",
поскольку торопится накрошить персонажей
побольше. Недавний его роман "Регулюм"
не хуже и не лучше остальных. Есть даже
мнение, будто его боевики одинаковы, так как
все изготовлены из одних материалов:
руководства "Основы рукопашного боя" и
книги Д. Андреева "Роза Мира". Однако на
самом деле сочинения автора делятся на две
категории: а) с краденым сюжетом, б) без
сюжета вовсе. В романах категории "б"
все непрерывно горит и кружится, герои
дерутся ногами, а в паузах ведут разговоры о
Мироздании. В романах категории "а"
стрельбе и дракам придана толика смысла -
благодаря заимствованиям у коллег-фантастов.
"Регулюм" принадлежит к категории "а".
Хаос нанизан на сюжет "Конца Вечности"
Азимова - с той разницей, что простоту
азимовского мироустройства подменяет
невнятица. Кроме описаний драк и даниил-андреевщины
("Роль стабилизатора Регулюма выполняет
общечеловеческий эгрегор как разумная
надсистема"), книгу подпитывают
отголоски голливудских сюжетов (одна из
глав даже названа "Миссия невыполнима").
Герою, пребывающему в состоянии "внутренних
разборок с самим собой", приходится еще и
упорядочивать Хаос. "Сканируя
пространство в поисках злых намерений", в
финале герой почти разрушает Вечность и
почти воссоединяется с любимой... Или почти
воссоединяется с Вечностью и почти
доканывает любимую? Финалы у Головачева
можно толковать по-разному - на тиражах это
не отражается.
Там, где нас нет
Увы, тем редким фантастам, которые
стараются увязать сюжетность с
художественностью, "килобайтаж"
недоступен. Речь идет о Марине и Сергее
Дяченко ("Пещера", "Армагед-дом"),
Михаиле Успенском ("Там, где нас нет"),
Евгении Лукине ("Зона справедливости"),
Юлии Латыниной ("Инсайдер"), работающих
в жанре "фантастического реализма".
Жанр этот восходит к классике (повестям
Гоголя и раннему Достоевскому), где
Невероятное может вторгнуться в реальную
жизнь и перевернуть ее вверх дном. Читатель,
уставший и от наукообразия НФ, от
надоедливой сказочности fantasy, от "килобайтных"
боевиков и утопий с привкусом Лубянки, мог
бы принять такие правила игры. Но таких
читателей, увы, пока немного.
Андрей Тарковский относился к
произведениям Аркадия и Бориса Стругацких
бережно. В своем фильме "Сталкер" (на
фото кадр из фильма) он не пытался, подобно
литературным "ремейкерам" мэтров,
подправить их сюжеты или превратить
положительных героев в отрицательных.
Copyright © Журнал "Итоги"
|